ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН

№ 2017 / 25, 07.07.2017

Ушёл Илья Глазунов.

Но куда, собственно, он мог «уйти»?

Из России?

Из Великой Русской культуры?

В небытие?

Небытия нет. Есть только бытие, как говорил один греческий мудрец и философ.

Глазунов всегда здесь. Он бытиен. Он часть русской жизни. И всегда воспринимался таким. Умер он лишь для сотрудника МФЦ, выписывающего свидетельство и справку о смерти. Смерть Ильи Сергеевича есть чисто юридический факт, влекущий за собой возникновение, изменение и прекращение правовых отношений между теми или иными физическими и юридическими лицами и организациями. Не более того.

«Илья Глазунов умер» звучит странно. «Вечно живой Илья Глазунов» – нелепо, ибо с некоторых пор выражение «вечно живой» отдаёт мертвечиной.

За создание одного лишь Музея сословий в Москве он достоин памятника.

Впрочем, с трудом представляю себе памятник Глазунову. «Став на цыпочки, не мог бы руку до своего он носу дотянуть».

Действительно, каков должен быть монумент отважному воину, живому, подвижному, как ртутный шарик, всегда готовому дать бой клеветникам и хулителям России оружием которого являются исключительно кисть и слово?

«…а был он горд и смел – и дух имел суровый». Это не только о пушкинском Командоре, но и о Глазунове. Представляю, какой славный анекдот сочинил бы Илья Сергеевич, увидев при жизни памятник себе от благодарной России!

«Русский посол в СССР» – таково было одно из его званий.

Назвать Глазунова советским художником – немыслимо. Он – русский национальный художник, которому довелось жить и работать в советскую пору.

И за это многие его не любили и ненавидели.

Однажды я прочёл признание Ренато Гуттузо о том, что живопись является для него языком, на котором он только и может говорить с миром.

Наверное, то же можно сказать и о Глазунове.

Его творчество становилось порой публицистично: душа художника рвалась рассказать о России и о её великой и трагической истории.

У него была всемирная слава. Плюнув на СССР, он мог бы стать на Западе миллиардером, и любой белый треугольник на белом фоне рассматривался бы критикой и публикой в качестве непревзойдённого шедевра.

Коллеги Глазунова не жаловали. Власти скорее терпели, чем жаловали. Поговаривали, да и сейчас говорят, что это всё что угодно, но только не живопись. Оставим эти слова на их совести. Но назовите мне имена советских художников, на выставки которых выстраивались бы многочасовые очереди, в которые записывались с ночи? Такие очереди я видел в Москве только на выставки художников Возрождения.

Глазунов давал возможность советским людям вновь почувствовать себя русскими, детьми своей Истории, чадами вековечной матери России. И за это народ, «духовной жаждою томим» был благодарен художнику.

Велик Глазунов и как иллюстратор.

…Я подхожу к книжному шкафу и достаю с полки альбом с репродукциями его картин. Когда-то, давным-давно, в прошлую геологическую эпоху, я достал его по великому блату.

«Достал».

«По блату».

Достаю из коробки и раскрываю тяжёлый фолиант: «Здравствуйте, Илья Сергеевич! Давненько мы с Вами не виделись!»

И слышу в ответ ироничный голос Ильи Сергеевича:

– Так, говорят, я вчера умер!

– Ой, да слушайте вы их всех! – отвечаю я, морщась.

 

Борис КУРКИН