ЦЕНА БОРЬБЫ – ИНФАРКТ, или Почему якутский поэт Семён Данилов так испугался, когда узнал, что его переводчик Александр Шаргунов принял церковный сан

№ 2017 / 20, 08.06.2017

Большого якутского поэта Семёна Данилова сегодня некоторые исследователи представляют как очень благополучного автора, которого в советское время донельзя заласкали власти как Центра, так и Якутии. Недоброжелатели утверждают, что он ещё в начале 60-х годов прошлого века, войдя в доверие к руководству Якутского обкома КПСС, установил в местном Союзе писателей монополию своего клана, продвигал исключительно литераторов из заречных улусов и якобы всячески зажимал сочинителей с Вилюя. До сих пор не даёт завистникам таланта Данилова покоя и то, что поэт в разные годы получил массу наград, в частности, Государственную премию России и ордена Трудового Красного Знамени и Октябрьской Революции. Но справедливы ли все эти упрёки? Давайте наконец отбросим все клише. Пора признать, что Семён Данилов был большим художником, который к тому же всю жизнь бился за справедливость и помог вернуть народу саха наследие целой плеяды основоположника якутской реалистической литературы.

 

Судьба его складывалась очень драматически. Уже весной 1949 года он, заполняя очередную кучу анкет, потребовавшихся для перевода из кандидатов в члены Союза писателей, писал о себе:

 

«Я родился в местечке «Бор» Мытахского наслега, Горного района, Якутской АССР осенью 1918 года в семье бедного крестьянина-зверолова. Отец мой, Пётр Яковлевич Данилов – сын знаменитого охотника, до 1922 года батрачил у улусных богачей. А мать моя, Мария Яковлевна, была дочерью известного кумалана (инвалида) Якова Тимофеева.

В нашем наслеге до 1930 года не было школ. Поэтому, когда мне было 8 лет, родители мои отдали меня в интернат Чемодайской школы (I Мак. насл. Зап.-канг. района). Учился с большими перерывами, но хорошо. И в 1933 году окончил пятый класс уже в своём наслеге. Наша школа до 1936 года оставалась пятилетней, а в другой район меня не отправили, и я остался вне школы, стал работать бригадиром полеводческой бригады колхоза. Бригадиром работал до 1935 года.

В 1935 году я был командирован на юридические курсы в г. Якутск, где я проучился всего три или два месяца. И в связи с ликвидацией этих курсов я был командирован в свой район в качестве секретаря и ещё совместителя нарсудьи.

В 1936 году был назначен инструктором райкома ВЛКСМ.

В 1937 году приехал в Якутск и поступил на сельхозрабфак.

В 1938 году перешёл на педрабфак, который окончил в 1940 году.

В 1940 году поступил в Якутский педагогический институт на факультет языка и литературы.

Во всём протяжении учёбы я вёл общественную комсомольскую работу, был постоянным членом всех литкружков и объединений. И без отрыва от учёбы преподавал в школах, курсах и техникумах состоял в оркестре радиокомитета, рисовал, переводил книги, писал стихи и бывал в творческих командировках.

Начал печататься с 1938 года.

В 1944 году окончил институт и получил назначение в Горный (свой) район, где работал до 1946 года в качестве школьного инспектора РОНО.

В 1946 году механически выбыл из комсомола как переросток.

В этом же году решил выехать на учёбу (в Москве) в аспирантуру и приехал в г. Якутск, но Минпрос отказал и командировал меня в политпросветшколу. Через 2 месяца по ходатайству дирекции Якут. пединститута в октябре 1946 года был назначен ассистентом кафедры языка и литературы. И по сей день состою на этой должности, преподаю историю русской литературы на специальных курсах и детскую литературу в учительском институте» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 1789, лл. 71–72).

 

Здесь стоит добавить, что позднее Данилов, опираясь на рассказы близких родственников, выяснил, что родился он всё-таки не осенью восемнадцатого года, а на полтора года раньше. Поэтому 15 апреля 1965 года поэт попросил кадровиков внести в документы уточнения. «Дата моего рождения, – писал он, – 20 марта 1917 года, а не 20 октября 1918 г. (основание – свидетельство о рождении, I-КД № 016147)» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 1789, л. 22).

Второе уточнение: в Якутском пединституте Данилов преподавал с 1946 по 1953 год, а потом начальство его уволило. За что? Как оказалось, молодой поэт отказался слепо верить тогдашнему руководителю Якутии Семёну Борисову и влиятельному московскому востоковеду и литературоведу Люциану Климовичу, которые в главной газете страны – в «Правде» объявили зачинателей якутской письменной реалистической литературы Алексея Кулаковского, Анемподиста Софронова и Николая Неустроева буржуазно-националистическими писателями (до этого, напомню, Климович специализировался на поиске среди писателей и учёных космополитов).

Естественно, Данилов не смирился со своим изгнанием из института и стал требовать справедливости. Вынужденные реагировать на жалобы стихотворца, власти Якутии запросили у руководства Союза писателей республики характеристику на поэта. Известный своими связями со спецслужбами тогдашний председатель правления Союза писателей Якутии Н.Г. Золотарёв и ответсекретарь этого правления С.С. Васильев вынуждены были лавировать. С одной стороны, они не могли игнорировать быстро растущую популярность Данилова среди якутской интеллигенции. Но с другой – эти два литфункционера побоялись оспорить опубликованный в «Правде» материал. Поэтому написанная ими характеристика на Данилова получилась несколько уклончивой. Начиналась она во здравие, а заканчивалась констатацией факта несогласия поэта с партийным начальством.

В своём отзыве Золотарёв и Васильев 4 мая 1953 года отметили:

 

«Отдельные стихи последних лет тов. Данилова, написанные на конкретные темы, насыщены образностью и идейной заостроённостью. Это свидетельствует, что он упорно работает над повышением своего поэтического мастерства.

Тов. Данилов С.П., будучи преподавателем якутской литературы в Якутском пединституте, продолжал восхвалять буржуазно-националистических писателей Кулаковского, Софронова, Неустроева и после статьи газеты «Правда» от 10 декабря 1951 г. «За правильное освещение истории якутской литературы».

Тов. Данилов С.П. директивными органами снят с работы преподавателя якутской литературы как несоответствующий преподавательской работе института и имеющий серьёзные ошибки буржуазно-националистического характера. В настоящее время работает преподавателем русского языка и литературы в семилетней школе» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 1789).

 

Снимая Данилова с работы, партийное руководство Якутии рассчитывало на то, что поэт, оказавшись в некоем вакууме, быстро сломается и попросит пощады. А в том, что вакуум вокруг Данилова непременно образуется, холуи С.Борисова даже не сомневались. К тому же мнение национальной интеллигенции их абсолютно не интересовало. А в Москве, как выяснили партфункционеры, Данилов найти влиятельных заступников ещё не успел. Но партаппаратчики не учли другого: Данилов был силён духом. К тому же и весь творческий люд в Якутии согласился плясать под дудку Борисова. Сочувствовавшие поэту администраторы вскоре помогли опальному стихотворцу устроиться на работу в музыкально-художественное училище. А уже в 1955 году Данилов по совету добрых людей поступил на Высшие литературные курсы в Москве.

Безусловно, два проведённых в столице Советского Союза года для поэта не прошли бесследно. Во-первых, он значительно расширил свой кругозор. Во-вторых, бывший якутский учитель обзавёлся полезными связями в академических кругах и московских издательствах. Но главное – он обрёл в Москве влиятельных соратников в борьбе за возвращение наследия великих якутских реалистов. В частности, его союзниками стала группа учёных из Института мировой литературы, которая имела прямые выходы на руководителей идеологических отделов ЦК КПСС. После этого поэту уже было не страшно возвращаться в Якутск.

По окончании Высших литкурсов Данилову предложили скромную должность литсотрудника в журнале «Хотугу сулус» («Полярная звезда»). Но очень скоро ведущие литераторы республики сумели добиться от Борисова согласия на избрание поэта председателем Союза писателей Якутии. Возможно, Борисов, санкционируя в 1961 году избрание Данилова, рассчитывал на то, что бывший учитель станет более покладистым. Но этого не произошло. Наоборот, Данилов объединил вокруг себя многих недовольных политикой Борисова в области культуры и искусства и, по сути, возглавил в республике движение за творческую реабилитацию Кулаковского, Софронова и Неустроева.

К слову: московские союзники Данилова тоже не сидели сложа руки. Они организовали серию обращений к первым лицам советского государства. Обеспокоенный ростом протестных настроений среди исследователей национальных литератур и якутской интеллигенции, секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов в начале 1962 года распорядился направить в Якутск комплексную бригаду и рассмотреть потом данный вопрос или на секретариате ЦК, или на бюро ЦК по РСФСР. В ту бригаду вошли новый инспектор ЦК Евгений Разумов, инструктор отдела науки, школ и культуры ЦК по РСФСР музыковед Павел Апостолов, литературный критик Александр Дымшиц, а также специалисты из аппарата правительства и ряда ведомств. Принимавший бригаду Борисов из кожи вон лез, чтобы доказать свою правоту. Однако он ещё мог пустить пыль в глаза Разумову, который был далёк от проблем искусства. Но это не удалось ему проделать с Дымшицем. Обстоятельно побеседовав с братьями Даниловыми и другими якутскими литераторами и учёными, Дымшиц убедился, что Кулаковский, Софронов и Неустроев никакими буржуазными националистами, по сути, не были. Все три художника, безгранично любя свой народ, всегда учитывали и интересы других этносов, а Кулаковский прямо говорил, что без русского народа якутский не сохранить.

Проводив комплексную бригаду ЦК, часть якутских писателей стала тешить себя иллюзиями, что вскоре последует коренной перелом и справедливость восторжествует. 6 марта 1962 года Семён Данилов написал в Москву Александру Дымшицу:

 

«Дорогой Александр Львович,

как обещал, посылаю газеты «Кыым» и «С.Я.» с редакционными статьями о наследстве трёх дореволюционных писателей. Так же в «Кыыме» помещён отчёт об общем собрании писателей Якутии. На русском языке на днях вышлем Куклису. Куклису пошлём так же наше возмущение по поводу книги Г.Тихонова.

Пока у нас всё по-старому. Только немножко потеплело, дни настали настоящие якутские весенние и прозрачные. Недавно состоялся пленум Якутского горкома, была такая же жёсткая критика (почти единодушная) по адресу Борисова, Чиряева, Канаева, Тихонова и, особенно, Ефремова.

С приветом и наилучшими пожеланиями

С Данилов.

6.III.1962 г.»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1081, л. 2).

 

Однако буквально через пару недель команда сохранившего свой пост первого секретаря Якутского обкома КПСС Семёна Борисова перешла в наступление и стала мстить всем партработникам, учёным и писателям, которые выступали против прежней линии партийного руководства. На этой почве у Семёна Данилова случился инфаркт. 21 апреля он писал Дымшицу:

 

«Дорогой Александр Львович!

Никогда не думал, не гадал, что заболею инфарктом, но дня через 3 после вашего отъезда был сражён этим страшным ударом судьбы. Плохо то, что по халатности наших врачей почти два дня находился дома, иногда даже ходил по комнате и даже во двор. Но всё это уже проходит, я уже начинаю оживать – уже могу самостоятельно сидеть 3 раза в день по полчаса (поднимают, конечно, сёстры).

После Вас у нас в Союзе писателей вроде нет никаких изменений и новостей. Там царствует Сергей Васильев (отв. секр.). Он у нас страшный лентяй, к тому же малограмотный. Я очень боюсь – как мы будем встречать наше московское начальство, если нагрянет оно в июле. За меня в правление обком поставил пьющего парня Н.Габышева, который обязательно подведёт. А С.Васильев ничего не будет помогать. Вот такие дела.

Обком начал контрнаступление против тех, кто хотел поднять сыновний бунт против руководства, всё идёт к тому. Трём нашим критиканам – ограничились простым выговором, без занесения и т.д. Канаев обнаглел, говорит: «Ха-ха, выговор ерунда, его дают за такую незначительную провинность, как лёгкое опьянение». Грозится дать перцу всем, кто его посмел обвинять в фальсификации и т.д. Правда, Тихонова освободили с должности руководителя лекторской группы.

Т. Борисов хотел Павлова, который министром назначен только 4 месяца тому назад (М. просв.) в сельхозправлении на Вилюй, но ЦК не согласился (помните, всё время ратовал за решительное и безоговорочное постановление об отмене бывшего решения ОК). А Е.Д. Кычника, тоже недавно назначенного заведующим партийным отделом ОК, определили в ссылку на Колыму – также за непослушание за крит. выступления по адресу Борисова. Зам. редактора «Кыыма» И.Филиппова и зав. отделом культуры и литературы т. Егорова очень ругали за напечатание крит. статей против святой троицы наших критиков и определили в районные газеты. И т.д. И т.п.

Всё это я Вам пишу как другу нашему, как человеку, который по-настоящему стал нашим большим другом, болеющим делами всей сов. литературы и в том числе якутскими. И я уверен, что Вы за это не будете укорять меня.

Теперь, дорогой А.Л., пользуясь капризными правами больного и уверенный в вашей величайшей доброте и отзывчивости, хочу просить сделать следующее одолжение для меня и для як. литературы.

1. Я написал письмо на имя Черноуцана. Но пока нет никакого ответа. Особенно нас интересуют Гослитиздат и «Молодая гвардия», они должны были издать большой сборник якутской поэзии к юбилею.

2. Узнать у поэтов Козловского и Липкина С., переводят ли мои стихи они. И им большой привет.

За всё, что сделали Вы для нас и в ЦК, и в Союзе писателей, и в редакции «ЛиЖ», большое человеческое спасибо от всей Якутской писательской организации.

Пожалуйста, извините меня за нескладность письма, я его писал 3 дня подряд, лёжа на спине.

Привет В.Литвинову.

С благодарностью и тов. приветом Семён».

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1081, лл. 4–4 об.)

 

На этом история не закончилась. Уже первого сентября 1962 года младший брат Семёна Данилова – Софрон написал критику:

 

«В июне в университете было обсуждение «Очерков истории якутской литературы». Почти все выступавшие единодушно отметили, что новый вариант «Очерков» мало чем отличается от прежнего, вычеркнуты только слова «буржуазно-националистический», «контрреволюционный». Отвечая на критику, авторы – работники Института языка, литературы и истории филиала АН сказали, что они трёх дореволюционных писателей не считают демократами и реалистами и дали понять, что новое постановление о наследстве считают временным недоразумением. Один из них (Г.Эргис) прям так и заявил: «будущее покажет!» Сейчас среди интеллигенции о новом постановлении стали говорить с некоторой оглядкой. К этому, видимо, во многом способствует всё ещё продолжающееся снятие с работ противников старого постановления. Освобождён от работы заведующий отделом агитации и пропаганды ОК КПСС тов. Васильев С.Н., внесший на бюро вопрос о фальсификациях Канаева и Ко; удалены из обкома и перешли на учительскую работу два инструктора отдела науки обкома тт. Черин и Ларионов, выступившие ещё зимой с критикой линии обкома в литературе и науке, смещён с работы зам. редактора газеты «Кыым» тов. Филиппов, напечаавший статью Е.Алексеева «Честно относиться к историческим документам» (о Канаеве и др.) и т.д.

Не знаю: что дальше будет…

Будьте здоровы, дорогой А.Л.! Жду от Вас добрых вестей.

С. Данилов»

(РГАЛИ, ф. 843, оп. 1, д. 1082, лл. 6–6 об).

 

К сожалению, Москва тогда ограничилась полумерами. С одной стороны, она как бы дезавуировала давнюю статью Борисова и Климовича против зачинателей письменной якутской реалистической литературы и взяла под свою защиту оппонентов Борисова, но с другой – оставила Борисова в должности первого секретаря Якутского обкома партии. Не зная как трактовать подобную половинчатость, академические институты и издатели в свою очередь не стали торопиться с поисками переводчиков и публикациями наследия якутских реалистов на русском языке. Решение вопроса затянулось аж до середины 70-х годов.

Здесь стоит сказать, что Семён Данилов, имевший к началу 60-х годов огромную популярность среди якутской интеллигенции, долгое время оставался неизвестным в других уголках России. А всё потому, что его переводили мало и плохо. Дымшиц, когда познакомился с Даниловым, решил, что это несправедливо, и пообещал талантливому поэту своё содействие. Критик сдержал своё слово и по возвращении в Москву тут же связался с молодым поэтом и историком Александром Яновым, который до этого по его заказу успешно перевёл для газеты «Литература и жизнь» стихи молодых кабардинских авторов. Данилов был счастлив. 15 мая 1962 года он сообщил Дымшицу:

«Я даже не знаю как благодарить Вас, дорогой А.Л., за Вашу большую заботу о нас. У нас до сих пор не было такого искреннего, отзывчивого друга нашей литературы. У нас нет ни в Москве, ни в Якутске ни одного переводчика, который бы серьёзно занимался переводом якутской литературы на русский. Поэтому т. А.Л. Янов, если серьёзно желает заниматься переводами якутских поэтов, то, конечно, мы можем только приветствовать и хотели бы с ним связаться, конкретно договориться обо всём. Я очень прошу Вас, доргоу А.Л., если это не затрудняет Вас, сообщить его адрес. А мы ему напишем письмо» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1081, л. 6).

 

Александр ЯНОВ

 

Однако Янов вскоре с поэзии переключился на публицистику. Впоследствии он работал в журнале «Молодой коммунист». Но пламенного большевика из него не получилось. Имя Янов себе сделал как диссидент, взявшийся разоблачать советский режим. А Семёну Данилову пришлось искать других переводчиков.

Нового адекватного переводчика Данилов обрёл лишь в конце 60-х годов. Им стал недавний выпускник Московского пединститута имени М.Тореза Винцент Шаргунов, подрабатывавший сначала в Госконцерте, а затем в Загранпатенте. Сохранилось несколько писем поэта, адресованных Шаргунову. Одно из них датировано двадцатым сентября 1971 года. Данилов писал:

 

«Дорогой Винцент Иванович!

Получил твоё письмо. Спасибо. Твои детские переводы мне понравились. Особенно я благодарен за уважительное отношение к оригиналу. Замечания у меня незначительные. Об этом я напишу отдельно. Сейчас некогда. Забота, работа и сезон охотничий. Я в каком-то угаре. Сосредоточиться никак не могу.

Насчёт книги и её сокращении я написал письмо на имя всех троих: <Владимира> Туркина, <Михаила> Карунного и <Евгении> Имбовиц [руководителей и сотрудников издательства «Советская Россия». – В.О.]. Письмо моё полуобиженное, полуругательное и полупросительное. Пускай решают сами.

А о сохранении всех переводов В.Шаргунова и А.Преловского сегодня подаю телеграмму и письмо. Ты не беспокойся, твои переводы никогда не пропадут. Никуда не денутся, примут всех. А то мы с тобой можем издать их отдельной книгой.

Теперь о журналах. Ты не отставай от них. И когда будут давать стихи, ты проследи, настаивай и т.д. А то «Молодая гвардия» даёт одно маленькое стихотворение и к тому же автору присвоено звание «Народного поэта». Мне было обидно за эту публикацию. Лучше бы совсем не давали. Главное, они меня печатают за всю свою историю первый раз и представляют так. Обидно.

Привет А.Б., Мише, Львову и т.д.

Обнимаю

твой С. Данилов».

 

По просьбе Данилова Винцент Шаргунов в какой-то момент стал не только переводчиком Данилова, но, по сути, и его литературным агентом в Москве. Он взялся устраивать многие издательские дела своего якутского товарища. Приведу следующее письмо Данилова, подтверждающее эту мысль.

 

«Дорогие Винцент и Аня [Аня – это жена Шаргунова, дочь писателей Валерии Герасимовой и Бориса Левина. – В.О.]! – писал Данилов. – Примите наши Майские, очень тёплые и радостные поздравления. Наши Алгысы вам: быть вам здоровыми, сохранить красоту душевную до конца дней и, следовательно, быть счастливыми. Я благополучно прибыл домой и сразу запрягся в ненавистные мне оглобли: пишу доклад, ругаюсь с начальством и не начальством, хожу в контору и звоню по телефону.

Винцент, я прошу: 1) Связаться с В.В. Шкаевым [сотрудником издательства «Советская Россия»], договориться о сроках представления рукописи книги. Взять у него моё «Звучание тайги» в лучшем, белом варианте взамен серому худшему варианте. Взять обещанную Е.Н. Имбовиц такую же белую книгу «Звучание тайги».
2) Послать «Зимний день», сразу по выходу. 3) Узнавать книгу в «Огоньке».

Обнимаем

ваши Даниловы».

В другом письме – от 25 июня 1974 года (оно писалось в Доме творчества в Дубултах) – Данилов рассказывал чете Шаргуновых о рождении новых стихов и об отдыхе на Рижском взморье. Он писал:

«Дорогие наши юные Шаргуновы!

Примите наши самые сердечные приветы и поздравления с прекрасным летом, счастливым отдыхом, успешной работой!

Спасибо за письмо, за радостные вести, что стихи процветают, как тюльпаны Прибалтики.

Вот я выполнил твой соц. заказ «Зимний день». Оно у меня родилось в муках и поэтому я не очень уверен, что оно получилось. Тем не менее посылаю подстрочный перевод. И прошу отпечатать на машинке и послать мне копию. Обязательно.

Мы тоже отдыхаем вовсю. Я почти не работаю. Тут у нас много друзей – писателей Латвии. Они считают свои долгом пригласить к себе домой, показать республику и т.д. Эти гостевания и поездки немножко утомляют. Но в целом отдыхаем неплохо.

Срок у нас до 7 июля. Отсюда уезжаем поездом 7-го вечером в Москву. В Москве – два дня и сразу домой. Анечке от моих и меня большущий привет!

Желаем здоровья, хорошего отдыха и, конечно, успехов, успехов и ещё раз успехов тебе.

Обнимаем

Даниловы».

 

Готовясь к своему 60-летию, Данилов ещё в середине 70-х годов выхлопотал в Госкониздате СССР решение о выпуске своего двухтомника. В связи с этим он взялся пересматривать старые и новые переводы. Появилось много разных мыслей. 11 марта 1976 года поэт написал Шаргунову:

 

«Дорогой Винцент!

Я уже вышел на работу, и потому у меня много писать нет времени. На досуге я спокойно прочитал твои новые переводы и остался, как никогда, доволен. Особенно тебе удались новые, маленькие стихи вроде: «Язык природы не коверкай», «Ревущая ракета» (то, что ты варьируешь повторяющиеся строки, оказывается, очень усиливает динамику стиха. Якутский оригинал я тоже буду делать по твоему), «Ты как женщина», «Этот пламенем свёрнутый лист» и т.д.

А ранние стихи не очень удались. Видимо, ты им не придавал значения и не очень старался. А зря! Надо было из них сделать настоящие стихи. И можно было.

Ты позвонил ли Князевой? Начала ли работу над книгой? Я очень беспокоюсь о книге и боюсь, что I том получился слишком серый. Как ты думаешь? Ты, пожалуйста, позвони ей, передай мой привет и спроси, как продвигается книга. А сам постоянно проследи, помоги ей разобраться в ней и т.д. Если что, то ты немедленно сообщи мне. В случае осложнения могу я приехать.

Ещё одна просьба. В «Современнике» выходит книга «Лауреаты России», где помещена и моя автобиография. Редактор её Татьяна Петровна Ильина (тел. 140-23-08). Когда книга выйдет, она тебе позвонит. Я ей дал твой телефон. И ты, пожалуйста, у них купи штук 15 этой книги для меня.

Как ты пристроил стихи в московской периодике? «Литгазете», «Октябре», «Смене», «Правде»? Как договорился с Гилемдаром [Рамазановым – башкирским поэтом. – В.О.]? Переводишь ли его книгу? Уехал ли он домой?

В № 3 «Литобозрения» появится рецензия на нашу книгу. Если ты увидишь этот номер, то купи и для меня. В «Новом мире» Литвинов [тогдашний завотделом критики журнала. – В.О.] тоже обещал. А рецензию А.Преловского надо было послать в «Сибирские огни».

Через год у меня будет 60 лет. И было бы неплохо к тому времени, у нас были хорошие и современные стихи для московской периодики. Не торопясь я буду переписывать те стихи, которые написал в Переделкино, и закажу подстрочный перевод, а затем пошлю тебе. Это наверно получится где-то в начале лета.

Низко кланяюсь милой Анечке.

С приветом

твой С. Данилов».

 

Спустя полгода, 15 сентября 1976 года Данилов послал Шаргунову ещё одно письмо. Он писал:

 

«Дорогой Винцент!

От тебя ждал вестей, книгу. Но, увы! Не дождался. Видимо, ты пропадаешь по кураторам или загрузился по горло делами. Но несмотря на это по старой памяти и надеясь, что ты ещё не забыл меня, шлю свои новые подстрочники. Таким образом у тебя накапливается большое количество подстрочников:
1) остатки тех, 2) переданные тебе весной этого года и 3) вот эти.

Как ты знаешь, весной, в марте 1977 г. (т.е. через полгода) мне стукнет 60 лет. И эти переводы (переводы этих стихов) будут крайне нужны. Мы в этом же году постараемся устроить их по журналам. Так что я тебя прошу не положить их в долгий ящик.

Не желая нагрузить тебя слишком, столько же стихов послал И.Фонякову.

Живу по-прежнему не очень, но… Как там у тебя с публикациями? «ЛГ», «Смена», «Правда» и т.д. что-то не печатают, что ли?

Привет от нас всех милой Ане!

Обнимаю

Твой С. Данилов».

 

Отец Александр (Винцент) ШАРГУНОВ

 

Вскоре после своего 60-летия Данилов узнал, что его переводчик принял решение стать священнослужителем. Для поэта это известие оказалось большим ударом. Он ведь не забыл, как издатели шарахались от него после того, как его предыдущий переводчик Александр Янов вступил на диссидентский путь. Теперь Данилов боялся повторения прежней истории. Ему казалось, что издатели не захотят больше иметь никаких дел и с православным священником. А как после шестидесяти лет отыскать нового переводчика, который бы и талант имел, и тебя бы понимал?!

24 июля 1977 года Данилов написал чете Шаргуновых:

 

«Здравствуйте, Винцент и Аня!

Какие у вас новости? Как живёте? Как здоровье Анечки? Мы скучаем по вас.

В душе как-то я жду письмо от Винцента, где он сообщит что раздумает о своём решении…

Но, увы! Нам очень и очень тяжело потерять вас, исключить из числа своих друзей…

Я как-то вчера листал свой двухтомник, где большинство переведено Винцентом. Я пришёл в ужас от мысли, что их всех придётся пере-перевести. Видимо, так? Или сан Ваш не мешает занятью литературным трудом и печататься в светских, советских изданиях? Узнай и пиши.

Пиши обо всём: где работаешь? Доволен ли судьбой и т.д.

Мы живём по-старому, по-стариковски. Да, ещё: если не трудно, пошли новое издание библии.

Привет всем нашим знакомым.

С приветом ваши Даниловы».

 

 

Это письмо Семёна Данилова Шаргунову оказалось последним. Вскоре поэт умер.

А затем освободившееся место председателя Союза писателей Якутии занял его родной брат Софрон Данилов, что тут же породило множество нехороших слухов. Безусловно, Софрону не следовало выдвигать свою кандидатуру. У него и таланта было поменьше, чем у брата, и организаторские способности он имел не те, а главное – он не имел в Якутии такого авторитета, как Семён. Не случайно при Софроне начался раскол писательского сообщества в республике, который ни к чему хорошему не привёл. Но это уже другая история.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО