О ТРАДИЦИЯХ РОССИЙСКОГО СЕРВИСА По страницам поэмы Н.В. Гоголя «Мёртвые души»

№ 2006 / 44, 23.02.2015

Авторы «убойных» шпаргалок, специализирующиеся на этой поэме, обычно дают гарантии. Они утверждают, что их «продукт» даёт «железные» гарантии поступления в любое высшее учебное заведение. Как правило, среди их воззрений есть размышления о русском народе.Знатоки наследия Гоголя сразу же подталкивают читателя к замечательным образам наших богатырей: Степана Пробки, Абакума Фырова, чудо-сапожника Максима Телятникова, Григория Доезжай-не-доедешь, дворового человека Попова.Действительно, это те люди, в характерах которых заключены все тайны русской души. О них известно немного: «хороший столяр», «дело смыслит и хмельного не берёт», «хорошего нрава и не вор».Однако к читателю вскоре приходит понимание, что все эти умельцы, к сожалению, уже «мёртвые души». Крестьяне, которые раньше достойно жили, честно трудились, творили, – ушли в мир иной. Они, конечно, могут быть упомянуты, но только в бумагах купчих или сказках ревизских. Об этом и хочу поразмышлять.

1. О простых людях

«Где же простой человек труда?» – так бы сегодня мог заявить кто-то из лидеров «левого» крыла нашего общества. Оказывается, и таких героев в поэме немало. Все они, естественно, в сервисе. Возможно, что Николай Васильевич Гоголь сознательно приглушает к ним внимание, заявляя, что автор «весьма совестится занимать так долго читателей людьми низкого класса, зная по опыту, как они неохотно знакомятся с низкими сословиями», «они лица не так заметные, и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные…»
Но это поверхностные впечатления после прочтения поэмы, «где автор выступает участником или вдохновенным комментатором событий». Прозрение наступает достаточно быстро. И этому способствует даже простое любопытство, обычное стремление читателя понять общество и государство, «славе которому нет равного».
Николай Васильевич находит возможность показать тех людей, которыми он как бы «совестится» вначале. А это и обладатель специфического «запаха», дворовый крепостной человек лакей Петрушка, «малый лет тридцати», – беззлобный и безобидный, благонадёжный и выдержанный. Восприимчивый и легко ранимый, гордый и всегда деликатный кучер Селифан. Исполнительная и добросовестная «мастерица взбивать перины», Фетинья, дворовая баба у помещицы Настасьи Петровны Коробочки. Деятельные и преданные, симпатичные и скромные помощники помещика Петра Петровича Петуха, ротозей Емельян и вор Антошка – «народ хороший и расторопный». «Названья эти, – как сообщает Гоголь, – хозяин давал только потому, что без прозвищ всё как-то выходило пресно, а он пресного не любил; сам был добр душой, но словцо любил пряное. Впрочем, и люди на это не сердились».
Люди без возраста. Это так называемые «малые». Гоголь, не скрывая своей симпатии, показывает внешний облик и душевные качества этих людей. Как преданный и верный лакей Петрушка, например, «одною рукою придерживал полу своего сюртука, ибо не любил, чтобы расходились полы», а другою старательно помогал Павлу Ивановичу Чичикову выбраться из брички. Мы замечаем, что этот сюртук, «как видно, с барского плеча», далеко не новый, несколько подержанный, и убеждаемся в скромности этого непритязательного, незаметного человека.
Николай Васильевич отмечает, как, провожая барина, внимательный и галантный «половой взмахнул картузом», как пунктуальный и добросовестный «служитель снял крышку с суповой чашки», как маниловский учитель умело «настраивал внимание» и когда замечал, что присутствующие «были готовы усмехнуться, в ту же минуту открывал рот и смеялся с усердием». Усердие мы замечаем даже в имении у помещика Ноздрёва, где за детьми умело «присматривала смазливая нянька».
Кстати, автор замечает, что педагог-гастарбайтер, учитель-француз у Плюшкина, только тем и славился, что «славно брился и был большой стрелок». Уленьку Бетрищеву, дочь генерала, «воспитывала англичанка-гувернантка, не знавшая ни слова по-русски». И здесь, в словах автора, совершенно очевидно превосходство в образовательном процессе простой русской женщины, ограниченность в этом важном деле иностранных специалистов.
Мы обнаруживаем усердие, когда лакей Петрушка «вынес на коридор панталоны и фрак брусничного цвета с искрой, который, растопыривши на деревянную вешалку, начал бить хлыстом и щёткой, напустивши пыли на весь коридор». Усердие проявляется, когда «прокурорский кучер, как оказалось в дороге, малый опытный», показывает высокую профессиональную выучку, справляясь с управлением каретой «одной только рукой», заботливо придерживая Чичикова другою рукой, по причине того, что Павел Иванович был несколько пьян.
Руководители организаций и предприятий различных форм собственности, частные индивидуальные предприниматели, к сожалению, не всегда были способны по достоинству ответить на заботу о себе уважением к персоналу.
К примеру, Гоголь показывает фигуру помещика Плюшкина. Примечательно его обобщённое мнение о своих крестьянах. Помещик так и заявлял: «Ведь у меня народ или вор, или мошенник: в день так оберут, что и кафтана не на чем будет повесить», обвиняет крепостную женщину Мавру даже в том, что она клочок чистой бумаги «подтибрила». «Уж скорее другой какой бабьей слабостью, а воровством меня ещё никто не попрекал», – с искренней обидой возмущается Мавра.
К сожалению, даже Чичиков, будучи человеком любезным и галантным в светском обществе, в обращении к своему кучеру Селифану бывает груб. Он открыто угрожает, дескать, «в рог согну и узлом завяжу!» Он позволяет себе высказывается о том, что верный кучер «подлец», «чурбан», что он «чушка проклятый, страшилище морское», «разбойник» и даже «дурак».
Другие руководители, слабо зная достоинства своих людей, пытаются свои собственные неудачи переложить на подчинённых. К примеру, в губернской столице чиновники, которых Гоголь называет «байбаками и тюрюками», от лености «позалежались в халатах по нескольку лет дома, сваливая вину то на сапожника, сшившего узкие сапоги, то на портного, то на пьяницу кучера».

2. О недочётах в работе

Гоголь замечает, что кучер Селифан от беспросветности в жизни и бесперспективности дальнейшей служебной карьеры по ходу событий, скорее всего, иногда прикладывается к бутылке. После этого, как правило, он «был во всю дорогу суров и с тем вместе очень внимателен к своему делу, что случается с ним всегда после того, когда-либо, в чём провинился либо был пьян». Правда, в этом случае последствия порока подчёркивают ответственное отношение этого парня к делу и безусловные его достоинства как специалиста. Селифан самокритичен и справедлив в отношении возможных санкций за появление на работе в нетрезвом состоянии. «Как милости вашей будет завгодно, – отвечал на всё согласный Селифан, – коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь, коли за дело, на то воля господская». Так мудро и спокойно он рассуждает с работодателем, Павлом Ивановичем, после получения очередного замечания.
Лакей Петрушка, в свою очередь, тоже проявлял честность, когда попадался на работе во хмелю. На обвинения Чичикова, замечает Гоголь, «хотел, он было сказать, что даже и не пробовал, да уж как-то и самому стало стыдно». Честно промолчал парень.
У персонала были и другие промахи. У того же дворового крепостного человека Петрушки в отношении Павла Ивановича: «принялся снимать с него сапоги и чуть не стащил вместе с ними на пол и самого барина».
Встречались в то время и более недобросовестные работники. У помещика Манилова, к примеру, где «глупо и без толку готовится на кухне», «довольно пусто в кладовой», «воровка ключница», «нечистоплотны и пьяницы слуги», «вся дворня спит немилосердным образом и повесничает всё остальное время».
У помещика Ноздрёва «свой человек» Порфирий был замечен автором именно в то мгновение, когда «держал в одной руке ножик, а в другой корку хлеба с куском балыка, который посчастливилось ему мимоходом отрезать, вынимая что-то из брички».
Гоголь, описывая странствия путника, наполняет картину «невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами». Но именно в этой среде взаимоотношения людей отличались высоким взаимным доверием, взвешенностью, предусмотрительностью и пунктуальностью, практичностью во взглядах и поступках.
Снова кучер Селифан и лакей Петрушка. Как-то в свободное от работы время они позволили себе провести часок в трактире. Конечно, закусили крепко. И что же после? Дебош, скандал? Ничего подобного. Ушли чинно, «взявшись за руки, сохраняя совершенное молчание, оказывая друг другу большое внимание и предостерегая взаимно от всяких углов. Рука в руку, не выпуская друг друга, они целые четверть часа взбирались на лестницу, наконец, одолели её и взошли. Петрушка остановился с минуту перед низенькой своею кроватью, придумывая, как бы лечь приличнее, и лёг совершенно поперёк, так что ноги его упирались в пол. Селифан лёг и сам на этой же кровати». Действительно, настоящие товарищи.
Люди постоянно работали над собой. Тот же лакей Петрушка очень любил читать. «Ему нравилось не то, о чём читал он, – замечает Гоголь, – но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз чёрт знает, что и значит». Ему всё было по душе – «похождение ли влюблённого героя, просто букварь или молитвенник, – он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от неё бы не отказался».
Но власть, даже самая небольшая, на специалистов влияла дурно. Вот и в поэме, даже у небольшого начальничка, у приказчика помещика Манилова, была уже совсем другая ментальность. Автор с иронией замечает, как лицо у приказчика «глядело какою-то пухлою полнотою, а желтоватый цвет кожи и маленькие глаза показывали, что он знал слишком хорошо, что такое пуховики и перины». В целом он был доступен односельчанам, но уже «водился и кумился с теми, которые на деревне были побогаче, подбавлял на тягла победнее, проснувшись в девятом часу утра, поджидал самовара и пил чай».

3. О гостиничном бизнесе

Уже в первой строке поэмы Гоголь сообщает: «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка». Таким образом, становится понятным, что здесь имеется своя обособленная территория и парковка. Это уже не мало. Далее мы читаем, как Чичиков «написал на лоскутке бумажки, по просьбе трактирного слуги, чин, имя и фамилию для сообщения куда следует, в полицию». Следовательно, с регистрацией здесь всё было отлажено.
Некоторые внешние детали развития гостиничного бизнеса свидетельствуют о том, что в этой сфере проблемы есть. Судите сами: «закопчённый потолок, та же копчёная люстра со множеством висящих стёклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истёртым клеёнкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, – словом, всё то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал».
Вместе с тем, заметен восторг и восхищение автора мастерством, артистичностью, прилежностью и благородством менеджеров по работе с клиентами. Мы встречаемся с трактирным слугой или половым «живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него лицо», который «выбежал проворно, с салфеткой в руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повёл проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать ниспосланный ему богом покой».
Мы видим, как почтительно гостиничный менеджер после громкого чихания клиента «встряхивал волосами, выпрямливался почтительнее и, нагнувши с вышины свою голову, спрашивал: не нужно ли чего?» Мы замечаем полового, который, радостно встречая Чичикова, «выбежал, со свечою в руке и салфеткою на плече».
Эту гостиницу нельзя было считать элитной. Она была где-то всего лишь на уровне пары звёздочек, а поэтому «с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов». Но здесь, прошу заметить, «за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату». Кроме того, обратите внимание, что у Чичикова в губернской гостинице номер был двухкомнатный.
В гостинице постоянно думали о своих клиентах, здесь в любое мгновенье постоялец, как показывает Гоголь, мог выкушать «чашку кофею» или велеть «от скуки подать себе чаю», «подать себе свечу» и прочее. Обычный сервис, но, согласитесь, очень удобно. И это даже при отсутствии боулинга, сауны «в приятной компании с девушками», солярия и прочего.
Примеры наглядно убеждают в том, что и в губернской гостинице были созданы надлежащие условия для полноценного отдыха, что Николай Васильевич Гоголь и подтверждает в поэме.
Примечателен факт: всё это было организовано, несмотря на откровенно слабого руководителя данного предприятия. Именно такое предположение вытекает из разговора Чичикова с официантом, его интереса «большой ли подлец их хозяин». И половой честно, без стеснения резюмирует: «О, большой, сударь, мошенник».

4. О положении в торговле

Заметно, что для её успешной организации уже тогда были необходимы наружная реклама и PR-технологии.
Так, на многих домах, видимо ранее находившихся в муниципальной собственности, как замечает Гоголь: «Попадались почти смытые дождём вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Фёдоров»; где нарисован был бильярд с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими на воздухе антраша. Под всем этим было написано: «И вот заведение».
«Чаще же всего заметно было потемневших двуглавых государственных орлов, которые теперь уже заменены лаконическою надписью: «Питейный дом». Кое-где просто на улице стояли столы с орехами, мылом и пряниками, похожими на мыло; где харчевня с нарисованною толстою рыбою и воткнутою в неё вилкою».
Заслуживает внимания и такая деталь, как оформление витрин. В Милютинских лавках Петербурга, например. Здесь «из окна выглядывает, в некотором роде, сёмга эдакая, вишенки – по пяти рублей штучка, арбуз – громадище, дилижанс эдакой, высунулся из окна и, так сказать, ищет дурака, который бы заплатил сто рублей, – словом, на всяком шагу соблазн такой, слюнки текут». Согласитесь, предложения заманчивые.
Даже в каком-то Тьфуславле, более чем скромном городишке, торгово-экономические форумы организовывали более чем серьёзно. Ярмарка практически не прекращалась: конную и земледельческую продолжала другая, – «с красными товарами для господ просвещенья высшего». Конечно, для покупателей было удобно. В воспоминаниях о ярмарке помещик Ноздрёв намекает даже на игровые автоматы: «В фортунку крутнул: выиграл две банки помады, фарфоровую чашку и гитару; потом опять поставил один раз и прокрутил, канальство, ещё сверх шесть целковых». Игра – есть игра.
Отмечались факты ажиотажного спроса на некоторые товары. Именно такая ситуация возникла в губернском городе NN, когда в канун бала «в гостином дворе сделалась толкотня, чуть не давка; образовалось даже гулянье, до такой степени наехало экипажей. Купцы изумились, увидя, как несколько кусков материй, привезённых ими с ярмарки и не сходивших с рук по причине цены, показавшейся высокою, пошли вдруг в ход и были раскуплены нарасхват».
В таких условиях возникала проблема дефицита. Среди наиболее вожделенных товаров народного потребления, по мнению Чичикова, были: голландское полотно на рубашки, мыло «первостатейного свойства», которое «имело действительно свойство сообщать нежность и белизну щекам изумительную». Кстати, Павлу Ивановичу в Тьфуславле эти товары предложил заезжий контрабандист-купец «жидовского происхождения и немецкого выговора». Получается, что были в то время и фарцовщики, и челноки, и спекулянты.
Восхищает уровень обслуживания! Невозможно не привести пример: «Благоприятный купец тотчас приподнял вверх открывавшуюся доску с стола и, сделавши таким образом себе проход, очутился в лавке, спиною к товару и лицом к покупателю.
Ставши спиной к товарам и лицом к покупателю, купец, с обнажённой головой и шляпой на отлёте, ещё раз приветствовал Чичикова. Потом надел шляпу и, приятно нагнувшись, обеими же руками упершись в стол, сказал так:
– Какого рода сукон-с? английских мануфактур или отечественной фабрикации предпочитаете?»
Согласитесь, что здесь показан настоящий виртуоз горторга. Далее следует вновь подчеркнуть некоторые положительные качества Павла Ивановича, отметить, – в данном случае он отдал предпочтение именно отечественному производителю.
Предлагая наиболее качественный и модный товар производства Российской Империи, купец галантно предлагает «сукно отличнейшего свойства» и тактично предуведомляет, что оно «высокой цены, но и высокого достоинства». И в итоге: «Сделавши ножницами нарезку, купец произвёл обеими руками ловкое дранье сукна во всю ширину, при окончанье которого поклонился Чичикову с наиобольстительнейшей приятностью».

5. О бытовом обслуживании и продовольственной безопасности

В сфере бытового обслуживания отмечается надёжное функционирование системы срочных заказов. Например, когда у Чичикова возникла проблема обновить свой гардероб, то «за двойную цену мастер решился усилить рвение и засадил всю ночь работать при свечах портное народонаселение – иглами, утюгами и зубами, и фрак на другой день был готов, хотя и немножко поздно». Видно, что издержки незначительные. И это существенным образом не влияло на уровень удовлетворения работой и не порождало у клиентов каких-либо моральных страданий. Так и «Чичиков, – пишет Гоголь, – великодушно расплатился с портным и, оставшись один, стал рассматривать себя на досуге в зеркале, как артист с эстетическим чувством и con amore».
Но встречаются факты, когда монополисты жёстко диктуют свои условия потребителям. Такими специалистами были, как оказалось, кузнецы, которые «как водится, были отъявленные подлецы и, смекнув, что работа нужна к спеху, заломили ровно вшестеро». Это просто безобразие, но в данной ситуации Чичикову провести техобслуживание транспорта перед выездом без их услуг было просто невозможно.
Сервис, к сожалению, не был лишён и других злоупотреблений. И дело не только в кузнецах. Дело, прежде всего, в технологиях приготовления пищи и качестве продуктов питания, в продовольственной безопасности общества и человека. Так, у помещика Ноздрёва было заметно, что ситуация полностью вышла из-под контроля: «Видно, что повар руководствовался более каким-то вдохновеньем и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец – он сыпал перец, капуста ли попадалась – совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох – словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет».
В полный рост стояла проблема качества водки и спиртосодержащих жидкостей, организации работы органов государственного санитарно-эпидемиологического надзора, эффективности работы инспекций по торговле, качеству товаров и защите прав потребителей и других контролирующих служб.
У любого человека, предпочитающего поддержку отечественного производителя, вызовет искреннее осуждение той позорной практики, о которой честно сообщает помещик Ноздрёв: «Какого вина отпустил нам Пономарёв! Нужно тебе знать, что он мошенник и в лавке ничего нельзя брать: в вино мешает всякую дрянь: сандал, жжёную пробку и даже бузиной, подлец, затирает; но зато уж если вытащит из дальней комнатки, которая называется у него особенной, какую-нибудь бутылочку – ну просто, брат, находишься в эмпиреях. Шампанское у нас было такое – что пред ним губернаторское? Просто квас. Вообрази, не клико, а какое-то клико-матрадура, что значит двойное клико». Как видите, здесь не только безакцизный товар, но и наглая фальсификация товара, подделка товарной марки, двойные стандарты, торговля из-под прилавка и т.д.
В доме этого помещика, мадера, «лучше которой не пивал сам фельдмаршал». Она «точно, даже горела во рту, ибо купцы, зная уже вкус помещиков, любивших добрую мадеру, заправляли её беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и царской водки, в надежде, что всё вынесут русские желудки».
Собакевич мнение своё по проблеме продовольственной безопасности выражал принципиально. «Ведь я знаю, – говорил он, – что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерёт его, да и подаёт на стол вместо зайца». «Всё что ни есть ненужного, – продолжает Собакевич, – что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!»; «я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, – говорил Михаил Семёнович, – не возьму её в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, – продолжил он, обращаясь к Чичикову, – это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это всё выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это!».

6. О вкусной и здоровой пище

Следует заметить, что в России 1842 года, в 60 верстах от губернского центра, как-то Чичиков Павел Иванович завернул в придорожный трактир «несколько закусить и подкрепиться». «Трактир был что-то вроде русской избы, – пишет Гоголь, – несколько в большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего дерева вокруг окон и под крышей резко и живо пестрили тёмные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины с цветами».
Авторские размышления об оазисах общественного питания подобного рода, со своими достоинствами и недостатками, сообщают многое. В таких заведениях, как отмечает Гоголь, господа «средней руки, на одной станции потребуют ветчины, на другой поросёнка, на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чём не бывало садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плёсом, так что вчуже пронимает аппетит, – вот эти господа, точно, пользуются завидным даянием неба!»
Автор удивляется, что при таком разнообразии блюд национальной кухни в это же период «господа большой руки, живущие в Петербурге и Москве, проводящие время в обдумывании, что бы такое поесть завтра и какой бы обед сочинить на послезавтра, и принимающиеся за этот обед не иначе, как отправивши прежде в рот пилюлю; глотающие устерс, морских пауков и прочих чуд, а потом отправляющиеся в Карлсбад или на Кавказ», такими возможностями пренебрегают.
Но Павел Иванович был не только эстетом, но и подлинным ценителем русской кухни. Он никогда не возражал, когда ему «подавались разные обычные в трактирах блюда, как-то: щи с слоёным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец солёный и вечный слоёный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам».
В поэме Гоголь несколько раз иллюстрирует русскую традицию перед обедом принимать лёгкие закуски. Так было и у Собакевича, когда «гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими солёностями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка».
Мы замечаем, что Коробочка Настасья Петровна строго придерживается традиций русского кулинарного искусства. У неё, даже при внезапном визите Чичикова, на столе появляются «грибки, пирожки, скородумки, шанешки, пряглы, блины, лепёшки со всякими припёками: припёкой с лучком, припёкой с творогом, припёкой со снеточками, и невесть чего не было».
– У вас, матушка, блинцы очень вкусны, – сказал Чичиков, принимаясь за принесённые горячие».
Конечно, не все россияне были столь требовательны к пище, не все они отличались изысканностью вкуса. Об том рассказывает один из менеджеров по работе с клиентами, старуха из придорожного трактира. «Манилов, – констатирует она и продолжает, – будет повеликатей Собакевича: велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли есть баранья печёнка, то и бараньей печёнки спросит, и всего только что попробует, а Собакевич одного чего-нибудь спросит, да уж зато всё съест, даже и подбавки потребует за ту же цену». Как уместны были бы для Собакевича Михаила Семёновича в то время нынешние «Дрова», «Ёлки-палки», «Трактиры» и «Ростик’сы», где к столу можно подходить неоднократно.
Примером творческого отношения к проблеме вкусной и здоровой пищи, несомненно, является Пётр Петрович Петух и его высоквалифицированный персонал. Николай Васильевич замечает, что из себя представляла у этого помещика предобеденная лёгкая закуска: «Ротозей Емельян и вор Антошка явились с салфетками, накрыли стол, поставили поднос с шестью графинами разноцветных настоек. Скоро вокруг подносов и графинов обстановилось ожерелье тарелок – икра, сыры, солёные грузди, опёнки да новые приносы из кухни чего-то в закрытых тарелках, сквозь которые слышно было ворчавшее масло». Естественно, что этой закуске «последовал обед».
Пётр Петрович всегда стремился доходить до деталей, интересоваться всем и не считал, что в технологии приготовления пищи могут быть мелочи. Поэтому каждое его мудрое указание было наполнено конкретикой, отличалось глубокими знаниями кулинарного искусства: «Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осётра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей – в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!»
Щедрость и удаль русской души, радушие, стремление к тому, чтобы гости остались довольны проведённым временем, всегда было в крови хозяев.
Таким образом, я заключаю, что полтора века назад в сфере сервиса: развития гостиничного бизнеса и торговли, общественного питания, бытового и транспортного обслуживания и т.д. – недостатки и проблемы имелись. Однако и в таких сложных условиях не «мёртвые души», а здравствующие, достойно выносили на своих плечах любые трудности, честно выполняли свой долг и творили на благо страны.
К такому выводу мы приходим благодаря тонким и проницательным наблюдениям Николая Васильевича Гоголя, «где автор выступает участником или вдохновенным комментатором событий».
Георгий ДЗЮБА