ВСЯ ПРАВДА О БОТВЕ
Рубрика в газете: Изумляемся вместе с Михаилом Бойко, № 2018 / 14, 13.04.2018, автор: Михаил БОЙКО
Есть типичное заблуждение, будто хоть что-то лучше, чем совсем ничего. И, пожалуй, стольник действительно лучше, чем… дыра в кармане. Но справедливо это только относительно материальных, а не духовных приобретений. Лучше никакого стихотворения, чем сотня бездарных стихотворений, лучше никакого романа, чем сотня скудоумных романов.
Всех, кто высказывают эту простую мысль, обычно неправильно понимают, или правильно понимают, но извращённо интерпретируют. Скажем, Валерия Пустовая как-то приписала мне рэп: «буду умирать непризнанным, но сначала закопаю остальных» («OpenSpace.Ru», 2 июня 2011). Понятно, это такой способ борьбы с нонконформистами: приписывать им как можно более примитивные, низменные, заведомо неприемлемые мотивы. Проблема в том, что это не всегда осуществимо.
Вот, например, что пишет зрелый Рильке в 1922 году, вспоминая свои ранние «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1910):
«То, что во времена Мальте Лауридса Бригге я думал относительно театра, а именно, что ему нужно было бы на время подрезать все ростки и побеги, – этого мнения я теперь придерживаюсь по отношению ко всем родам искусства: они пошли в ботву, и им нужен не поощряющий и ухаживающий за ними садовник, а суровый – с ножницами и лопатой!»
Следуя логике Пустовой, надо предположить, что творческие достижения более талантливых театралов пробудили в ничтожном Рильке нестерпимую зависть. Зашкаливающий рессентимент Рильке вылился в импульсивное желание подрезать сочные ростки и побеги искусства и превратить немецкую культуру в безжизненную пустыню. Для чего, кстати? Ну, на этот вопрос проще простого ответить: чтобы никому ничего не досталось! Логично? Весьма! Сомневаюсь только, что Пустовая подписалась бы под таким анализом мотивов Рильке.
К сожалению, среди современных литераторов нет нонконформистов масштаба Рильке, а тем, которые всё же есть, оппортунисты всех мастей всегда могут заткнуть рот, извратить их мотивы, нейтрализовать. Скажем, всем известно, что от толстых журналов читатель давно отвернулся (см. статью «Сколько человек читает «толстые» журналы в интернете», «ЛР», 2017, № 8). Эти журналы бессменно возглавляют какие-то мутные самодовольные личности с непонятными заслугами. Но стоит предложить вымести этих личностей на улицу, как тут же поднимается вой: руки прочь от национального достояния!
Конечно, на толстые журналы было бы наплевать, если бы они не были тесно связаны с главными литературными премиями и форумами. Это часть машины, безостановочно штампующей и раскручивающей всевозможных премиум-оппортунистов, виртуозно пеленгующих желания своих заказчиков из либеральных кулуаров или чиновничьих кабинетов.
Русскую литературу могут спасти не прогрессивные критикессы, c томной эмпатией «приникающие» к текстам махровых графоманов, а безжалостные критики новой формации со стальными секаторами. И борьба с ботвой должна вестись без двойных стандартов. То и дело приходится слышать: «Имярек такой-то, конечно, графоман, но человек хороший!» или «Имярек такой-то бездарен, но наших, правильных (левых или правых) убеждений!» Во-первых, никто вас не заставляет лично нападать на друзей-графоманов, но и пиарить их не стоит. Во-вторых, эстетика выше партийных пристрастий. Как известно, у нас в стране либерализм и патриотизм –
это любимые прибежища графоманов.
Ботва может боготворить или демонизировать кого угодно, но нет никакой разницы: место ботвы в мусорной корзине.
Геопоэт, перфекционист и путешественник
Игорь Сид. Геопоэтика: Пунктир к теории путешествий: Эссе, статьи, комментарии. – СПб.: Алетейя, 2017. – 430 с.
Мне трудно писать об Игоре Сиде, которого хорошо знаю, – отсутствует необходимая «дистанция» для непредвзятого восприятия. При этом Игорь – один из самых замечательных, разносторонних и одарённых людей из всех, кого я знаю. Но есть одна причина, почему я часто себя с ним сравниваю. Ещё в юности он придумал и стал постепенно наполнять содержанием два перспективных концепта – геопоэтика и зоософия, подобным образом и я более 15 лет разрабатываю алгософию и нигилософию. Разумеется, тогда, когда нам пришли в голову эти идеи, мы ещё не были знакомы. Сид жил в Днепропетровске, в Керчи и других городах, некоторое время работал океанологом, без конца путешествовал по миру, а я безработным физиком прозябал в Москве и постепенно втягивался в журналистику и гуманитарные исследования. Интересно, что к настоящему времени мы обнародовали в более или менее оформленном виде только экзотеричные, доступные широкой аудитории теории – геопоэтику и алгософию. А о более эзотеричных зоософии и нигилософии опубликовали только несколько фрагментов, набросков, небольших статей.
Прочтя в новом сборнике за раз все статьи Сида по геопоэтике, я поразился тому, насколько они блестящи, интересны и глубоки. Ведь 90 процентов энергии и времени Сида всегда уходило на разнообразную культуртрегерскую деятельность – организацию всевозможных мероприятий, круглых столов, акций, творческих вечеров, форумов (самый известный – Боспорский форум), а на эссеистику оставалось в лучшем случае 10 процентов. Кроме того, Сид – перфекционист, то есть неделями шлифует каждую строчку, пока не доведёт текст до идеала: перфекционист заведомо не может похвастаться большим количеством текстов – только их качеством. И вот представленный сборник – по сути, побочный продукт в бурной культуртрегерской деятельности Сида – значит больше, чем иной творческий человек может сделать целенаправленно за всю жизнь.
Стиль Сида очень живой, эмоциональный, с увлекательными автобиографическими отступлениями, панорамами и культурологическими обобщениями (как тут не вспомнить «Путевой дневник философа» Германа фон Кайзерлинга). Конечно, есть и общие теоретические размышления, скажем, геопоэтика определяется как «работа с ландшафтно-территориальными (географическими) мифами», а также «создание новых мифов или обновление старых». Уже в ходе своих изысканий, Сид обнаружил, что в 1980-х годах во Франции термин «геопоэтика» употреблял поэт и эссеист шотландского происхождения Кеннет Уайт, но не наполнил его каким-то конкретным содержанием, не разработал детально. А у Сида мы видим «геопоэтику в действии» на примере Керчи, Джанкоя, Днепропетровска, Донецка, Байкала, Мадагаскара, Абхазии и других городов и территорий.
Ещё позже Сид узнал, что в России сходную проблематику разрабатывает философ Вадим Штепа. Интересный случай конгениальности. Только Сида манит Юг, а Штепа сосредоточен на Северо-Западе России (Карелия и прежняя Ингерманландия) и использует принципиально иную терминологию («регионализм», «ребрендинг территорий» и тому подобное). Сравнение двух альтернативных геопоэтических подходов само по себе крайне познавательно, но это отдельная тема, замечу только, что для Штепы главное – это культурное и политическое самоопределение регионов, а для Сида – культурный диалог, Штепа ищет возможности для культурного обособления, а Сид – для культурного диалога.
И ещё одна рубрика в книге – путешествия Сида. Такого количества солнца, тропиков, лазури, дождевых и морских брызг на одну печатную страницу я с детства не встречал (ну, может быть, в «Детях капитана Гранта»). Сид просто упивается путешествиями и водной стихией. О, как восхищают такие люди! И как сетую я на самого себя, крайнего интроверта. Мне путешествия не дают ничего. Перемещаясь в пространстве, я убеждаюсь только в собственной самотождественности, а непомерно разросшийся внутренний мир заслоняет красоту мира внешнего. И притягивает меня только всё разрушающееся, заброшенное, депрессивное. Впрочем, и в таких склонностях я не одинок: постоянно встречаю аналогичное признание у различных авторов. Вот недавно встретил у французского писателя Бенжамена Констана в романе «Адольф» (1816): «Напрасно порываем мы с вещами и, с существами внешнего мира, мы не можем порвать сами с собой. Мы меняем положение, но в каждое из них привносим то мучение, от которого надеялись избавиться». Честно говоря, хотелось бы, чтобы было больше таких людей, как Сид, а не мрачных домоседов, вроде меня.
Меонизм мнимый и настоящий
Кутырёв В. А. Cова Минервы вылетает в сумерки. – СПб.: Алетейя, 2018. – 526 с.
Владимир Александрович Кутырёв на сегодня, пожалуй, самый известный нижегородский философ, автор десятка увлекательных книг, посвящённых, однако, одной и той же теме. Кутырёв – типичный однодум, то есть, как поясняет словарь Ожегова, человек, все мысли которого постоянно сосредоточены на чём-то одном. В данном случае на разрушительных для человечества последствиях научно-технического прогресса. Кутырёв анализирует угрозы от информатизации, виртуальной реальности, генетических экспериментов, бездушного сциентизма, трансгуманизма, размывания идентичности, а самого себя называет «антропоконсерватором». Это было бы однообразным, если бы Кутырёв каждый раз не рассматривал эти темы по-новому, под неожиданным углом, бесконечно меняя стили и жанры: производя кропотливые изыскания, исторические экскурсы, выявляя скрытые интенции, чередуя научный и художественный дискурсы, вставляя зарисовки, эссе, бытовые наблюдения.
Лично мне сложно писать о Кутырёве, потому что я на 95% согласен со всем, что он пишет. Всё, что мне остаётся, это сосредоточиться на 5% того, с чем я не согласен. А не согласен я с основным направлением концептуальной атаки на современную западную культуру и философию. Дело в том, что Кутырёв подхватил одну ошибочную идею русского дореволюционного философа Владимира Эрна (1882–1917). Эрн мало прожил и мало написал, но успел обвинить западную философию в меонизме: «Последовательно развивая принципы философии Беркли, Юм с неизбежной логичностью приходит к признанию, что душевная субстанция не существует совершенно так же, как и материальная. Ratio в своём последовательном завоевании европейской мысли приводит таким образом к пышному, яркому расцвету универсального меонизма. Этот расцветший в Беркли и Юме меонизм принципиально и окончательно закрепляется в трансцендентализме Канта» («Нечто о Логосе, русской философии и научности», 1910). Эту мутную идею унаследовал и далее развил Алексей Лосев, и тем или иным образом она попала в ладони Владимира Кутырёва.
Это, конечно, очень эффектная идея, мнимо глубокая и достаточно масштабная, чтобы одним ударом разделаться с западной философией, обесценить её достижения. Меня восхищает лихость замаха, отдаю должное Эрну, который, несмотря на сомнительность и скользкость сделанного, обеспечил себе этим место в истории русской философии. Если бы с подобным аргументом выступал какой-нибудь латиноамериканский, африканский или азиатский философ, я бы ему аплодировал. Но нам, русским философам и мыслителям… это как-то не к лицу, какая-то двусмысленная ситуация получается, как говорится «Чья бы корова мычала!»
Дело в том, что русская культура и философия сами насквозь меоничны. Я не буду ссылаться на работы Игоря Яковенко и Екатерины Дайс, находящих в русском менталитете гностическое (по сути – меоническое) днище. Не нужно далеко ходить: сам русский язык изобличает нас вчистую, когда на вопрос, как дела, мы отвечаем «Ничего!» Мы, русские, сами меонисты, причём испокон веков, а не с эпохи Просвещения, как отдельные мыслители на Западе. Смею предположить, что и Кутырёв до мозга костей меонист, но почему-то борется со своей внутренней природой.
Что же сделал Эрн? Он спроецировал отличительную особенность русского мышления на западную философию, чтобы внутренне изжить, преодолеть собственный меонизм. Это хорошо описанный механизм психологической защиты: так завистливый человек думает, что всеми другими движет зависть, корыстный человек полагает, что все остальные думают только о наживе, и так далее.
Менее всего я пытаюсь защищать меонизм, я просто подчеркиваю, что вся русская культура и философия насквозь меоничны, это ни хорошо и ни плохо, это наша национальная особенность, это просто факт. А на Западе никакого меонизма нет – там обычный материализм и связанный с ним гедонизм, самые примитивные и плоские концепции, которым до глубины русского меонизма как до небес. Вот что следует атаковать, а не безобидных, родственных нам по духу западных философов-меонистов. Повторю, мы меонисты, но не материалисты и не гедонисты, а Запад материалистичен и гедонистичен, а вот меонизма там как такового и нет, как бы ни хотелось Эрну, Лосеву и Кутырёву.
Сам Кутырёв вынужден признать (с. 11), что метафизика по определению имела «зародыш» небытия, несла его в себе, но тысячи лет он давал импульс развитию человека, его совершенствованию «вверх», а теперь, дескать, всё иначе! Вот в этом и необходимо разобраться: почему одна из древнейших идей человечества (меонизм), способствовавшая совершенствованию человека, вдруг стала восприниматься как опасная и губительная.
Автор полосы – Михаил Бойко – в 2006–2007 годах работал в еженедельнике «ЛР». Впоследствии он стал кандидатом искусствоведения. Сейчас преподаёт физику в одной из школ в Нижегородской области.
Добавить комментарий