ВСЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ

№ 2006 / 31, 23.02.2015

Кажется, ещё в 1970-е годы Вадим Кожинов назвал Глушкову послушной ученицей Анны Ахматовой. Возможно, когда-то так оно и было. Но со временем Глушкова сумела преодолеть все эти подражания модным кумирам и стала самой собой.
Татьяна Михайловна Глушкова родилась 22 декабря 1939 года в Киеве. Выросла в семье учёных-физиков. Войну пережила в малороссийском селе. В тринадцать лет осталась без родителей. В начале 1960-х годов работала в Михайловском заповеднике, водила экскурсии по Пушкинским местам. В 1965 году Глушкова окончила заочно Литинститут. Правда, руководитель семинара Илья Сельвинский дипломную работу своей студентки – цикл «София Киевская» – оценил весьма резко: «София Киевская и тому подобная сусальщина не могут быть темами советского поэта…». Из-за этого Глушковой на полтора года даже задержали выдачу диплома, пока не вмешался Сергей Наровчатов.
Первую книгу стихов «Белая улица» Глушкова выпустила в 1971 году. Вершиной творчества поэтессы стал роман в стихах «Грибоедов». Хотя на критика Валентина Курбатова самое сильное впечатление произвели другие глушковские вещи и прежде всего её цикл стихов середины 1990-х годов «Русские наши скрижали», посвящённый Некрасову. Критик писал: «Своё ли обступившее одиночество, усталость ли истории, так лично отозвавшаяся в каждом из нас встречной усталостью, общая ли глухота к слову, поразившая сегодня литературу, всё ли это вместе заставило Татьяну Глушкову вернуться к Некрасову – не знаю. Но это её нынешнее «возвращение», спровоцированное свиданием с местами детства поэта, почти смущающее исповедно, тоскующе и гневно, и читается как горячий дневник» («Литературная Россия», 1997, 14 марта).
В апреле 1992 года Глушкова написала такие проникновенные строки:

Когда не стало Родины моей,
Я ничего об этом не слыхала:
Так, Богом бережённая, хворала! –
Чтоб не было мне горше и больней…
Когда не стало Родины моей,
Я там была, где ни крупицы света:
Заслонена, отторгнута, отпета —
Иль сожжена до пепельных углей…
Когда не стало Родины моей,
В ворота ада я тогда стучала:
Возьми меня!.. А только бы восстала
Страна моя из немощи своей…
Когда не стало Родины моей,
Тот, кто явился к нам из Назарета,
Осиротел не менее поэта
Последних сроков Родины моей…

Ещё в застойные годы Глушкова, не оставляя стихов, всерьёз занялась литературной критикой. А в перестройку целую дискуссию вызвала книга её статей «Традиция – совесть поэзии». Примерно тогда же поэтесса увлеклась идеями Константина Леонтьева. Не зря тогда Станислав Куняев пытался подружить её с Вадимом Кожиновым.
Да, Кожинов всегда довольно-таки холодно относился к глушковским стихам. Но Куняеву было соблазнительно «объединить олимпийский, стратегический ум Кожинова со страстным характером Татьяны, с её способностью въедливо и глубоко расчленить любое литературное явление, обнаружить в нём то, что не видит поверхностный ум, выстроить неопровержимую систему доказательств. Как блестяще – и Вадим был с этим согласен – она в восьмидесятые годы заново прочитала и «осовременила» «Моцарта и Сальери», как глубоко и точно провела русскую национальную ноту в статье «Традиция – совесть поэзии», которую печатала с моей помощью в журнале «Литературное обозрение», как беспощадно и неотразимо угадала генетическую псевдонародность поэм Давида Самойлова» («Наш современник», 2002, № 7). Только Глушкова, похоже, никогда не доверяла Кожинову.
В 1990-е годы Глушкова часто выступала со статьями, анализирующими современное состояние России. Но особенно большой резонанс вызвали её работы «Хищная власть меньшинства» с рассуждением о сути нынешней российской демократии и «Авторитеты измены», разоблачавшая лидеров «патриотической» оппозиции. Глушкова не выбирала выражений, когда критиковала Вадима Кожинова и Игоря Шафаревича. Она не понимала Василия Белова, который утверждал, будто в 1990-е годы началась новая Отечественная война.
Естественно, такая критика нравилась далеко не всем. Как это ни парадоксально, больше всех вознегодовали не либералы, а лидеры патриотической прессы. И больше всего неистовствовал Станислав Куняев. Не сдержавшись, он в пылу полемики рискнул предать огласке даже письма поэтессы частного характера.
Правда, у Глушковой тоже характер был не сахар. Она могла отправить письма в инстанции с требованием покарать своих оппонентов или поставить под жалобными телеграммами в ЦК КПСС подписи известных людей без их ведома. Были случаи, когда Глушкова звонила своим критикам и желала, чтобы им передались те же болезни, которые выпали на её долю.
Но всё это – скорее издержки непростого характера. Главное – творчество.
Владимир Бондаренко, которому, кстати, за что только в постперестроечное время от Глушковой не доставалось, считал, что сильней всего талант поэтессы раскрылся после расстрела ельцинистами в 1993 году Белого дома. Не случайно он её поэтический цикл «Всю смерть поправ» сопоставил с «Реквиемом» Анны Ахматовой.
Критик Валентин Курбатов, высоко ценивший талант Глушковой, как-то не выдержал и сочинил свои стихи.

…И мы душой расслабленной в ночи
Пустого дня и мимолётной жизни
Услышали – молчи или кричи! –
Её рыданье на прощальной тризне.
И обнялись, склоняясь перед ней,
И горький труд её благословили…
Воистину – в России чем темнее,
Тем ярче свет её небесных лилий.

Незадолго до своей смерти Глушкова написала: «Стихи 90-х годов у людей моего поколения – во многом уже итоги духа. Биография, география уже почти вся позади: с нежным Михайловским, пушкинской деревенькой, навеки вошедшей в мою жизнь, с размеренным, хоть и вполне увлечённым, трудом… Гул Истории, или же, как я его назвала, «всё безмолвие русской Голгофы», стал тем фоном стихов, что затмевает и заглушает частности личных мытарств и страданий, размывает всё быстротекущее – может, и саму плоть живописной в её подробностях жизни. Улетучивается её аромат – в пользу грозной музыки, какую вбирает обнажённое поэтическое слово».
Умерла Глушкова от инсульта 22 апреля 2001 года в Москве.
Уже после смерти поэтессы вышла первая книга её прозы «После Победы: Летопись дальнего детства». Как образно выразился Виталий Петушков, эта «книга Глушковой – не поток незрело-ребячьих воспоминаний, устроенных по принципу «вот моя деревня, вот мой дом родной». Это учебник на тему: как принять жизнь страны, мироздания как твою собственную, причём раз и навсегда на долгие годы?» («Литературная Россия», 2003, 2 мая).
В. ОГРЫЗКО