ВЕРНОСТЬ СЕБЕ И ДЕРЗОСТЬ. К 125-летию Константина Паустовского
№ 2017 / 19, 02.06.2017
К.Г. Паустовский как творческая личность и писатель сложился в 1920–30-е годы. Им были созданы повести «Блистающие облака» (1928), «Кара-Бугаз» (1932), «Колхида» (1934), «Чёрное море» (1936), «Мещерская сторона» (1939), некоторые другие; литературные портреты и очерки о людях творческого труда – писателях, художниках (А.Грин, И.Левитан и другие). Главные темы и мотивы творчества писателя – строительство «нового мира» и преобразование природы, история России, судьба народа.
1.
Постепенно складывались особенности творческой манеры Паустовского, его стиль, художественный метод – при этом реалистические традиции сочетались с романтизмом, лирическая интонация подкреплялась автобиографией, документальным повествованием. Его проза напоминает широкое, спокойное течение реки, разлившейся по необъятной равнине. Его язык нежен и глубок, он вбирает в себя сдержанность и выразительность простой разговорной речи с образностью и пластичностью, в нём слышатся интонации южного, напоённого морем и солнцем говора с порывами холодного северного ветра…
Тесная, органичная связь с русской классикой проходила через литературу «серебряного века». Не случайно Паустовский любил А. Блока, И. Бунина, М. Пришвина, Б. Пастернака, А. Грина, И.С. Соколова-Микитова… Однако эта связь не была простой и однозначной.
В ранние годы он послал свои стихи И. Бунину, но тот довольно неприветливо ответил ему, написав, что он «поёт с чужого голоса», и посоветовал перейти на прозу. Паустовский не обиделся, послушался совета мэтра и больше стихов не писал…
А в 1947 году Паустовский получил письмо от Бунина, в котором тот дал высокую оценку одному из рассказов Паустовского («Корчма на Брагинке»). На этот раз оценка была щедрая, но не менее категоричная: Бунин не поскупился, назвав это произведение «наилучшим рассказом русской литературы»; таков был Бунин, критиковал и хвалил порой без меры… Урок был преподан по гамбургскому счёту, и Паустовский оказался достойным учеником великого русского мастера.
2.
К. Паустовский высоко ценил поэта и главного редактора «Нового мира» А.Т. Твардовского. Но когда Твардовский вопреки договорённости отверг рукопись «Время больших ожиданий», не объяснив, что редакцию не устраивает сюжет о Бабеле, Паустовский не счёл необходимым скрывать свои принципиальные разногласия с редакцией. Он писал: «Что касается Бабеля, то я считал, считаю и буду считать его очень талантливым писателем и обнажаю голову перед жестокой и бессмысленной его гибелью, как равно и перед гибелью многих других прекрасных наших писателей и поэтов, независимо от их национальности. Если редакция «Нового мира» думает иначе, то это дело её совести» (Письма. Паустовский К.Г. – Редколлегии журнала «Новый мир». Твардовскому А.Т., Дементьеву А.Г. 7 декабря 1958).
К. Паустовский напечатал свою повесть в журнале «Октябрь», главным редактором которого тогда был Ф.И Панфёров, представитель противоположного «Новому миру» Твардовского литературного лагеря… Кстати, то была не первая аналогичная уступка: раньше Паустовский не отказался стать членом редколлегии «Литературной газеты», где главным редактором был В.А. Кочетов… Что касается Твардовского, то с ним К. Паустовский помирился позже, когда «Новый мир» стал печатать А. Солженицына и полностью перешёл в другой лагерь.
* * *
К.Г. Паустовский считал, что искусство «помогает человечеству быть лучше», говорил о его «преображающей силе». В своей известной работе «Золотая роза» (1954) он писал об органичности, непреднамеренности творческого акта как важнейшего условия художественности. «Во время работы надо забыть обо всём и писать как бы для себя или для самого дорогого человека на свете. Нужно дать свободу своему внутреннему миру, открыть для него все шлюзы и вдруг с изумлением увидеть, что в твоём сознании заключено гораздо больше мыслей, чувств и поэтической силы, чем ты предполагал» (К.Паустовский. Собр. соч. В 6 тт.Т. 2 .С. 519).
«Открыть все шлюзы» – это значит дать волю своему вдохновению, свободе воображения, искренности, руководствоваться одной правдой жизни, какой бы трудной и опасной она порой ни была. Это значит прислушиваться к себе, дорожить своим «чувством призвания», не поддаваться «ни ложному пафосу, ни напыщенному сознанию писателем своей исключительной роли» (Там же. С. 507). Он был против напыщенности, против «изысканных и красивых слов», за «правду и простоту» (Там же. С. 519).
* * *
Критика 1930–50-x годов нередко встречала его прозу холодно: отмечалась недостаточная актуальность, отсутствие динамичности, сюжета, созерцательность, излишняя сентиментальность и т.п. Но справедлив ли упрёк Паустовскому в излишней сентиментальности, склонности к красивостям? Один из авторов – Т. Хмельницкая утверждала: «Все его книги становятся как бы полем этой неустанной борьбы, борьбы между жизненным опытом и воображением, борьбы за красоту против красивости. Подлинная красота жизни, воплощённая в литературе, даётся писателем как результат пережитого. Красивость же – почти всегда результат отражённого, книжного, навеянного какими-то образцами». И продолжает: «Красивость подражательна. Красота самостоятельна, неповторима. Она возникает как итог проникновенного открытия мира самим художником».
Для романтика, каким был Паустовский, всегда есть опасность перейти черту между красотой и красивостью. И эта борьба была неизбежна. Но в лучших своих произведениях, там, где его романтизм подлинный, писатель избегает «условных красот», «подражательности», «книжных образцов». Его проза является результатом пережитого, он самостоятелен и неповторим, в борьбе же он чаще оказывается победителем.
3.
К. Паустовский, как и многие другие писатели, ждал другого, более свободного, гуманного, либерального времени – «с человеческим лицом». Но и не только ждал, а делал немало для его приближения, прихода. Поэтому он с таким энтузиазмом встретил «оттепель», хотя довольно скоро почувствовал, что его ожидания оправдались лишь отчасти.
Он не смог присутствовать на втором съезде советских писателей (1954), но участвовал в дискуссии, которая развернулась в тот период о литературе. Он говорил и писал о том, что в Союзе писателей преобладают бюрократические методы руководства, поэтому предлагал быть ближе к издательствам, литературным журналам, к живому общению с писателями. Он считал, что нормальному литературному процессу мешает цензура и поддерживал тех, кто стремился избавиться от её жёсткой «опеки». Вот почему он при первой возможности взялся за издание двух сборников «Литературная Москва» и позже – «Тарусские страницы» (1961). Для него это была возможность выразить своё отношение к происходящим в обществе и в литературе процессам, внести свой вклад в демократизацию.
* * *
Первый номер «Литературной Москвы» вышел перед самым съездом партии в 1956 году. Кроме Паустовского, в редколлегию вошли Э. Казакевич, М. Алигер, А. Бек, С. Березко, В. Каверин и другие. В состав сборника включены произведения как хорошо известных писателей, так и авторов неизвестных, ранее не печатавшихся. Среди поэтов были имена Н. Заболоцкого, А. Ахматовой, Б. Пастернака, А. Твардовского, молодых Е. Евтушенко, Р. Рождественского. В числе прозаиков – В. Гроссман, К. Чуковский, М. Пришвин, В. Тендряков, С. Антонова, другие. Чтобы соблюсти определённый «баланс» между крамольными и разрешёнными авторами, редактору пришлось привлечь и вполне благополучных писателей – А. Суркова, Н. Тихонова, К. Симонова, С. Михалкова, некоторых других. Вполне возможно, что именно эта редакторская «хитрость» составителя и редактора плюс писательский авторитет К. Паустовского и Э. Казакевича (члена партии!) и помогли провести первый сборник через сито цензуры; скандал разразился уже после выхода его в свет (См. об этом Л. Казакевич. Об альманахе «Литературная Москва», и не только. Тель-Авив. № 544).
Второй сборник «Литературной Москвы» вышел в том же году, по свежему следу; он лишь усилил эффект первого издания. В нём был соблюдён тот же принцип: наряду с «благонамеренными» авторами попадались произведения, которые либо с трудом проходили цензуру, либо ранее не печатались по разным соображениям. Были помещены некролог А. Фадеева, статья М. Щеглова «Реализм современной драмы», включена большая подборка стихотворений М. Цветаевой с предисловием И. Эренбурга, материал Н. Мандельштам. Составители включили произведения И.И. Катаева, Н. Заболоцкого, К. Чуковского, Ю. Олеши, а также молодых Б. Окуджавы, Б. Балтера, В. Максимова, Ю. Казакова.
Но особое внимание привлёк рассказ А. Яшина «Рычаги», в котором автор – лауреат Сталинской премии, в неприглядном виде изобразил образы коммунистов, жизнь в послевоенном колхозе. Судя по всему, от Яшина этого не ждали, поэтому рассказ пропустили. Паустовский собирался издать и третий сборник «Литературной Москвы», но ему не дали это сделать. Выпуск двух сборников по существу без предварительной цензуры был серьёзным прорывом в издательской и литературной практике тех лет. К. Паустовский с сотоварищами воспользовались атмосферой нежданной демократизации в стране и переходным периодом, некоторым ослаблением контроля со стороны партийного аппарата за искусством и литературой. Это был смелый поступок.
4.
В тех же практически условиях начала «оттепели» был написан и опубликован роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» («Новый мир», 1956 год), который вызвал большой литературный и общественный интерес. Практически сразу же состоялось его обсуждение в различных аудиториях, в том числе в Московской писательской организации (октябрь 1956).
Особое внимание привлекло на этом обсуждении горячее выступление Константина Паустовского. Он дал очень высокую оценку романа Дудинцева, при этом заявив, что не будет говорить о его художественных достоинствах и недостатках. «Книга Дудинцева – это беспощадная правда, которая единственно нужна народу на его трудном пути к новому общественному строю, – говорил Паустовский. – Книга Дудинцева – это очень серьёзное предупреждение; Дроздовы не уменьшились, они существуют». По мнению Паустовского, художественным и крайне актуальным открытием Дудинцева стал образ Дроздова и всё, что он олицетворяет. Паустовский увидел в романе Дудинцева протест против кастовости в обществе, против бюрократии, подавляющей творческую личность, против реликтов культа личности.
Писатель рассказал о своём личном опыте общения с героями, подобными Дроздову, в реальной жизни во время его недавней поездки на пароходе. Пассажиры на этом пароходе делились на обычных – они были в каютах 2–3 классов – и начальство, таких, как Дроздов, которые располагались в каютах первого класса. Дроздовы, продолжал Паустовский, – порождение и последствие сталинского режима; они не исчезли, приносили и продолжают приносить огромный вред, так как стоят стеной между нашей страной и Западом. «Откуда эти рвачи и предатели, считающие себя вправе говорить от имени народа, который они в сущности презирают и ненавидят, но продолжают говорить от его имени? Они не знают мнения народа, но они – любой из дроздовых – могут совершенно свободно выйти на трибуну и сказать, что и как думает народ» (Оттепель. Указ. соч… С. 475), – говорил Паустовский.
5.
Вторая половина жизни и творчества К.Г. Паустовского была посвящена созданию «Повести о жизни» (1945–1963), которая состояла из шести книг: «Далёкие годы», «Беспокойная юность», «Начало неведомого века», «Время больших ожиданий» (1958) и другие. Была задумана и начата и 7-я, но не закончена.
В основе этой прозы была автобиографическая канва, фактический жизненный материал. Однако это была не просто автобиография писателя, а особого рода проза, в которой автор усложнял свою задачу, и ему во многом удалось воссоздать образ, дух своего времени, своей эпохи. Это был своеобразный результат, итог всего его творчества.
В те же годы он побывал за границей и опубликовал очерки «Итальянские встречи», «Мимолётный Париж» и др.
* * *
В 1961 году К. Паустовский решил повторить опыт «Литературной Москвы» и принял участие в создании литературного сборника «Тарусские страницы», на этот раз в Калуге. Паустовский рассчитывал, что издание за пределами столицы позволит избежать бдительной цензуры и не вызовет скандала.
В сборник были включены повести: В. Корнилова «Шофёр» (в стихах, о послевоенных проблемах молодого героя), Б. Окуджавы «Будь здоров, школяр» (также о молодом герое, нестандартный взгляд на войну), стихи Штейнберга, Панченко (повседневная жизнь, без ура-патриотизма), ранее не публиковавшегося
Н. Коржавина, очерк Ф. Вигдоровой. В книге были помещены три рассказа Ю. Казакова, повесть Б. Балтера, позже получившая название «До свидания, мальчики», а также повесть В. Максимова «Мы обживаем землю». Вполне нейтральными выглядели стихи Б. Слуцкого, Д. Самойлова, Е. Винокурова. На этом фоне выделялись главы из книги Паустовского «Золотая роза», посвящённые И. Бунину, Ю. Олеше. Не могли пройти незамеченными материалы о Вс. Мейерхольде, Н. Мандельштам (под псевдонимом Яковлев), стихи Н. Заболоцкого, М. Цветаевой (с предисловием Вс. Иванова). Сборник был хорошо иллюстрирован. Состав сборника очевидно обнаруживал стремление опубликовать произведения, которые без «прикрытия» не могли быть разрешены. Но это была данность того времени, иначе было нельзя. Редакция вынуждена была идти на эти «хитрости».
Надо признать, расчёт редакционной коллегии не оправдался: сборник был замечен не только читателями, но и властью. Последовали резкие оргвыводы. Директор Калужского издательства получил строгий выговор, главный редактор – освобождён от занимаемой должности, секретарю обкома КПСС по идеологии было поставлено на вид. Позже было принято специальное постановление ЦК. Выпуск «Тарусских страниц» был признан «серьёзной ошибкой», дальнейший выход сборника был запрещён. «Оттепель» возвращалась на исходные позиции.
* * *
К.Г. Паустовский был мастером высшей пробы, у него учились многие наши современные писатели, и многие вспоминали его как строгого, требовательного, но и доброжелательного учителя (Ю. Бондарев, Ю. Казаков, Ю. Трифонов, другие).
Как-то Эммануил Казакевич предложил Константину Георгиевичу анкету. Вопрос: «Какое качество в человеке вы больше всего цените?» Ответ: «Деликатность». Вопрос: «То же о писателе?» Ответ: «Верность себе и дерзость».
О верности его себе говорили многие. В те годы его позиция проявлялась в различных поступках и формах. Он поддерживал своих коллег, защищал, помогал. Об этом писал его литературный секретарь В. Дружбинский (воспоминания «Паустовский, каким я его знал»). Он поддержал письмо Солженицына за отмену цензуры, выступал в поддержку Синявского и Даниэля, Ю. Любимова (звонил премьеру А. Косыгину за Ю. Любимова: «С вами говорит умирающий Паустовский. Я умоляю Вас не губить культурные ценности нашей страны. Если Вы снимете Любимова, распадётся театр, погибнет большое дело…»).
Порой это было делать не так просто, как может казаться. Так, известно, что Паустовский был на похоронах Пастернака и собирался там выступить, но не выступил – то ли из-за плохого самочувствия, то ли ему «отсоветовали»…
В последнее время он тяжело болел – отказывало сердце, подводили глаза, но особенно его мучила астма (умер Паустовский в Москве в 1968 году, похоронен в Тарусе). Да, иногда он был осторожен, очень осторожен, может, поэтому и уцелел в трудное, опасное время. Но когда позволяла возможность, он был по-своему дерзким и смелым. Пусть это была осторожная дерзость, но многие не позволяли себе
Вячеслав САВАТЕЕВ
Добавить комментарий