НАШЕМУ СЛУХУ И НАШЕМУ СЕРДЦУ

№ 2018 / 10, 16.03.2018, автор: Зоя МЕЖИРОВА

Необходимость возвращения – к своей Душе. Все  четыре монолога в основе своей – об этом. И все натурные съемки и старые, уже потемневшие архивные кадры, – тоже о том же.

Почти на развалинах духовной жизни возникли четыре фильма с Валентином Курбатовым, посвящённые великим теням ушедших.

И первое, что пронзает, – боль за  культуру, превращающуюся в руины.

И остается, – нет, не царапина, – ссадины, – страдание от невосполнимых потерь. Хотя и произнесены слова о композиторе Валерии Гаврилине, которые можно отнести к каждому, о ком вспоминается в четырех фильмах: – «Он будет возвращать первоматерию мира нашему слуху и нашему сердцу.»

Последние… Вот в чем особенная горечь… И звучат слова сквозь фильм – о великой значительности уже ушедших современников, ничего общего не имеющей с раскрученностью авторов, так цепко охватившей в наши дни подделку духовных достижений.

Запомнившиеся слова из монологов захотелось записать в блокнот: «Заканчивается на наших глазах, как ни странно, закатывается – то, что называлось Русской Художественной Жизнью в старинном традиционном понимании…»

Еще остается на душе, совсем как благодатное, легкое, светлое, воздушное облако – необычайно остро явившаяся мысль в одном из четырех фильмов – о невыразимом, как и было сказано, – ощущении Родины. Наверное, в первую очередь, природа ведет к таким чувствам. И так хорошо, что много в этих фильмах дивных просторов. Стена Кремля Изборского. Славенские ключи с кристально чистой их водой, ведь иногда назывались Ключами Двенадцати апостолов. Изборские и Псковские дали. Захочешь ли городской сутолоки после этого покоя и красоты?..

Недаром в невероятных строках Николая Рубцова, именно с родной землей, в природном ее явлении, связана удивительная формулировка, которая так «для слов и сердца трудна» (Курбатов), а здесь у поэта эмоционально выстраданна и пронзительна –

 

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

 

Как я говорю всегда Игорю Шкляревскому, – его стихи не просто звучат в отдалении о том или ином, – они стелются по коже, по нервам, иногда может быть даже швыряют нас волею своею и “размазывают по стене” его эмоций. Вот мол прикоснитесь и вы все, к тому о чем я говорю, что ощущаю и как это выражаю… При этом стихи могут быть очень спокойного настроя и тона, и музыки. И здесь, у Рубцова то же самое в смысле приникания, то есть составления единого целого с читателем.

Почти декларативная формулировка, которая по своей структуре обычно холодна, (и я не люблю рассудочных стихов, где только суховатые размышления и нет воздуха), – тут совсем не такова.  Здесь сформулированное – прожигает.  Потому что сказано не только – “Чувствую самую жгучую. / Самую смертную связь.” – и это прозвучало с необычайной силой! – но и каким-то образом, освещенные молнией, о которой нет ни слова, вспыхивают в темноте, высвеченные ее разрядом избы, – и так пронзительно появляются. И «смертная связь» становится – бессмертной.

Что неслышно поёт в стихотворении «Тихая моя родина!»? Детство, горчащая нежность к дорогим могилам, родная природа… Вот это и есть – Любовь.

К чему это я все говорю и почему сразу фоном 4-х монологов сами собой зазвучали эти строки Рубцова, которые никогда и не забывались? А к тому – что в фильмах этих та же плотная смертная связь с родными просторами и людьми этих пространств. И боль, что на такой Земле, вдруг многое искажено. И вера, что всё еще восстановится, потому что в России – Четвертый Удел Пресвятой Богородицы – Дивеево, и надежда, что Она не позволит тому, что свершилось – укорениться. Может быть не сразу, со временем, поздней, но все вернется к глубинным Основам Культуры, а значит – Души. 

 Недостойны по Апостолу страсти нынешнего времени к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8, 18). К хотящей славе… В архитектуре Дивеевского монастыря, как и в других церквях – гордость, но мягкая, не жёсткая, а значит – уже не гордость, которая связана, конечно же, с гордыней, одним из тягчайших грехов. Что же это тогда?.. А вот – не гордость, а горделивость, горделивая скромность, что совсем иное! В гордости – высокомерие, надменность, заносчивость. Но никогда этого не позволяли себе архитекторы русские, да и никаких других храмов художники себе этого не позволяли.

Когда, уже очень давно, я была с московской группой на корабле в Японии, то увидела страшное, – наблюдала индивидуальность страны не то что неясную, смутную, но практически уничтоженную. Этого не должно было произойти. Да, прогресс и все связанное с ним диктуют свое. Но я – о своеобразии, о тоне души народа, которая выражается и в окружающей Архитектуре. Она должна сохранять свое исконное своеобразие. Но его не было… только отдельные древние храмы в окружении небоскребов… Конечно, и в них есть своеобразная индивидуальность, эмоциональный, немного холодноватый жест и посыл, выражающий определенное направление, говорящий о новой цивилизации, все подчиняющей себе. Но путь она будет на других просторах и в других пространствах, но не на землях народов со своим Ритмом и пластическим движением его.

Россия – очень плавная по своей энергии, ее земля медленно-певучая. Недаром сказано тем же Рубцовым: “Тихая моя родина!” И вот когда в это своеобразие, в эту Тишину – не хотелось бы это слово здесь произносить, но оно все же уж очень выразительно – впиндюхивают целые центры с небоскребами… Сделать это – значит острой секирой оборвать ток крови…

Очень трудно, почти невозможно противиться, сопротивляться этому. Но взлетающая ввысь сверхвысотными зданиями, – лучшие образцы которых, кстати, как ни странно, не подавляют, когда около них стоишь, – так вот взлетающая ввысь архитектура, как и любой

другой вид искусства и в большой степени литература, является душой ее создавшей земли. И эти функциональные, холодные, отстраненные от человека, порой изысканного эстетизма и вкуса, строения – уничтожают национальное своеобразие пространства, на котором возведены, потому что нейтральны. Стиль жизни, определенный настрой были выражены ими. Но не такова певучесть полей, склоненных ив, старых городских особняков… Сносить их – значит выкорчёвывать целый культурный слой. Об уничтожении деревень с их жилыми постройками и храмами уже и не говорю…

Но как-то я отвлеклась от главных эмоций, которые возникли в связи с просмотром четырех фильмов с четырьмя монологами. Хотя из этого видно, что они рождают – дополнительные мысли и ощущения.

И только можно повторить справедливые и очень точные слова Владимира Куницына об этих фильмах, на которые недавно натолкнулась: “Как же хорош Курбатов! Какой глубины, блеска и, в то же время, простоты он достиг! Слушать его – наслаждение и радость! И какие глаза у Валентина Яковлевича! Такие глаза – итог великого труда духовного, душевного, в них мерцает высокий путь души и мысли! <…> И как ко времени. Теперь уже ясно – после того, как ушли собеседники и товарищи Курбатова – он им был конгениален, сам огромный и изумляющий!“. 

Поздравляю, дорогой Валентин Яковлевич, с замечательными фильмами, с их впечатлившими монологами! И хотя Вы и сказали о современном слове, что в нем пропала глубина, исчезла вертикаль и оно стало плоским, – произнесу, если мне будет дозволено, слова из Акафиста, как пожелание Вашему таланту,– « и не изнеможет у тебя всяк глагол…».

                                                                                                     

 

Зоя МЕЖИРОВА