Виктор ШИБАНОВ. ЗАЧЕМ ТРЕВОЖИТЬ ВНЕШНЮЮ СТРУКТУРУ

Рубрика в газете: Мы - один мир, № 2018 / 4, 02.02.2018, автор: Виктор ШИБАНОВ (г. Ижевск)

В современной русскоязычной поэзии Удмуртии можно найти буквально всё: как выходы на античность, так и дух новейших технологий, в том числе военно-промышленных. Как Японию, так и Африку. Как Мандельштама, так и Державина. Как фольклорные формы стиха, так и новые жанроиды в духе танкетки (А.Корамыслов). Но мне, удмуртскому читателю и критику, в творчестве русских поэтов региона более интересно и значимо другое – дух самой Удмуртии и шире Урала (anima loci, в том значении, в каком используют этот термин уральские литературоведы Е.К. Созина и В.В. Абашев).

Выбор имён в данной статье (Влад Шихов, Александр Корамыслов, Ольга Денисова и Александр Мартьянов) для кого-то может показаться несколько странным. Возможно, автор этих строк в чём-то наивен, коль Японию хочет понять через японских поэтов, Африку через африканских и т.д., к тому же через русские переводы. Ещё большей критике меня подвергнет та часть региональных поэтов, идейную стратегию которых русский критик Удмуртии М.В. Серова обозначила так: «Обращения к образу Ижевска в русскоязычной поэзии Республики менее частотны, чем в удмуртской… Ижевск соотносится с представлением о периферийном топосе, о провинции, в условиях которой творческая реализация существенно затруднена». Отсюда стремление многих молодых авторов отказаться от региональной проблематики.

Но я всё же солидарен с мнением Д.Н. Замятина о том, что истинный поэт является «произведением» места, то есть географический ландшафт и поэтическое творчество тесно взаимосвязаны друг с другом. Соотношение этих двух понятий имеет самые различные вариации, Д.Н. Замятин обращается к известной теории о двойственности природы света – квантовой и корпускулярной: «Модель, основы которой заимствованы из квантовой механики, позволяет несколько более точно описать динамику взаимодействия гения и места».

Речь идёт не только о материальной и духовной стороне пространства… Но оставим в стороне этот теоретический вопрос, согласившись с исследователем в главном: изображение географического ландшафта – это не простое его фотографирование, а сотворение «новой метагеографии».

 

Влад ШИХОВ

 

Об Ижевске Влад Шихов (род. 1972) пишет довольно редко и мало. Он осознаёт, что после сборника Олега Хлебникова «Город» (1981) самовыразиться здесь не просто. Но нельзя пройти мимо стихов Шихова, в которых образ Ижевска неожиданно трансформируется в топос кенотафа. Кенотаф – это пустая могила в виде гробницы, не содержащей в действительности праха. Сооружался, когда по каким-либо причинам останки не могли быть похоронены, чтобы душа мёртвого, не имеющего могилы, смогла обрести покой:

 

Я возвратился в позабытый дом,

В котором не был уж не знаю сколько.

Привет тебе, ижевская хрущоба…

 

Образ лирического «я» соотносится с душой «мёртвого человека», вернувшегося в поисках покоя в отцовское гнездо. На месте старого дома – каменные развалины и бугорок земли, похожий на кенотаф: «В моём углу обожжена стена, / И к ней земля, наверно вёдер сорок, / Заботливой рукой принесена / И аккуратно сложена в пригорок. / Замшелый камень врос до половины / В него…» Перед нами не стандартный приём второго, зрелого открытия «малой родины», ведь герой Шихова географически никуда далеко не уходил.

 

…В него, как будто память обо мне,

Пропавшем без вести главой повинной

В чужой гиперборейской стороне,

Где дни неторопливы, как пингвины.

(«Кенотаф»)

 

Образ «пингвин» с антарктическими ассоциациями одновременно и мешает, и помогает раскрыть идею стихотворения. Дело в том, что герой Шихова «уходил» от родных ижевских хрущоб «поэтически», если можно так выразиться. Он в своих поисках умертвил малую родину до такой степени, что та сама умертвила его и воздвигла пустую могилу, надеясь, что душа пропащего его жителя-поэта обретёт здесь покой. Напомним, что «ижевский текст» становится характерным для поэзии В.Шихова, по словам М.В. Серовой, лишь в третий период его творчества, до этого, как правило, он пребывал «в греческой античности, в средневековой, новоевропейской и русской культуре», в последнем особое место занимает Мандельштам (М.В. Серова).

Александр Корамыслов (род. 1969) к «открытию» своего Воткинска идёт почти аналогичным путём. Он актуализирует образ Мудехара и сборник своих стихов так и называет: «Песни мудехара» (СПб., 2014). Как известно, мудехары (букв. – получившие разрешение остаться) – мусульманское население, которое оставалось на территории Пиренейского полуострова, отвоёванного у арабов в ходе Реконкисты; с падением Гранадского эмирата (1492) их стали насильственно обращать в христианство. Итак, город Воткинск рассматривается глазами современного мудехара, в самых примечательных своих «Стансах о Воткинске» поэт даёт главные достопримечательности города лишь в сноске, и то как бы извиняясь: «Воткинск более известен как родина П.И. Чайковского и место производства межконтинентальных ракет «СС-20», «СС-25», «Тополь» и т.д.». Процитируем фрагменты из «Стансов» (слова воткнутый и вотканный выделены самим поэтом):

 

Ты узок вширь и мелок в глубину –

как Вотка, у которой жил я в детстве –

любимый город, воткнутый в страну –

флажочком в карту самых разных действий…

 

Твой мирный шум работы на войну

не перекроет и Чайковский даже –

любимый город, вотканный в страну –

суровой ниткой в ласковую пряжу…

/…/

Зачем тревожить внешнюю струну,

когда внутри – звучит, всё понимая,

любимый город, вотканный в страну –

реальной планкой в ткань покрова Майи?..

 

Очевидно, слова «воткнутый» и «вотканный» нацелены на звуковую и смысловую игру с названием города Воткинском, хотя в тексте стихотворения указан и фактический источник названия – река Вотка. Настоящий Воткинск – это не то, что вы видите (философия Майи указывает на иллюзорность мира), говорит герой, а нечто другое. О семантике образа «мудехара» в поэзии А.Корамыслова пишет ижевский критик И.Кадочникова: «…это маска лирического героя, знаменующая психологическую коллизию, связанную со стремлением остаться собой… С другой стороны, метафора «мудехара» отсылает к трагическому психологическому сюжету и символизирует необходимость противостояния объективной реальности, навязывающей новые, изначально чуждые личности ценности», при этом И.Кадочникова рискнула соотнести этот образ даже со словом «мудак».

Отсюда понятно, почему у А.Корамыслова как Воткинск, так и весь регион ассоциируется с кругами ада, по которым водит его героя современный таксист Данте со своей спутницей-кассиршей Беатричевой:

 

Данте Алигьери перевоплотился в России.

Работает в провинциальном АТП

водителем маршрутного такси.

 

После встречи с бородатым егерем Вергильевым в его жизни произошли изменения, он наконец постиг ещё один круг:

 

С тех пор они регулярно созваниваются

и списываются по электронке, 

обсуждая, насколько прекрасен ещё один круг –

авторов портала «Новая литературная карта ФлорN-ска».

…Впрочем, вот и моя остановка. По требованию…

(«Алигьери»)

 

Александр Корамыслов одним из первых в Удмуртии предпочёл виртуальную реальность, благодаря интернету его поэзия стала известна и столичным критикам (С.Круглов, С.Ивкин, Дм. Кузьмин и др.). Нам стоит лишь согласиться, что созданное А.Корамысловым геопоэтическое пространство региона не может не заинтересовать современного читателя.

Александр МАРТЬЯНОВ

 

Третий русский поэт, привлёкший наше внимание, родом из северной столицы Удмуртии – Глазова (в настоящее время живёт в Ижевске). Александр Мартьянов (род. 1955) обрёл свою anima loci через древнеудмуртское городище Х–ХIII веков Иднакар. С одной стороны, лирический герой
А.Мартьянова чувствует в своей крови дух вятичей:

 

Разбойник-ушкуйник из древней дружины,

Таскал я рабынь из угорской общины.

(«Серебряный путь»)

 

С другой стороны, он пишет почти противоположное: «Возвращение на Иднакар через тысячу лет – это возвращение к истории моего народа, истокам его бытия, религии». Обратим внимание: к истории моего народа, хотя мог бы сказать по-другому: «к истории удмуртского народа». У неискушённого читателя может возникнуть вопрос: христианство на Руси и язычество у удмуртов в Х–III веках – что может быть общего? А.Мартьянов отвечает: «Потребность вернуться к философии жителей Идны – это желание понять себя в сравнении с тем временем. Желание найти общее в той жизни, в тех людях и в нас. В православной вере и языческой, которую точнее называть – ведической».

По мнению А.Мартьянова, в наступившем тысячелетии необходима более новая философия, открывающаяся, прежде всего, в прошлом:

 

Цветок любви на белом Иднакаре

Я отыщу, когда придёт пора.

Поможет мне угорский бог Инмаре

В великий день от сотворения Ра.

(«Цветок любви»)

 

Мне, удмурту, конечно же, приятно, когда представители других культур ищут и находят в верованиях моего этноса общечеловеческие ценности. И всё же закрадывается сомнение: не иронизирует ли автор? Ведь он мог бы выбрать вместо Иднакара более привлекательный топос, скажем, Аркаим (кстати, про Аркаим у нас в Удмуртии тоже пишут, например, Глеб Павлоид). И даю себе ответ: передо мной не ирония. А.Мартьянов об Аркаиме знает не меньше, чем об Иднакаре, но «чувство места» (Д.Н. Замятин) на определённом этапе творчества актуализирует тот или иной историко-культурный ландшафт не случайно. Речь даже не о том, что Иднакар находится рядом с Глазовым.

Данный обзор рискует остаться однобоким, если не учесть «женский взгляд» на Ижевск и Удмуртию. Ольга Денисова (род. 1958) родом из Чувашии, но живёт и работает в Ижевске. Я бы смело назвал её первой городской поэтессой Удмуртии. Несмотря на то (а может, благодаря тому), что по специальности она биолог и эколог, в её поэзии самоощущение человека в урбанизированной среде становится незабываемым объектом художественного анализа. Герасим Иванцов справедливо пишет, что «…ответы на вопросы своего времени Денисова ищет, опираясь на опыт классической поэзии, на звучание голосов М.Цветаевой, А.Ахматовой, Ф.Тютчева, Н.Заболоцкого, Н.Рубцова». И всё же автору данных строк на первое место хочется поставить имя Д.Самойлова. Как и он, Ольга Денисова создаёт неповторимый городской пейзаж, ощущает поэтико-географическое дыхание планеты, запечатлевает городской быт, освещает вопросы поэтического мастерства и отношения к Слову. Важное качество стиха О. Денисовой – его импрессионистичность, попытка схватить мгновенное чувство в его неповторимости:

 

Ещё смотрю в твои глаза –

но лист сорвался с ветки.

(«Ещё смотрю в твои глаза…»)

 

И вот она промчалась

мимо магазина

из опавших листьев

облако подняв.

(«Белая машина»)

 

На протяжении всего своего творчества Ольга Денисова верна одной композиционной модели, создающей ключ к пониманию эмоционального тона её лирики. Как бы ни менялась быстротекущая эпоха, вспыхивали и угасали моды, эта композиция превалирует постоянно. Суть модели в следующем: изящно воспроизведённая реалистическая картина в три-четыре четверостишия завершается неожиданной концовкой, поворотом, переворачиванием изображаемого на противоположное. Такой приём в своём стихотворении «Как сладко пахнет мёртвая трава…» автор обозначает словом «поворот». Как бы городская трава ни была привлекательной махаону, кузнечику и шмелю, её ждёт неизбежная гибель – безжалостная коса:

 

Звенит коса, мужик стирает пот

линялым рукавом простой рубашки.

Устал косить. Вот это поворот!

Пока цветите, милые ромашки.

(«Как сладко пахнет мёртвая трава!)

 

И только теперь начинаешь осознавать истинный смысл первого стиха («Как сладко пахнет мёртвая трава»), в котором «мёртвая» и «сладко» изначально как бы противоречили друг другу. Возможно, через пару минут мужик начнёт косить снова, но эти минуты – своеобразный дар судьбы, которого не повторить.

Неожиданным своим финальным поворотом подкупает стихотворение «У президентского дворца». Красота площади, привлекающая людей, имеет, оказывается, другую свою сторону:

 

Гуляет праздный здесь народ.

И я бы праздновать хотела,

когда б не замкнутость ворот,

не зона ближнего обстрела.

 

Ещё раз подчеркнём, перед нами отточенная «денисовская» модель, по которой строятся многие стихотворения. Когда начинаешь понимать эту структуру, иногда хочется изменить или даже поправить ход мыслей автора. Так, под впечатлением стихов, эпиграфом которых являются строки воткинского поэта Д.Бесогонова, сразу же напрашивается: но кто же тебе мешает придумать себе такого друга, которого нет и не будет?!

 

Может, небо меня не забудет,

эту рану в душе залатает.

Друг, которого нет и не будет,

как тебя мне сейчас не хватает!

(«Кто заглянет ко мне внеурочно…»)

 

Но дело не в друге или его отсутствии, а в передаче чувства, силе сиюминутного моментального переживания. Или стихотворение «Согдиана», посвящённая одному из центров цивилизации (середина первого тысячелетия до н.э.), которого уже нет на карте планеты:

 

Помню я о тебе, Согдиана!

Только ты меня не позабудь.

 

На первый взгляд, перед нами остроумный приём в духе «мама мыла раму, а рама мыла маму». Но дело не в этом. Ведь лирический герой рассказывает не столько о древней Согдиане, сколько о «своей Согдиане», и в этом суть стихотворения и его финала.

Концовка стихотворений О.Денисовой создаёт второй лирический сюжет, в результате которого первоначальный ход мыслей и переживаний усложняется, и поневоле приходится перечитывать только что прочитанный текст, чтобы наложить два сюжета один на другой.

Итак, в русской поэзии Удмуртии идёт интересный и противоречивый процесс мифологизации Ижевска и всего культурного ландшафта. Ижевск сопротивляется. По этому поводу вспоминаются слова В.Кальпиди: «Я, приехавший в Пермь из Челябинска, это сразу почувствовал, потому что мой-то родной город был заполнен тишиной, которая отличается от молчания, как утюг от космоса. Пермь хотела и могла обрести речь. Её просто надо было озвучить. С Челябинском такой фокус не удался бы: он до сих пор биологически лишён речевого аппарата и, как следствие, – слухового тоже» (Избранное. Челябинск, 2015. стр. 4). В.Кадьпиди выражается в категорической форме, но понятно, что он имеет в виду сложный процесс поэтического восприятия урбанизированной среды. Русские поэты Удмуртии пытаются «озвучить» свой Ижевск, Воткинск, Глазов и регион в целом через самые неожиданные ассоциации (кенотаф, мудехар, ведийский Иднакар), используют интересные композиционные приёмы. Думается, в этом плане нас ждёт много интересных поэтических откровений и открытий.

 

г. ИЖЕВСК