ВСТРЕЧА ПОЭТА С АКАДЕМИЧЕСКОЙ НАУКОЙ

№ 2016 / 8, 02.03.2016

Все проблемы рубцововедения особенно явственно обнаружили себя в ходе научных конференций, которые прошли в Москве 24–25 февраля 2016 в Институте мировой литературы РАН и Литинституте им. М.Горького, а чуть раньше в г. Тотьма и селе Никольское Тотемского района Вологодской области (21–24 января 2016).

Стихи Николая Рубцова – словно тихая и светлая печаль на грани миров, между сном и явью. Подобно ромашкам, что белеют во мгле, зовут своей непознанной и трепетной красотой.

Можно ощутить их аромат, почувствовать, как прикасается ветер к нежным, чистым лепесткам, как тревожно сгущается темнота, и огни далёких деревень всё явственнее мерцают откуда-то из глубины веков. Все эти простые и одновременно насыщенные богатством звуковых оттенков образы воспринимаются сердцем, интуитивно, но… их почти невозможно постичь разумом, путём интеллектуального анализа. Именно поэтому так сложно говорить о поэзии Николая Рубцова, а исследователей и любителей его творчества подстерегает ряд трудностей, которые, увы, далеко не всегда и не сразу удаётся преодолеть.

 

Худ. Филипп МОСКВИТИН. 

Николай Рубцов: “Я умру в крещенские морозы…”

 

 Что было самым важным на московской конференции (ИМЛИ, Литинститут)?

 Продолжилась шлифовка «формулы» поэзии Николая Рубцова. В чём заключается притягательная сила его творчества? Слова-то он ведь использует простые, всем знакомые, а на душу так и ложатся! Многие уверены: если разгадаешь, найдёшь ключ к поэтике Рубцова – приоткроется и сущность русской литературы второй половины ХХ века. По словам Алексея Варламова, и.о. ректора Литературного института,Рубцов стал одним из людей, который разбудил в нём русское чувство. «По своему воспитанию я был классическим советским ребёнком, который на вопрос о своей национальности разводил руками. Все мы советские. Когда я впервые услышал Рубцова, его стихи и песни, я испытал очень русское чувство, оно затронуло важные струны души. Думаю, умение Рубцова воздействовать на человека и лично достучаться до каждого сердца – это поразительный дар…»

Для понимания творчества Рубцова душа читателя должна обрести определённые свойства, дорасти, – стать открытой к воздействию образов поэта. Об этом размышлял профессор Литинститута Владимир Смирнов: «Есть несомненные шедевры. Причём в масштабе всего стихотворения – а не какой-то отдельной строфы, строки, образа или ритма.
Просто вся вещь является своего рода совершенством, когда нечего добавить.. Всё сделано не декларативно, а в традициях русского лиризма».

О формульности поэзии Рубцова, кристальной законченности его образов говорили и другие, отмечая, что по изяществу инструментовки многие стихи Рубцова напоминают символистов конца XIX века, а за пушкинской простотой скрыты колоссальные смыслы. Какие именно? Это раскрывалось в докладах Ольги Москвиной, Ларисы Тимашовой, Аллы Науменко-Порохиной, Веры Филипповой, Галины Прохоровой, Екатерины Никаноровой, Лу Вэнья, Гун Цинцин и др.

 

 Институт мировой литературы РАН

 

Уже традиционной стала тема Рубцов и Есенин. Как правило, исследователи отмечают, что по своей эмоциональной напряжённости стихи Николая Рубцова звучат трагичнее, в них больше тревожного шелеста осенних листьев и неясного витания «печальных звуков». Поэтому слова Игоря Волоскова прозвучали неожиданно: «В отличие от Есенина, чей художественный мир знаком с осознанием трагического разрыва с родной крестьянской средой, поэтические творения Рубцова проникнуты гармонией, мудростью, благодарностью судьбе за посланные испытания. Несмотря на мотивы странничества, скитальчества, малая родина для Рубцова продолжает оставаться той духовной скрепой, которая поддерживает его в трудные минуты». Думается, что сравнивая творчество двух поэтов, мы сможем полнее раскрыть нюансы их художественного мира, и эта линия требует углубления.
В выступлении Тамары Кудрявцевой Есенин предстал «крестьянским символистом», а Рубцов «символистом 60-х годов, другой эпохи, другого генезиса».

О символизме в поэзии Рубцова говорилось немало. Впрочем, как показал опыт дискуссий на конференции в Тотьме, эта тема по-прежнему звучит для некоторых чуть ли не откровением. Особенно, для тех, кто пытается анализировать образы Рубцова с бытописательских позиций. Очевидно, что такой подход не только устарел, но и с самого начала не являлся адекватным и оправданным. Как справедливо заметила Мария Акимова, время и пространство Рубцова зачастую оказывались условными, зато обретало внутреннюю напряжённость и динамику сюжета из противопоставлений «свой» – «чужой», «светлый» – «тёмный».

При этом мир поэзии Рубцова лишён наносного лака, символы кристаллизуются из глубины реальности, а не создаются искусственно, ради красоты. Это хорошо видно, если сравнить морскую тематику Рубцова и Высоцкого. Такую неожиданную тему предложил доцент Череповецкого госуниверситета Евгений Новиков. «Творчество Рубцова и Высоцкого имеет принципиального различие, не позволяющее излишне сближать их», – пояснил он. Действительно, если стихи Рубцова наполнены конкретикой жизни мореплавателя, то художественные образы Высоцкого написаны для фильмов и носят игровой характер.

 Литературный институт. Выступает Алексей Варламов

 

Прозвучала на конференции и совсем редкая тема, которую обычно стараются не трогать. Стихотворение «Добрый Филя» Рубцова. Именно этот образ чаще всего встречает у непонимание и внутренний протест у издателей. В этом я убедилась лично. Статьи, посвящённые анализу, например, стихотворений «Журавли», «Тихая моя родина» или «Видение на холме» охотно публиковали, а вот при упоминании «Доброго Фили» лишь снисходительно улыбались… «Слишком уж просто. Несерьёзно. Да это шутка какая-то», – таковым было их мнение. Удивительно, но именно этим стихотворением открылась конференция в Институте мировой литературы! Его прочитала член-корреспондент РАН Наталья Корниенко и пояснила: «Мы понимаем, здесь присутствует та сложная простота, которая является самой трудной для исследования». Также она сравнила образ «Доброго Фили», который символизирует русскую судьбу, с «Добрым Кузей» в рассказе Андрея Платонова, юродивого, всё отдающего людям. Когда-то Платонов отнёс этот рассказ в редакцию «Нового мира» и получил краткий ответ: «Нельзя». Что же, времена и судьбы причудливо рифмуются…

К сравнению творчества – Рубцова и Платонова – участники конференции обращались ещё не раз. Так Сергей Федякин, заметил, что двух писателей роднит ощущение сиротства. Имеется в виду не столько личное сиротство, факт биографии, но переживание сиротского состояния всего мира.
«У Рубцова свет идёт над землёй или от звёзд, – отметил Федякин, – а земной мир представлен скудным пейзажем, в описании которого продолжается линия Тютчева, когда в бедности светится святость. Постоянно присутствует картина запустения, «тина теперь и болотина», «купол церковной обители яркой травой зарос…». Довольно безрадостный взгляд! Однако свет, который пронизывает рубцовскую поэзию, пробивается сквозь рубища…».

Прозвучали на конференции и воспоминания о поэте.
«В моём семинаре по текущей литературе был Рубцов, – рассказал Борис Леонов. – Зашёл разговор о шолоховском рассказе «Судьба человека», и Коля Рубцов говорит: «А жаль, что Шолохов не показал, хотя бы на 2–3-х страничках пребывание Андрея Соколова в нашем лагере за то, что он был в плену у фашистов. Таких задач Шолохов перед собой не ставил, и поэтому мы имеем Солженицына». Вот его короткое единственное выступление, которое я запомнил на всю жизнь». Воспоминания такого рода ярко характеризует поэта, действительно, помогают раскрыть особенности его лирики.

Кажется, нездоровый интерес к личной жизни поэта, удалось побороть. На протяжении нескольких лет, выступая с рассказом о жизни и поэзии Рубцова в самых разных аудиториях, почти всегда приходилось отвечать на один и тот же вопрос из зала: «Ну… а как, как он умер-то? Что там произошло?» – в глазах неподдельный интерес и даже аппетит, будто сейчас я выну из своего кармана кусок вкуснейшего пирога и положу на блюдечко. Иногда в порядке эксперимента говорила, что не знаю. Тут же выяснялось, что человек, задавший вопрос, в курсе всех самых последних открытий и «нонсенсов», и какое удовольствие вспомнить ту крещенскую ночь ещё раз! Да и за чашечкой чая поклонники творчества Рубцова предпочитают беседовать именно на эту тему. Пожалуй, это и есть обратная сторона явления, когда поэт «живёт в своём народе». Как верно заметил Владимир Павлович Смирнов, «Встреча Рубцова с академической наукой – это хорошо, слишком часто он попадал в руки безграничных любителей».

Впрочем, полностью избежать выступлений на подобные темы пока не удаётся. Таким любителям вовсе не интересен художественный мир Рубцова, не случайно они не задают вопросов по тематике докладов, их не привлекает дискуссия о символизме, особенностях поэтики Н.Рубцова… «Зачем писать диссертации и книги? – говорят они, – надо собирать воспоминания. Вот человек, который однажды в окно увидел Рубцова, а вот кондуктор из трамвая, в котором он ехал»…

Вторая печальная тенденция, которая всё ещё проявляет себя, – это бесконечный поиск виноватых. Это и город, и писательская организация, и друзья. Воспоминания прежде всего характеризуют самого рассказчика, специфику его восприятия и душевного устроения. Одно и то же явление каждый человек и видит и интерпретирует по-своему. Это интересно, полезно – но от подлинного Рубцова может увести ой как далеко.

Другое дело – сама поэзия, именно здесь и надо искать Рубцова, образ его мыслей, его нравственное кредо, особенности мироощущения. Сама поэзия первична, а потом уже сквозь призму поэзии можно будет проверить на подлинность выуженные из контекста якобы произнесённые Рубцовым слова и самые разные характеристики.

Несмотря на всё это в юбилейный год изучение поэзии Рубцова вышло на новый уровень и продолжает своё развитие.

 Анастасия ЧЕРНОВА