ИРКУТСКИЙ СИНДРОМ

№ 2006 / 29, 23.02.2015

Третий день над Иркутском плачет небо. Дождь начался в субботу вечером – примерно в то время, когда готовился к вылету рейс № 778 из Москвы. Почти месяц в Прибайкалье стояла тридцатиградусная жара, люди мечтали о дожде и прохладе, и когда температура упала сразу на двадцать градусов, а небо затянуло плотной пеленой, все почувствовали облегчение. Открывали на ночь окна, дышали холодной свежестью, приходили в себя.
Аэропорт находится в пяти километрах от дома, в котором я живу. Огромные лайнеры пролетают мимо моего балкона, иногда даже можно рассмотреть головы в иллюминаторах. Расписание полётов знаю наизусть, потому что всё отлично слышно. Слышно, как загодя разогревают двигатели, как с надрывом взлетают и тяжело садятся аэробусы и «тушки». Иногда я добираюсь до аэропорта пешком, получается едва ли не быстрее, чем ехать на перекладных. Удобно? Ещё бы! С трёх сторон взлётное поле окружено жилыми кварталами, и если б можно было, лазили бы прямо через бетонный забор. Спрыгнул с забора – вот он самолёт! Гаражных кооперативов вокруг аэропорта – не один и не два, а штук пять, расположились прямо по периметру. Если посчитать все гаражи, тысяч пять наберётся.
В воскресенье девятого июля я вышел из дома в десять утра. Людей что-то не видать, машины тащатся как черепахи. Низкое небо, промозглый дождичек сеется, и какое-то странное оцепенение в природе … Я замер на секунду, но потом решил, что мне показалось. Накануне я распростился со своей престижной должностью, оставил работу, которой отдал пять лет. Такие решения легко не даются. В подобных ситуациях надо заставить себя жить обычной жизнью, вставать, как всегда, обедать вовремя, бегать утренние пробежки… Жизнь мудрее нас, она сама поставит всё на место.
Сделав глубокий вздох, я оттолкнулся от земли и побежал по мокрой земле. Привычный утренний кросс на час – полтора. По воскресеньям я бегаю к матери, в микрорайон Солнечный. Бегу по улице Депутатской, мимо старого Лисихинского кладбища, того самого, на котором уже полтора века покоится декабрист Муравьёв Артамон Захарович, член Южного тайного общества, полковник гусарского полка. За кладбищем, на пригорке, современное здание Байкалбизнесцентра. Это уже совсем близко от аэропорта, по прямой – не далее двух километров. Виден кусок лётного поля, а взлетающие самолёты – как на ладони. Но в это утро – ни одного самолёта. И непривычная тишина. Я бежал по обочине асфальтового шоссе, краем глаза отмечая проезжающие мимо машины. Изредка встречался взглядом с водителем и замечал в его взгляде нечто странное, какую-то невысказанную боль, как будто он хочет остановиться и сказать мне что-то важное, быть может, посочувствовать, помочь. Ехали все сверху, по улице Ширямова, от аэропорта. Это значит, они уже знали о случившемся, а некоторые видели и даже приняли участие в спасении людей. И что они обо мне подумали, бегущем с застывшим лицом по залитой журчащими потоками дороге – бог весть.
Теперь мне самому странно, как я, находясь в двух километрах от места крушения огромного лайнера с чудовищным числом жертв, со страшным пожаром и множеством пожарных и спасателей – ровно ничего не заметил. Ни дымка, ни отблеска, ни тревожного звука, ни сирены скорой помощи, и никого из тех пассажиров, кому посчастливилось вырваться из полыхающего лайнера. По свидетельству местных жителей, несколько десятков людей шли в то утро по непролазной грязи босиком, оглушённые, полузадушенные, обожжённые, не отдающие себе отчёта – куда они идут и что им теперь делать. Некоторых разыскивают до сих пор…

От всего этого веет жутью.
За двенадцать лет – пятая авиакатастрофа под Иркутском.
Январь 1994 года. Переполненный «Ту-154» упал на заснеженное поле в черте города. Курсанты военно-воздушного училища искали в снегу останки человеческих тел. Многих после этого мутило от одного запаха керосина.
Декабрь 1997-го. Гигантский транспортный самолёт рухнул на жилые кварталы. Погибло много детей. Фотографии места крушения облетели весь мир.
Через два года новая катастрофа. Снова перегруз, неправильная балансировка, и транспортный самолёт, едва оторвавшись от полосы, упал сразу за городом. Просто чудо, что никто тогда не погиб. Пассажиров на борту, к счастью, не было.
Июнь 2001 года. Печально известная ночная посадка, пресловутый человеческий фактор. Деревня Бурдаковка, 34-й километр Байкальского тракта. «Ту-154» с пассажирами не дотянул до аэропорта два десятка километров.
И вот, новая катастрофа. Уникальность её в том, что это, кажется, первый пассажирский лайнер, разбившийся не в небе, а уже на земле, после того, как вполне благополучно приземлился. Что там произошло? Ясно одно: аэробус не сумел затормозить. В такой ситуации он мог промчаться ещё с десяток километров – так никакой полосы не хватит. У аэробуса колоссальная инерция, и если откажут тормоза (а тормозит он двигателями), то как его остановишь? Тут и парашюты не помогут. На обычные механические блокаторы нечего и надеяться, особенно в дождливую погоду или в гололёд.
Конструкторам авиалайнеров есть над чем подумать.

Я всё-таки побывал на месте крушения – через два дня. Раннее утро. Окраина города, грязная дорога, лужи. С одной стороны тянутся гаражи из красного кирпича (те самые), с другой – деревянные домишки, в которых живут люди. Если б не гаражи, этих домов уже не было бы.
Вдруг передо мной появляются трое милиционеров.
– Куда?
– Хочу посмотреть упавший самолёт.
– Пропуск есть?
– Нет.
– Свободен…
А ребята молодые, лица усталые, видно, всю ночь тут простояли.
– А что, – спрашиваю, – это далеко отсюда?
Один поворачивается и показывает рукой:
– Вон хвост торчит, видишь?
– Вижу.
– Пятнадцать гаражей снёс.
– А люди тут остались? Погибшие?
– Нет, всех увезли.
Я переминаюсь с ноги на ногу. Не хочется так просто уходить.
– А почему он врезался?
Милиционеры смотрят хмуро, но всё же отвечают:
– Он реверс включил, хотел на второй круг пойти, да не успел от земли оторваться.
– Понятно. Бывайте.
Я сворачиваю в боковую улочку и направляюсь к пятиэтажному дому, расположенному в двухстах метрах. Если повезёт, залезу на крышу и сфотографирую всё в лучшем виде.
Мне повезло. В четвёртом подъезде дверь на чердак оказалась распахнута. Я с опаской вылез на крытую шифером покатую крышу.
Первое, что меня поразило – близость взлётно-посадочной полосы. Трудно было понять, где заканчивается бетонка, и начинаются жилые дома. И, конечно же, странно смотрелся синий хвост самолёта среди гаражных боксов и столбов с проводами. Вокруг ходили люди в милицейской форме, что-то перекладывали с места на место, всё это неторопливо, размеренно. Я стал настраивать фотоаппарат. В этот момент на соседний балкон вышла женщина в домашнем халате, стала кидать на меня подозрительные взгляды. Упреждая её вопрос, я заметил:
– Скоро прямо к вам на крышу будут садиться.
– Ой, не говорите. А вы кто будете?
– Журналист.
– И для кого снимаете?
– Для газеты.
– Для какой?
– Для московской.
– И удостоверение есть?
– Всё есть.
Женщина успокоилась.
– Вы знаете, – начала уже другим тоном, – я в это время дома была. Это случилось в семь сорок пять. Накануне с дачи приехала. Вдруг слышу страшный грохот, как будто землетрясение. Ну а мы уже привычные, я сразу на балкон бросилась. Вышла, ничего понять не могу. В абсолютной тишине стоит на краю лётного поля самолёт-красавец. Совершенно целый, даже нос не помятый. А все двери задраены. И никакого движения внутри, ни звука. И ни души вокруг. Обычно ведь в таких случаях мигалки ездят, сирены воют. А тут – ничего. Я даже и не поняла, что он разбился. Подумала, что так и должно быть. И зашла обратно в комнату. А минут через десять слышу какой-то треск, будто шифер горит. Выхожу на балкон, батюшки! Самолёт горит! Сильно полыхает, и чёрный дым! А по улице какие-то люди идут, я даже не поняла, что это пассажиры. И ведь, заметьте, никакого взрыва не было! Просто, видать, загорелся, пламя поползло, он весь и сгорел постепенно. Кто сумел – выпрыгнули. А передний люк, видать, заклинило.
– Почему вы так решили?
– Но ведь он же не открывался! Значит, не могли открыть.
– А дальше что было?
– Ну я сразу бросилась звонить подруге, вон она рядом живёт. Она тоже грохот слышала, подумала, землетрясение.
– А когда скорая приехала?
– Минут через двадцать. А уж потом все остальные появились.
– То есть вы хотите сказать, что самолёт не сразу загорелся?
– Снаружи пламени не было. В новостях говорили, что произошёл взрыв. Но никакого взрыва я не видела. Уж я в этом разбираюсь. У меня муж командиром на «ТУ-154» летал. А я работала директором школы, теперь на пенсии. Вот окна домою, и в дом вас приглашу.
– Спасибо большое, но как-нибудь в другой раз. Вы в какой квартире живёте?..
Снизу на меня уже смотрели люди в штатском. Медлить было нечего. Я зачехлил фотоаппарат и стал спускаться.
Через час я был дома.

Ну а теперь давайте зададимся вопросом: почему так часто падают у нас самолёты в последние годы? Рейсов стало меньше, а количество катастроф повысилось в разы. В чём тут дело? Возьмём последний случай. Разбившийся аэробус был приобретён авиакомпанией «Сибирь» у «Аэрофлота». Аэрофлот в свою очередь купил его у западной компании, которая решила продать лайнер, уже порядком полетавший и, следовательно, небезопасный. Аэробусу почти двадцать лет. Он налетал чёртову уйму часов, знавал множество экипажей, техников, прибористов. Одна смена авиационного топлива чего стоит! Из-за некачественного топлива, кстати сказать, произошла катастрофа в девяносто девятом году. И чего, спрашивается, ожидать от самолёта, выпущенного в 1987 году, если срок службы радиоэлектронных приборов составляет, в среднем, 15 лет? А усталость металла? А разболтанный крепёж? Проводка? Резина? Наконец, турбины с их сложнейшей объёмной геометрией, с бешено вращающимися маховиками и страшенными напряжениями в конструкции? И, наконец, пресловутый человеческий фактор!
Давайте называть вещи своим именами. Всё имеет причину. И если падает самолёт, тут нет никакой мистики или невероятного стечения обстоятельств. Просто кто-то не доглядел, не выполнил свою прямую обязанность. Выпуск на линию неисправного самолёта – это преступление. Продажа террористам билетов из-под полы – диверсия. Расслабленность и благодушие командира во время ночной посадки – непростительная халатность. И если даже все технические регламенты соблюдены и никто как будто не виноват, всё равно есть виновные. В таком случае виновны владельцы авиакомпании. Почему не позаботились о проведении дополнительных регламентных работ? Не провели углублённую проверку устаревшего оборудования? Не перестраховались? Не отнеслись к делу так, как будто речь идёт о жизни и смерти близких им людей. Ведь вопрос должен ставиться именно так, и никак иначе! И пока он не будет ставиться так, катастрофы не прекратятся. Пока компании не перестанут гоняться за прибылью в ущерб безопасности, самолёты падать не перестанут. Купив изношенный самолёт и сэкономив при этом несколько миллионов долларов, авиакомпания платит за это человеческими жизнями – нашими жизнями! И не насмешка ли это – выплата со стороны авиакомпании родственникам погибших по пятидесяти тысяч рублей! Человеческая жизнь оценена в две тысячи долларов. Подержанный автомобиль и то дороже стоит. Что у нас за законы такие, что позволяют подобное издевательство над людьми и здравым смыслом? Владельцев авиакомпании нужно бить их же оружием! Пусть за каждую загубленную жизнь платят по миллиону долларов – чтобы задумались в следующий раз, прежде чем купить из третьих рук подержанный самолёт. Погибших это не вернёт, зато предотвратит новые трагедии.
Никто не застрахован от случайностей. Не в самолёте, так в поезде, не в поезде, так в автомобиле, не в автомобиле, так на улице под стрелой обрушившегося крана можно окончить свои дни. Разгильдяйство – вот одна из причин неблагополучия. Отсутствие элементарной дисциплины и ответственности за порученное дело – источник множества смертей, причём смертей неожиданных, нелепых и тем более обидных. Как теперь жить родителям заживо сгоревших детей? Что сказать родственникам молодых людей, у которых впереди была целая жизнь? Молодые, старые, известные и безвестные – за что им такая смерть – после утомительного ночного перелёта – огненный смерч, в котором плавится металл и мгновенно обугливается кожа, а в лёгкие врывается раскалённый воздух и сжигает все внутренние органы. Люди мечутся в замкнутом пространстве в поисках выхода, а выхода нет. Кругом испепеляющее пламя, смрадный дым и крики ужаса и боли.
Многих не могут опознать до сих пор.

В Иркутске трое суток не переставая идёт дождь. Природа оплакивает невинные жертвы. Стылая, тоскливая погода, тягостно на душе. Жизнь замерла. Город скорбит о погибших.
Хочется верить, что это в последний раз.Александр ЛАПТЕВ
11 июля 2006 г.