ЛЮДМИЛА ХАРИТОНОВНА

№ 2018 / 13, 06.04.2018, автор: Виктор ЛОГИНОВ (г. Краснодар)

В станице знали всех шофёров наперечёт. Каждый из них был по-своему знаменит: один опытом, второй положением, третий красным словцом… Но самым знаменитым был несомненно шофёр Харитон, который возил вечно сердитого, угрюмого директора райпромкомбинта Кияницу.

Харитон возил Кияницу не на «Победе», не на «газике», а на легковушке довоенного образца «эмке». Эти машины встречаются на наших бесчисленных дорогах до сих пор и, наверное, не скоро ещё последнюю из них свезут на склад металлолома.

«Эмка» Харитона была когда-то чёрной, как почти любая довоенная машина-работяга, потом её много раз перекрашивали, и Харитону она досталась зелёной. Этот цвет понравился молодому шофёру, он старательно подновлял краску, но всё равно на её помятых и впалых, как у старой лошади боках, то и дело проступаю жёлтые, голубые и чёрные пятна. В самое жестокое время года – осенью и весной – пятен на «эмке» появлялось, наверное, столько же, сколько было веснушек на лице Харитона, и тогда тихий и ласковый шофёр становился особенно нежным. Он ходил вокруг машины и, поглаживая её, как живую, шептал:

– Что, устала, Люська? Старость – не радость, это понятно. Дай бог каждому прожить, как ты прожила!

Никто не знал, почему Харитон называет свою машину Люськой. В станице не нашлось человека, которой поинтересовался бы этим. Странность шофёра казалась забавной, а мало ли забавных обстоятельств в жизни? Люська, так Люська. Все привыкли к этому и стали говорить:

– Вон Людмила из райпромкомбината стоит.

– Подъеду на Людмиле Харитоновне в город.

– Харитон подвёз меня на своей Людмиле.

Так и пристало к старенькой, прошедшей сквозь все огни и воды «эмке» красивое человеческое имя Людмила. Людмила Харитоновна. 
А некоторые люди в насмешку, что ли, и самого шофёра стали звать Людмилой Харитоновной. Первым и самым ядовитым среди них был Кияница. Готовясь в очередную поездку, он выходил на крыльцо своей конторы и оглушительно кричал:

– Эй, мадам Харитоновна, закладывай клячу!

Есть среди шофёров люди бравые и солидные – молодцы молодцами с виду. Харитон не принадлежал к их числу. Он был хоть и высок ростом, но тощ и неуклюж, носил летом короткие штаны, парусиновые полуботинки без шнурков и кепку козырьком назад. Зимой он ходил в бобриковом пальто до колен, на пальто натягивал пятнистый от масла комбинезон. Ни хромовыми сапогами, ни кожаной курткой, которую так ценят станичные шофёры, Харитон похвастаться не мог, потому что кормил четырёх человек: отца с матерью да двух сестрёнок. Кроме того он каждый месяц посылал сто рублей по адресу: «Краснодар, главпочтамт до востребования. Ивановой Л.В…»

Кияница почему-то всегда старался унизить своего шофёра побольнее. Каждому встречному-поперечному он говорил:

– Ну и машинка мне досталась! Гроб, а не машинка! А шофёр… Вы, конечно, знаете моего шофёра? Это два сапога пара!

Впрочем между директором райпромкобината и шофёром были довольно-таки сложные отношения. На Кияницу поразительным образом влияли времена года. Люди замечали, что в осеннюю непогодь, когда степные дороги превращались в ловушки для автомобилей, Кияница становился вежливым и молчаливым, как рыба. В такие дни говорил Харитон.

– Вылазь! – приказывал он своему начальнику. – Толкни! Сбегай за соломкой!

Кияница безропотно вылезал, толкал, бежал к придорожной скирде за соломой. Ехать было надо, и только один шофёр в станице, только Харитон на своей «Людмиле» мог с грехом пополам пробиться в любой хутор района.

Зато летом, когда степь дышала зноем и встречные шофёры насмешливо косились на старомодную машину, Кияница лютовал. Он проклинал каждый винтик «Людмилы», бранил Харитона за то, что тот «ни черта не умеет водить» и клялся, что в конце концов спишет «старую развалину» и купит машину новой марки. Летом Харитон месяцами молчал. С мая по октябрь он был шофёром, каких много, а его «Людмила» – самой никудышной машиной в районе. На пыльной ухабистой дороге она переваливалась с боку на бок, как утка, внутри у неё что-то скрипело и дребезжало, и казалось, что она, если не на этом, то на следующем ухабе – развалится. Мало было охотников покататься на ней…

Первые осенние дожди круто меняли обстановку. Снова наступило время Харитона и его «Людмилы» Каждый день Киянице звонили работники районных учреждений и справлялись, не поедет ли он на периферию. Инспекторы и бухгалтеры, которым ехать, как обычно, позарез нужно, – наперебой угощали Харитона самыми лучшими папиросами, а приехав благополучно на место, частенько заводили разговор о таланте шофёра и благодарили его, как спасителя. Харитон не любил восторженных словоизлиянии.

– Не за что, – отвечал он расчувствовавшимся пассажирам. – Я что? Сижу, баранку кручу, а везёт «Людмила». Благодарить её надо. Вот в чём вопрос.

Этим в первую очередь и был знаменит Харитон.

Я часто бывал в районной станице, где жил и работал этот шофёр. И не раз мне пришлось ездить на его «Людмиле» по району.

А познакомился с Харитоном я самым обычным образом: на дороге. Битый час я торчал возле мостика через степную, пересохшую за лето речушку, отдавая салют каждой попутной машине. Как на зло, по шоссе всё время шли только «Зимы, «Победы», «Москвичи». Они не останавливались. Мне оставалось одно: ждать. И я терпеливо ждал, кутаясь на ветру в свой жёсткий командировочный плащ. Лето кончилось, настоящая осень ещё не наступила: стояла сухая, пыльная, сквознячковая погодка.

«И ещё одна прошла, – подумал я, когда на мост въехала старенькая, изрядно помятая зелёная легковушка. – На такую и проситься стыдно. Она самоё себя еле-еле влачит».

А легковушка вдруг остановилась.

– Подбросьте до первой станицы! – кинулся я к кабине.

Шофёр, худющий парень с большим и добродушным ртом, открыл дверцу.

– Я и еду до первой. Во второй мне делать нечего.

Так я впервые встретился с Харитоном.

– Меня тут «Зил» да две «Победы» обогнали. Чего на них-то не уехали?

– Не взяли.

– Ведь полупустые. Ненавижу таких! – резко сказал Харитон. – Не люди, а одно название. Существительные! Гаек в голове не хватает.

В станице, как и полагается по неписаным дорожным законам, я протянул Харитону трёшницу. Какой шофёр не любит выпить лишнюю кружку пива!

Харитон спокойно отстранил мою руку:

– Дайте закурить, если есть..

В ту поездку я Харитона больше не видел, а потом мы встречались с ним очень часто. Заявляясь в станицу, я разыскивал шофёра и заводил с ним беседу. Парень он был молчаливый, сам говорил мало, но на вопросы отвечал обстоятельно, и мало-помалу я узнал многое из его жизни. Удалось разузнать мне и тайну, которую равнодушные люди считали простым чудачеством. Тайну эту – почему Харитон называет свою машину Люськой, – он мне доверил не сразу. В течение года я помаленьку, деталь за деталью, выпытывал у Харитона самую романтическую в его жизни историю.

Жизнь Харитона, как и любого шофёра, можно назвать дорожной. Порой он проводит на дорогах и дни и ночи. На дорогах, в пути, в труде, ждали его и огорчения, и самые большие радости. На дороге началась и его любовь.

Харитон только ещё окончил курсы шофёров и поступил на работу в райпромкомбинат, к Киянице. В одно из августовских воскресений он отвёз своего начальника на берег морского лимана (считалось, что Кияница ловит рыбу, на самом же деле он пил водку с рыбаками) и, получив приказание подъехать к семи часам утра, возвращался домой. Днём лил крупный дождь, степные дороги размякли. Харитон ехал медленно, осторожно. Подходила ночь. Давно уже не попадались навстречу машины…

Приближаясь в станице, Харитон ещё издали увидел маленькую фигурку в белом платье. На обочине дороги стояла девушка и безотрывно смотрела в одну сторону. На легковушку Харитона она не обратила внимания. Харитон остановился.

– Ты чего тут?..

– Попутную в город жду.

Девушка была ещё совсем молоденькая. Она стояла на мокрой траве босиком. В одной руке она держала чемодан, в другой босоножки. По её белому платью были аккуратно рассыпаны светло-синие выгоревшие горошины.

– Зря ждёшь, – сказал Харитон. – Попутных не будет.

– Почему?

– А потому. Во-первых, воскресение. Машины все утром ушли. Во-вторых, вечер. Ночью в городе делать нечего. В-третьих, видишь, какая туча опять наплывает? Застрянешь в канаве, как дважды два.

Асфальтированной дороги тогда ещё не было.

– Машины теперь утром пойдут, с рассветом, – продолжал Харитон. – Садись, назад подброшу.

– Мне нельзя утром! – испуганно отозвалась девушка. – Я на экзамен не успею.

– Почему же поездом не уехала?

– Опоздала…

– В институт, что ли ,сдавать?

– Да. Что же мне теперь делать?

Она глядела на шофёра жалобно и умоляюще, словно тот мог вызволить её из беды.

Харитон молчал, думал.

– Как же теперь я?.. Неужели так и не будет машин?

Харитон всё молчал. До города было более ста километров. По такой дороге туда и обратно – это двенадцать часов пути. Он устал. К семи часам не вернётся. Нельзя!

– Нет, я не могу! В девять часов я должна сдавать! Я пешком пойду! – И девушка решительно посмотрела вперёд: чуть-чуть извиваясь, в синие сумерки уходила грязная, испещрённая лужами дорога, дорога в город.

– Эх вы, дети! – сердито сказал Харитон. – Знаете, что на экзамен, а гуляете!

И он стал разворачивать машину.

– Мойте ноги!

Девушка ополоснула в канаве ноги, без слов юркнула в кабину.

– Ну и влетит мне от начальства! – угрожающе сказал ей Харитон.

А она не говорила ни слова, не отвечала – так была ошеломлена счастьем и благодарна шофёру.

Я не знаю, о чём разговаривал с ней Харитон в пути. Наверное, молчал. Я знаю только, что туча прошла стороной; девушка часа через два тихонько уснула и во сне прижалась к Харитону плечом. Однажды Харитон смущённо сказал мне, что от её волос пахло какими-то цветами.

В город Харитон приехал перед рассветом. В центре, на площади, он осторожно повёл плечом, толкнул, девушку раз, другой.

– Вам куда?

– А? Что? – очнулась она. – Ой, мы уже приехали!

– Куда вам?

– Вот сюда. Вперёд… Ещё немножко!

Она открыла чемоданчик, вынула из него сумочку и стала шелестеть бумажками.

Не глядя на неё, Харитон оказал:

– Вы это бросьте! Я вас не за деньги вёз. Я вас из-за своего дурацкого характера вёз. Меня теперь с работы могут попросить. Но вы не беспокойтесь! Вы теперь успеете. Вот в чём вопрос.

– Я вашему начальнику письмо напишу! Я ему такое письмо напишу!..

– Ничего. Не надо. Пустяки! Я не пропаду. Вас как звать?

– Людой.

– А меня Харитоном. Это между прочим. Так. Ну, приехали! – он распахнул дверцу.

Людмила встала, взяла чемодан, остановилась на краю тротуара.

– Счастливо вам сдать!

– Я сдам! – сказала Людмила.

Харитон поехал.

К семи часам он, конечно, не поспел, Кияница всю дорогу «скоблил» его.

В конце августа Харитон вернулся из одной поездки, вошёл в хату и увидел Людмилу. Она сидела за столом и ела сливы. Напротив сидела мать Харитона.

Людмила встала и порывисто протянула Харитону руку. Харитон сначала увидел на её губах синюю кожицу от сливы, а потом встретился с девушкой взглядом…

– Я сдала, Харитон… – прошептала Людмила.

Вот и вся эта история. Вот всё, что удалось мне узнать. Людмилу я не видел. Харитон сказал, что это необыкновенная девушка. Может быть. Я уверен, что и Людмила считает Харитона необыкновенным человеком. А то, что Харитон принадлежит к людям необыкновенным, я совершенно не сомневаюсь. Понять Харитона не трудно. Для этого нужно съездить с ним только один раз, в осеннюю распутицу.

Я часто слыхал от шофёров такие слова: «Мотор не тянет, машина подвела». После знакомства о Харитоном мне стали смешны эти нескладные оправдания. Теперь-то я знаю, что на мотор и машину сетуют люди ленивые, неопытные, а то и вовсе неумелые. У настоящего шофёра и машина ученая. Это не мои слова. Так говорил Харитону его учитель, старый шофёр, водивший автомобили ещё в гражданскую войну. О нём мне Харитон много рассказывал.

Ох, и не любил Харитон непутёвых шофёров! Разговаривая с ними, он, тихий, молчаливый парень, бывал всегда прям, резок и даже ядовит. Особенно презирал он «утопленников» – шофёров, застрявших в какой-нибудь луже или канаве. Остановившись рядом, он обычно спрашивал мирно дымившего папиросой собрата по профессии:

– Идём ко дну?

– Проклятая низина! – виновато отвечал «утопленник». – Думал, проскочу…

– Так что же ты, дороги не чувствуешь – залез в эту хлябь? Тебя теперь трактором не вытащишь.

– Попадётся «ЗИС» – вытянет.

– А поможет? Вылезешь отсюда – сядешь там. Не пойдёт твоя машина. У неё одной детали не хватает.

– Это какой детали? – настораживался шофёр.

– Мозгов!

И Харитон ехал дальше: помочь «утопленнику» он был не в состоянии.

Я хорошо понимал презрение Харитона: у ревностного мастера и чужой брак в работе вызывает досаду.

Я отчётливо запомнил выражение лица Харитона в самые трудные минуты его рабочего дня. Существует слово «вдохновение». На лице Харитона было суровое вдохновение, иногда переходящее в спокойную злость, от которой лишь сжимаются зубы да чуть заметно твердеют мускулы на щеках. Последнее всегда означало, что Харитону страшно трудно и он даже не уверен, выведет ли машину из гиблой низинки на твёрдое место. В этот момент он держал рулевое колесо всеми десятью пальцами, словно оно могло вырваться и начать о сумасшедшей скоростью крутиться; пальцы Харитона даже белели. 
А своё колено он обычно прижимал к дверце, как будто принимал какие-то сигналы, идущие от колёс. Мне казалось, что, прижимая колено к дверце, он лучше чувствовал землю под колёсами машины. Легковушка его, по-человечески жалобно воя, вылезала на дорожную бровку и двигалась по ней, как канатоходец по проволоке. Иногда одно колесо уже сползало в канаву, но машина вдруг делала непостижимый рывок, и, обогнув трясину, выезжала на спасительную твердь. Пассажиры могли и не почувствовать, что избежали ловушки. Знал об этом только шофёр.

Приехав на место и перекусив, если представлялась такая возможность, Харитон возвращался к своей «Людмиле» и принимался за работу: раскрывал мотор, чистил и смазывал что-то. Проходил час, другой, пассажиры давно уже отдыхали, шофёр же всё копался. А ведь в пути он уставал сильнее, чем пассажиры! Но зато утром, пускаясь в обратный путь, Харитон знал: машина выдержит. Так было всегда.

Я часто с недоумением задавал себе вопрос: неужели начальник Харитона, этот Кияница, не понимает, что у него не шофёр, а бесценный клад? И ещё я недоумевал, как это Харитон возит такого пьянчугу и грубияна? Ведь его возьмут везде. Он может работать, где захочет. Как-то я не вытерпел и сказал ему об этом. Я сказал, что на его месте давно бы ушёл, и спросил, почему он этого не делает.

Харитон не ответил на мой вопрос.

Он медленно шёл вокруг «Людмилы», любовно гладя её, щупал пальцами трещинки, смахивал тряпкой пылинки. И я понял, что мне не нужно было задавать такого вопроса.

И всё-таки Харитону пришлось расстаться со своей «Людмилой».

Прошлой весной, в марте, как только растаял снег, Харитон повёз Кияницу в самый дальний хутор района. Разгар весенней распутицы, степь – залита серой грязной водой. На обратном пути «Людмила» сползла в кювет и застряла. Такая оплошность случилась с Харитоном впервые. Вытаскивая машину, он вымок до нитки и, вернувшись домой, слёг в постель.

Только в мае Харитон вышел на работу. Отощавший во время болезни, он, казалось, стал выше ростом. Веснушки на его бледном исхудавшем лице горели ослепительнее, чем когда-либо. Он не пошёл в контору, а сразу же заспешил в гараж.

– А у нас новость! – сказал ему второй шофёр, черноглазый адыгеец Аскер.

Харитон перешагнул порог и оцепенел: на том месте, где обычно стояла зелёная «Людмила», красовался теперь маленький голубой «Москвич».

– Где… «Людмила»? – хрипло выдавил Харитон.

– Свищи ветер в поле! – вздохнул адыгеец и махнул рукой. – Списал Кияница. На утиль-старьё едал. Я на станции был, видел: на платформу грузят. Сегодня видел. «Москвич» тебе записал Кияница. Стой, стой! Куда бежишь?

Харитон не отозвался. Он бежал, не оглядываясь, посередине улицы. Прохожие насмешливо кричали ему вслед:

– Не торопись, парень! Ушёл поезд-то.

И никто не догадывался, что Харитону нужен был совсем другой поезд.

Харитон ещё не успел добежать до разрушенного во время войны вокзала, когда паровоз, приготовившийся тащить товарный состав, дал протяжный голосистый гудок. Харитон остановился. Тело его дрожало от напряжения, ноги обессиленно подламывались. И вдруг на одной из платформ он заметил зелёный бок своей «Людмилы».

– Э-эх!– яростно выкрикнул Харитон и бросился к составу.

Вагоны, сталкиваясь друг с другом, откатились назад, потом с лязгом рванулись вперёд, замерли, снова откатились и медленно, ещё бесшумно поползли…

Впереди проплыла одна подножка, вторая… Харитон нацедился за третью. Но перед самым носом Харитона проплыла и третья. Он догнал её, ухватился руками за железную скобу и упал грудью на верхнюю ступеньку. Длинные ноги его несколько секунд болтались в воздухе. Наконец ему удалось подтянуть их и упереться коленками в нижнюю ступеньку. В этой позе он и замер отдыхая…

Состав вырвался из узкого ущелья лесополосы в степь. Ветер освежил разгорячённое тело Харитона. Он встал и, смиряя в мускулах дрожь, полез на крышу вагона. По вагонам он добрался до платформы с металлоломом, с трудом спустился вниз…

«Людмила» была без колёс. Измятый капот был отброшен в сторону. Вместо сердца машины – мотора, – торчала между исковерканными радиатором и кабиной большая ржавая шестерня. На левом боку «Людмилы» зияли три рваных отверстия…

Стоя возле машины, Харитон тоскливо думал, как несправедливо поступили плохие дяди с его «Людмилой». Она, не жалуясь на усталость и не собираясь сдаваться, возила их в жару и в холод, а они безжалостно сорвали с неё всё, что могло им ещё пригодиться, свалили на платформу вместе с металлическими отбросами и, словно мстя за что-то, проломили ей бок…

Так и простоял Харитон рядом с «Людмилой» всю дорогу до остановки. Ветер шевелил и взвивал его отросшие в больнице волосы, а казалось, что они всё время встают дыбом…

На остановке Харитон последний раз погладил израненный остов своей любимицы, прыгнул на землю и вышел на шоссейную дорогу. Многие шофёры знали его. Они останавливали машины и предлагали ему сесть рядом. Но Харитон отрицательно качал годовой. Держа кепку в руке, он шёл медленно, как с похорон. Машины одна за другой обгоняли его…

В тот же день Харитон без стука вошёл в кабинет Кияницы, положил на стол заявление, написанное на листке в косую линейку, и сказал:

– Рассчитай меня. Теперь мне с тобой делать нечего! Вот в чём вопрос.

В тот день я был в станице. Тогда я видел Харитона последний раз.

Побывав там ещё раз в конце лета, я уже не застал Харитона. Мне сказали, что он выехал. Он выехал в другую станицу, но куда именно – никто не знал. Вместе с ним выехала и вся его 
семья.

Так я расстался с Харитоном. Но я знаю: ещё встречу Харитона на бесчисленных кубанских дорогах! А если и не встречу – так непременно услышу о нём. О таких работниках, как он, быстро рождаются в народе легенды.

 

1957 г.

 

КРАСНОДАР

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

г. Краснодар, ул. Красная, 188, кв. 11. 
Логинов Виктор Николаевич.

 

РГАЛИ, ф. 1572, оп. 1, д. 22, лл. 201–214.