КОРОЛЬ ПАТЕФОНА

№ 2018 / 11, 23.03.2018, автор: Борис САВЧЕНКО

В эти дни исполняется 115 лет со дня рождения выдающегося исполнителя русских романсов и песен, композитора и поэта Вадима Козина. Говорю «в эти дни», потому что Вадим Алексеевич родился 21 марта по старому стилю, но свой день рождения отмечал и по новому стилю – 3-го апреля. Тринадцать дней в каждом году в его тесной квартирке царила, если можно так сказать, тихая эйфория. Приходили гости, местные и командировочные, пили чай и «адмиральский коктейль» (смесь от оставшихся с прежних посиделок напитков), звучал старенький «Красный Октябрь», купленный в 56-м году на гастролях по Камчатке, хозяин был ласков и щедр, ублажая присутствующих своими дивными романсами. Почта ежедневно (а если непогода, то с большими задержками, Вадим Алексеевич заметно нервничал) доставляла ворохи писем и телеграмм, больше от незнакомых людей, но в разные юбилеи и от именитых лиц – Козловского, Ростроповича, Богословского… И рассказать ему было о чём: детские впечатления от звёзд дореволюционной эстрады Вяльцевой и Морфесси, встречи с Есениным, Руслановой, Тамарой, Утёсовым, приватные концерты для Сталина (в том числе концерт для «большой тройки» в Тегеране совместно с Изой Кремер и Морисом Шевалье)… Мерилом его популярности служил хотя бы такой факт. В Отечественную войну, когда для нужд радиопромышленности потребовался шеллак, на пластинках Козина ставился штамп: «обменный фонд». То есть ты сдаёшь на бой десять пластинок, взамен получаешь диск любимого певца.

Сейчас вспомню то бесконечно давнее время, когда я впервые услышал его голос, сразу и навсегда пронзивший мою детскую душу. Начало пятидесятых. Магадан, который певцу на всю оставшуюся был Богом дан. Мы жили на кривой улочке Горького, недалеко от колючей проволоки Центрального лагеря, который только что «за примерное поведение» покинул певец. И надо же такому случиться, что на той же улице соседствовала с нами всесильная начальница Маглага Александра Романовна Гридасова, почитательница таланта Козина, его покровительница. Её особнячок находился всего в 30–40 метрах от нашего барака. Александре Романовне нравились мамины вышивки, потому я пару-тройку раз бывал «с подарками» в её «апартаментах», оклеенных редким для Магадана тех лет линкрустом. И получал за доставку кружку свежего молока.

 

Салон: КОЗИН, РУБАН, САВЧЕНКО, КОБЗОН, ДОРОФЕЕВ, Вера ПРИДВОРОВА

 

Пошёл уже третий год, как Гридасова утратила свой пост, а с ним и прежнее могущество, даже короткое время находилась под следствием, собиралась уезжать в Москву, а посему спешно распродавала своё имущество. У неё имелась небольшая коллекция пластинок (шеллачных и «рентгеновских») её кумира Вадима Козина, о котором я по причине возраста имел смутное представление. Дома, когда собирались гости, изредка заходили разговоры о знаменитом певце-сидельце, и моё воображение лихорадили картины, как он поёт на сцене – свет в зале притемняют, и на груди его под лучом прожектора сияет бриллиантовая звезда, которую ему якобы подарили американцы, а за кулисами дежурят вохровские автоматчики.

В последний день Александра Романовна спросила: «У вас дома есть патефон?» – «Есть!» – с гордостью ответил я. «А что ты слушаешь?» Я наморщил лоб и выпалил: «Летят перелётные птицы», «Майскими ночами», «Песню о Родине» – «Вот возьми эти пластинки. Мне их всё равно до Москвы не довезти, а выбрасывать жалко. Послушай этого певца. Лучше его никого нет»…

Она оказалась права. Первое же прослушанное мной танго «Сияла ночь, в окно врывались гроздья белые…» потрясло меня. И так до сих пор от его волшебного тенора замирает сердце.

В. КОЗИН, 1969

 

Наше очное знакомство состоялось спустя десять лет в областной библиотеке, где я разрывался между подготовкой к поступлению в институт и сбором материалов об одном живописце. Я набрал целую кипу книг по русскому искусству начала века, кажется, что-то про «мирискусников». Пока девушка-библиотекарь записывала названия книг в мой формуляр, за мной образовалась очередь. И первым стоял невысокий лысоватый человек, на которого я сначала не обратил внимания. «Ого! Не много ли?» – мягко произнёс он. Я обернулся и обмер. Вадим Козин – живая легенда советской эстрады! Я сразу узнал его. А он продолжал спрашивать: «Искусством интересуетесь?» Я растерялся, что-то пролепетал насчёт того, что читаю мемуары, чтобы понять и ощутить атмосферу времени. Хотя как можно уловить дух эпохи, листая лишь книги в далёком провинциальном городе?! Но Козин, мне показалось, отнёсся к сказанному вполне серьёзно. «Интересно, интересно… Знаете что, у меня есть несколько журналов тех лет – «Столица и усадьба». Приходите ко мне. Может быть, они вам пригодятся. – И он написал на клочке бумаги, свой адрес. – В любой день вечером, после семи, милости прошу».

Это был подарок небес. И наши спорадические встречи происходили потом на протяжении многих лет, до 1993 года, когда в группе творческой интеллигенции я прилетел в Магадан на 90-летие маэстро. А в следующем году Вадима Алексеевича не стало…

Так уж сложилось в его бедовой судьбе, что и голос жемчужный пропал, и выступать ему много лет не давали, за редкими исключениями. А вот домашние концерты никто запретить не мог. И когда я видел близко цыганский профиль артиста, прикосновение его пальцев к клавишам инструмента, лицезрел мимику лица и слышал – уже не пение – речитатив его голоса, это были одни из счастливейших минут моей жизни. При минимуме вокала выразить самые тонкие движения души и гипнотически держать слушателей в сладком напряжении – это под силу было разве что Шаляпину да ещё двум-трём исполнителям.

Меланхолически пробегая по клавиатуре, он будто уходил из действительности в неведомый нам мир образов и чувств. «Что же вам спеть дорогие гости? – вопрошал голос из щемящего далёка. – Нет, это я сейчас не смогу… Может быть это…»

 

Я готов повторить прошлой жизни ошибки,

Вам хочу написать пару ласковых строк.

Не боясь равнодушия вашей улыбки,

Я готов слышать вновь справедливый упрёк.

На каких-то путях нас свела друг для друга

Эта тихая грусть серых северных дней,

Захотелось сегодня вновь стать вашим другом,

Может быть, вам со мной станет чуть веселей…

 

Он вдруг прерывал пение: «Вы заметили, как медленно я пою? Заметили? Это очень важно. Именно так когда-то цыгане пели Пушкину, Толстому, Куприну. Пели медленно, тянули время…»

Повторю, что я говорил не единожды: в песенном творчестве Вадим Козин в сущности явился продолжателем едва не исчезнувших после смерти А.Давыдова и ухода с отечественной эстрады М.Вавича и Ю.Морфесси традиций старых мастеров, возродил своим творчеством одухотворённость русского романса, ныне снова напрочь утраченную. То, что мы сегодня слышим в концертах и видим по каналу «Культура» – это суррогат, или, проще говоря, лабуда. Дай Бог, чтоб всё когда-то переменилось, и реки потекли вспять.

В поздние годы в его творчестве прочно доминировала северная тема – как-никак почти 50 лет жизни в Магадане дали о себе знать. Он писал романсы не только на свои стихи, посвящённые Крайнему Северу, но и искал адекватные своим настроениям тексты у других авторов, известных и неизвестных. В последний мой визит я снова услышал его потрясающий романс на стихи Ахматовой:

 

Не стращай меня горькой судьбой (у Ахматовой: грозной судьбой. – Б.С.)

И великою северной скукой.

Нынче праздник наш первый с тобой,

И зовут этот праздник – разлукой…

 

Сдерживаю предательские слёзы. Такое не забывается. Это на всю жизнь!

 

Борис САВЧЕНКО