ИЗ ИСТОРИИ СОВЕТСКОГО ЛЕТА

№ 2016 / 46, 29.12.2016

Чего только ни помстится через три четверти века в «Подкидыше» образца 1939 года… О ленте известно достаточно: за два года до войны сценарий написали поэт и уже тогда орденоносец Агния Барто и актриса Рина Зелёная, режиссёром картины выступила Татьяна Лукашевич. В «Подкидыше» свершается одно из первых – мгновенных, в роли прохожего – появлений на экране Анатолия Папанова, а также живущего поныне литературоведа Льва Аннинского. Работы Плятта, Раневской… но что в подоплёке, кроме того, что это московский фильм о Москве? Многое.

 

Предмет будущего

 

Советская детская культура, состоявшая из литературы, кино, «кружково-секционного обслуживания подрастающего поколения», в том числе спортивного, исполняла свой долг истово.

Крупская писала – система Монтесорри (так популярная в постсоветской России) направлена на разъединение малышей, индивидуализм. Советскому обществу, по её мысли, были нужны коллективистские методы воспитания, однако – без муштры, бездушного исполнения команд.

Сложность поставленной задачи – воспитать поколение созидателей – была необычайной и для того времени, и тем более для нынешнего: сегодня, при нынешних оборотах индустрии развлечений и скачущей лестницы личных престижей, нельзя представить себе воспитание личности, направленной на общественное созидание.

«Подкидыш», сделанный людьми, влюблёнными в детей и будущее, сам оказался ребёнком своего времени, в котором почти незримо сошлись силовые линии размышлений о настоящем и будущем строящейся на глазах советской цивилизации.

Мысли о свободном и разумном обществе не оставляли интеллигенцию до самых последних лет, когда, отчаявшись найти понимание у народа и власти, она приняла одну из самых уродливых идеологий – либерализм, раз и навсегда проведший границу между «мыслящим тростником», судьба которого обильна и высока, и «говорящим мясом», участь которого незавидна. Отныне можно не представлять себе ни равенства, ни братства – ценности века Просвещения, понятно, выпускаются ограниченным тиражом.

75 лет назад было иначе: интеллигенция рвалась в будущее не потому, что её понуждал к этому «свирепый тиран», но потому, что не могла мыслить в иных координатах.

 

Вечное движение

 

Вспомним первый кадр «Подкидыша»: он открывается эмблемой будущего, вечного движения – часами-ходикамим в виде торопящейся Красной Шапочки. Ими же – и колыбельной в исполнении матери – и закончится. Но ощущение некоей замкнутости парадоксально не возникает: на дворе лето, и впереди лишь новый день со своими радостями и печалями, не повторяющий предыдущий.

 

Действие

 

Сюжет прост: мальчик, занятый пионерскими делами, не уследил за сестрой, пятилетняя девчонка выскользнула из квартиры и ушла «гулять», но к вечеру милиция её нашла. Что такого?

Представим аналогичную ситуацию сегодня: весь набор капиталистических мерзостей гарантирован – похищение с целью выкупа, изнасилование, убийство, продажа «на органы» – первое, что придёт на ум.

Отсюда первый тезис о будущем: столица – безопасный город. Да, в нём можно потеряться, да, в нём живут разные люди, но все они отчего-то знают, что дети неприкосновенны. Им в голову не может прийти, что дети – товар, за который можно потребовать выкуп, беззащитный «материал» для манипуляций.

Второй тезис: советские дети социализированы в высшем и лучшем смысле этого слова. Они не боятся выходить на улицы своего города и звонить в квартиры абсолютно незнакомых людей. Будущий подкидыш Наташка восхищает необычайной храбростью, забавной самоуверенностью, но ничего странного, особенно для ребёнка того возраста с его безбрежным доверием к миру, здесь нет. Да и старший брат рецидивами «оборонного сознания» не страдает – потеряв сестру, он просто боится, что ему попадёт за это от матери. Он не думает, что девочка потеряна навсегда.

Где же те насмерть фрустрированные души сталинской поры?

Прикрытые двери квартиры, детского сада – случайность или следствие почти полного отсутствия преступности?

 

Патернализм

 

Вспомним сюжет чаплиновского «Малыша» (The Kid), снятого всего (!) за 18 лет до «Подкидыша».

«Мать-одиночка оставляет новорождённого ребёнка в богатом автомобиле в надежде обеспечить ему лучшую жизнь». Бродяга, спасающий малыша, конечно, привязан к нему, но занимаясь вместе с ним битьём и вставкой стёкол, использует его как орудие «не совсем честного» ремесла. И, как обычно, приделанный к картине «хэппи-энд» выглядит если не натужным, то сказочным: настоящая мать вдруг становится известной и находит сына в трущобах, после чего Бродягу осыпают нежностями и отсылают обратно на помойку.

Тезис третий советского «Подкидыша» – нормальное общество должно быть патерналистским, то есть, не голословно опираться на некие авторитеты, а деятельно пользовать неразрывную связь поколений (братство) для создания во всех стратах ощущения безопасности.

 

 

Политика

 

Развешанные в официальных учреждениях портреты Ленина и Сталина, так бесящие либералов, служат патернализму как нельзя лучше. Дети Страны Советов прекрасно осведомлены о героях и воителях своей поры: на бульваре смотрят (ещё не читают!) на стенд газеты «Правда», Наташка же объясняет недотёпе геологу, что «мужчина на лошади» – это Ворошилов, который «победил всех врагов».

 

 

Типажи

 

Отсчёт «Подкидыша» ведётся от детей. Они – точка нормальности. Изображение практически всех взрослых москвичей-обывателей, кроме Жизневой-матери (явный символ) сопровождает добродушная ирония:

– Плятт ничуть не похож на «классического» бородатого и решительного геолога – он скорее дореволюционный приват-доцент, типичный кабинетный учёный и недотёпа, изредка выезжающий в экспедиции и смущённо общающийся с неизбежным в них «рабочим персоналом» соответствующего толка.

– «Зубной врач» (Т.Барышева) – излишне самоуверенная начётчица, гордящаяся чрезвычайно узкой начитанностью в сфере гигиены и здоровья.

– Домработница (Р.Зелёная)– настоящая оглашенная. Её не смолкающая ни на минуту речь выводит личность глубоко провинциальную, с тремя классами образования, нечто вроде булгаковской Аннушки.

– О Раневской и говорить излишне – саркастический шарж удался в тонах даже слишком резких для в меру приключенческой городской истории. Это настоящее покушение на цвет столичного еврейства, купающегося в простых, но доступных пореволюционных благах. В образе целый букет для «крокодильских» карикатур – суфражистское доминирование, «активная» позиция, готовность обойти закон там, где удобно, жонглирование формальной логикой, жажда достойного уровня «сервиса» («меньше пены!»), апелляция к власти и боязнь её.

– Муля (уменьшительное не от Димули, а от Самуила) – работник ранга невысокого, способный на бунт, но смирившийся с чудачествами жены и даже (!) имеющий наверняка казённую, но дачу.

 

 

Образ власти

 

Высшая власть Москвы – милиция. Органы. Начальник отделения (Л.Арский) – настоящий универсал, неусыпный, круглосуточно доступный, абсолютно надёжный офицер городской стражи. Ладно в нём всё – выправка, характер, манера говорить не повелевая, но убеждая, вразумляя доводом, а не приказом.

Это выходец из пролетарской или крестьянской семьи, выпускник соответствующих кадровых курсов, а может быть –
в малолетстве – и участник Гражданской. В конце концов, Аркадию Гайдару он почти ровесник…

Показательно терпение, с которым он относится к «гражданам»: понимая их несовершенства, путаную речь, начальник отделения выступает не отвлечённым третейским судьёй, но приёмщиком жалоб, толкователем закона для взрослых и воспитателем детей. Авторитетна его белая форма, фуражка, ремень, галифе им сапоги. Это – символы не просто «власти», но – родной власти, заслужившей народное доверие, верхушки огромной семьи народов, в которой начальник не просто стражник, но улаживатель мелких бед, у которого, впрочем, есть и вселенского масштаба задачи. Таков же, только более суров и немногословен, человек из органов в гайдаровской «Судьбе барабанщика», выступающий в повести в роли deux ex machine – инстанции конечной и обжалованию не подлежащей.

Запоминается и его ироничный грум (И.Лобызовский, настоящая фамилия – Соловьёв) – уличный оперативник в белом картузе, так разительно отличающийся от царского «горохового» шпика.

Наконец, к розыску подключён и отец Нины (В.Громов), орден Трудового Красного знамени на белом кителе которого (да и служебный автомобиль) сразу убеждает в том, что это ответственный работник. Спокойная распорядительность, здравость выдают руководителя высшего или высшего среднего звена, личная скромность подчёркивает – не народ для власти, но власть для народа. Он не имеет права отстраниться, едет, ищет и, как привык за долгие годы, действует.

 

 

Заклятие добром

 

Перед последней сценой, где по тихой улице Горького бредёт романтический геолог, вспоминая милую девочку (никаких мыслей о педофилии!), мать, укачивая Наташку, поёт колыбельную о трёх куплетах:

 

Гули-гули, голубок,

Повернись на правый бок.

Баю-баю-баю-бай,

Повернись на правый бок.

 

В нашем городе большом

Каждый ласков с малышом.

Баю-баю-баю-бай,

Каждый ласков с малышом.

 

В нашем радостном краю

Любят девочку мою.

Баю-баю-баю-бай,

Любят девочку мою.

 

– здесь «идеологична» каждая строка, главный смысл которых заключён в том, что дети – величайшая ценность, и, конечно же, измеряемая совершенно не в капиталистических «деньгах». Дети – вещь в себе, пребывание рядом с которыми само по себе радостно и несёт отсвет высших начал. Чтобы убедиться в не случайности подобной постановки вопроса, вспомним финал фильма «Цирк».

Если таким и только таким было предназначено быть советскому обществу, дорога в которое безвременно оборвалась в 1991-м году, наша сегодняшняя история более чем трагична.

 

Сергей АРУТЮНОВ