В АВАНГАРДЕ ПЕРЕМЕН

№ 2007 / 4, 23.02.2015

Сергей Галанин уже много лет является кумиром нашей молодёжи. Как известно, он любит на фестивалях исполнять «погибшие хиты» – наиболее известные песни. Кто и при каких обстоятельствах придумал это определение в вашей группе?

– Даже затрудняюсь сказать – кто. Это была коллективная «находка». Это так мы веселим друг друга. Немножко стебаем то, что делаем. Верное утверждение. Каждый раз, выходя на большую аудиторию, приходится играть большую часть каких-то известных песен. И мы их называем – погибшими хитами. – Когда новая песня обретает статус «погибшего хита»?

– Здесь влияет очень много факторов. Во-первых, конечно, должно пройти какое-то время, чтобы песня, несмотря на информационный вакуум, через пластинки, Интернет, эмпэ-тришки дошли до людей. Раньше «погибшим хитом» была песня, которая ротировалась. А сейчас «погибшим хитом» может быть любая песня, на которую, как мы видим по практике, выходя на сцену, люди реагируют. Есть такие песни, которых нет ни на радио, ни клипов нет на них, но их знают, и они приобретают такой статус. Например, из старых это песня «Я хочу пить с тобой» – совершенно безобидная песня-шутка. С течением времени, а прошло десять лет, практически каждый раз её просят люди из зала, хотя у неё есть только концертное воплощение, но это, понятно, не делает песню такой известной. Должно пройти время, и мы понимаем, что люди выбирают ту или иную песню.

– Что включает для вас сегодня подготовка к живому выступлению?

– Последнее время мы никогда серьёзно не готовимся. Серьёзной подготовкой можно назвать то, что надо быть в ладу с самим собой и выходить на людей, не извергая негатив, а излучая положительные эмоции. Это самое главное, проходит на уровне медитации. А всё остальное, что касается репетиций, то серьёзного ничего не происходит. Самое главное нам перед концертом – выпить чашечку кофе, если есть пара капель виски или коньячка, то туда накапать. Это наша традиция – выпить по чашечке кофе перед выходом на сцену. Хотя кто-то сейчас на чай переходит, но это – брожение в коллективе.

– Определяющим в вашем творчестве вы считаете настроение. Можно сказать, что приём чашечки кофе – выход, условно говоря, в «рабочий режим»?

– Не думаю, что этот процесс какой-то сиюминутный, исчерпывается чашечкой кофе. Настрой – дело более сложное. Как только я сажусь в поезд, то начинаю настраиваться. Самое главное – если есть какие-то проблемы в жизни у меня или у кого-то, чтобы эти проблемы шли в правильном направлении. Если есть какая-то грусть, думы – значит, нужно это преподнести так, чтобы другие не знали, откуда всё исходит. Нельзя показывать, что тебе этот концерт неинтересен, что у тебя плохое настроение. Такого я не помню у нас. Этот настрой идёт у нас давно, со времён «Бригады С». Надо обязательно отдавать отчёт, что ты участвуешь в одном большом представлении вместе со всеми. И зрители, и все, кто с тобой на сцене, – готовили этот концерт. Здесь каждый в общей связке, как альпинисты. Все свои заботы и все какие-то тёмные мысли необходимо оставить за пределами концерта. – Вы участвовали в борьбе за золото «Форт-Баярда». Вам пришлось преодолевать сложности. Есть ли момент игры, который вы можете зафиксировать как внутреннюю победу над собой? – Думаю, нет. Ничего там такого уж сверхъ- естественного не было. Было непросто, так как мы люди с некоторого времени не очень-то спортивные. Но я не скажу, что нас там слишком уж мучили. Всё, что происходило на «Форт-Баярде», было в радость и никакой особой гордости за себя, за любимого, у меня нет. Команда была хорошая в прошлый раз. Надеюсь, что и на этот раз у нас будет нормальная команда. Какие там правила сейчас – не знаю, но они новые. Я не в курсе, в чём будет смысл новой серии игры. Немножко изменились правила, и сейчас идёт борьба против кого-то. Тогда мы боролись сами с собой, а сейчас будем бороться против каких-то противников. Для меня всё пока что не понятно, туманно. Но надеюсь, что, участвуя в игре, мне удастся немножко развеяться и доставить удовольствие всем тем, кто будет следить за этим.

– Единственное упоминание о вашем соприкосновении со спортом – занятие волейболом в институте…

– Это на самом деле ерунда. Весь спорт остался в школьном возрасте. Во времена подросткового становления Сергея Юрьевича Галанина было несколько видов спорта, которыми я занимался достаточно активно. А к институту остался один волейбол. До этого было: многоборье, плаванье, бокс, гимнастика и много чего ещё. Наиболее интересным было плаванье. Я люблю его, с водой в хороших отношениях. Поэтому в прошлой программе на «Форт-Баярде» мне и преподнесли этот водный «сюрприз» (Как говорил Галанин в одном из интервью – он чуть не утонул – Е.Г.). Они спросили: «Что бы вы хотели?» Я и ляпнул: «Хотел бы в воде поплавать». В итоге меня и загрузили этим конкурсом. Я не столько много занимался плаваньем, сколько для себя в жизни оставил эту дружбу с водой, которая помогала несколько раз. Я в своей жизни даже двух людей спас. Не знаю, чем бы это закончилось, но пара случаев таких была, и я рад, что какие-то мои навыки, физподготовка, связанная с водным пребыванием, пригодились. Или велосипед. Им не занимался давно, но дай мне его сейчас – сяду и поеду. Хочешь – без рук, хочешь – без ног.

– Вы – любитель собак. А какой породы у вас собака?

– Такса.

– Познакомившись на геопрактике в Ногинске с Евгением Хавтаном, вы организовали группу. Это была ваша первая проба в групповом музыкальном творчестве или были какие-либо пробы до?

– В школе были ещё всевозможные групповые сочетания музыкантов. А знакомство с Хавтаном было началом профессиональной работы, за что начал получать иногда деньги. Женя Хавтан хорош в этом плане – замечательный организатор.

– Как и на какой общей идее вы сблизились с Хавтаном?

– Жили мы друг напротив друга, оба умели играть на гитарах, и хотелось на геопрактике хорошо и весело провести время. Там организовали танцплощадку, и мы тут же, не репетируя, поиграли на ней какие-то известные песни «Машины времени» в то время, фанами которой мы были и остаёмся сегодня. На фундаменте творчества группы «Машина времени» и образовалась наша команда. Мы начали заниматься не только каверами, но и своими песнями. Каждый занимался этим в своё время, но, встретившись с Хавтаном, мы начали заниматься сочинением совместно. Но отчасти нас объединила любовь к группе «Машина времени».

– В Московский институт железнодорожного транспорта вас венгерской аппаратурой «сосватала» мама?

– Вообще-то нет. Она просто сказала, что там есть хороший, настоящий, старый Дворец культуры. Это был красивый сталинский, как Кремлёвский Дворец съездов в уменьшенном варианте, но гораздо симпатичнее, чем кремлёвский, потому что, по-моему, второй – брежневская постройка. Короче говоря, был здоровый ДК, и я решил, что там наверняка происходят чудесные вещи и есть венгерская мега-аппаратура. В итоге мне этот ДК особо не пригодился, но с Женей Хавтаном мы встретились. – Вы поступали в Липецкое областное культ-просветучилище по классу дирижирования народных инструментов, будучи студентом МИИТа?

– На самом деле я уже закончил институт и работал по распределению в Москве. Надо было три года отпахать. Было желание периодически с этой работы пару раз в году уезжать куда-нибудь отдыхать, поиграть на народных инструментах. От работы мне всё это оплачивалось. Халява была в советские времена настоящая, здорово было!

– Почему Липецк, а не Москва?

– У нас был друг, который за деньги нас всех туда устроил. Как потом оказалось, деньги этот перец присваивал себе. Но мы на него не в обиде, мы там вместе встретились. А с Гариком плотно познакомились. Да, мы были знакомы и до того, но в Липецке уже произошла настоящая стыковка, как на станции «Мир».

– До поступления у вас было какое-то начальное музыкальное образование?

– Никакого. Но они, как только узнали, что мы из Москвы и в основном все после вузов (нас было несколько человек), нас приняли. Нам сказали: «Ребята, давайте повышайте культурный уровень нашей местности и нашего училища». Культурный уровень, выходит, повышали не только они нам, но и мы им. Была обоюдная борьба за культуру. Каждый из нас учился кто на каком отделении. Гарик – на театральном, я – на дирижёрском отделении. Кто как. А познакомились мы в основном там. Все были заочно знакомы друг с другом. У нас был один общий друг, который всех нас туда и сосватал. Мы все были музыканты, всем хотелось иметь какие-то документы об окончании профильного учебного учреждения, чтобы после окончания училища могли работать за деньги официально, по трудовым книжкам. Из-за этого была и затеяна вся эта история. В те времена необходимо было иметь документы об окончании соответствующего учреждения и работать по специальности.

– Вы закончили училище с красным дипломом?

– Я особо не парился. А потом получилось так, что у меня красный диплом. Я сказал: «Спасибо». А установки какой-то не было. Да, диплом красный, но это училище, там ничего сложного. Какие-то гуманитарные предметы в виде истории или подобное ей было сдавать очень легко. Сложнее было с музыкальными профессиональными предметами. Но с ними тоже справился, ничего, нормально.

– Что помогло вам одолеть успешно музыкальные предметы?

– Я умею располагать людей к себе, нашёл общий язык с преподавательским составом. А во-вторых, струнные инструменты – ничего сложного. Балалайка, гитара, контрабас – разница небольшая, только в размерах инструментов. Нужно было просто понять и приколоться от этой ситуации – и всё. Не париться, не напрягаться – и всё прошло очень гармонично.

– Первым вашим музыкальным инструментом была гитара?

– Не помню, что первое взял в руки – гитару или мандолину. Папаня в своё время мне мандолину подсовывал, но, по-моему, она была без струн. А гитара появилась в классе седьмом. Не так рано и не так уж поздно. По одной нотке подбирал песни, которые слышал по радио, отечественные хиты про любовь.

– Был первый дворовый учитель?

– А как же! В каждом дворе были ребята, которые владели уже двумя-четырьмя, а некоторые даже больше. Аккорды мы друг у друга и подсматривали. Это всё было. Был очень классный парень, которого я всегда вспоминаю с теплотой, – Саша Садовников. Его запомнил на всю жизнь. Он был очень стильным парнем, играл и пел по-английски, исполняя какие-то западные песни. Помню, как он аккуратно обращался с гитарой, как снисходительно относился к нам, неучам. Он был постарше нас года на три-четыре. Так что был такой человек по жизни, который помог. Показал аккорды, как на практике это выглядело. Самоучитель – дело бездушное, а здесь – человек.

– Какую песню, которую вы сочинили, определили бы, что с неё началось музыкальное и поэтическое творчество?

– Я обычный текстовик. Пишу тексты для собственных песен, и мне кажется, что это нельзя назвать поэзией. Это цельное, связано со мной как с человеком, с моим характером, натурой. Многие это понимают, а те, кто не понимает – с ними не спорю. Нет претензий по поводу какой-то высокой поэзии. Это совсем другое ощущение самого себя. Тексты собственных песен отражают моё сегодняшнее настроение, ситуацию, которая была в моей жизни или что-то зацепило во время просмотра кино, прочтения книги, что-то всплыло из детских воспоминаний. Всё очень личностное. А началось основательно, как мне кажется, с песни «Чертополох». Есть такая песня, которая из репертуара группы «Бригадиры». Была такая в Москве команда, пока мы с Гариком уходили друг от друга. Это единственная песня, которую мы играем в группе «СерьГа» из старого. С неё и началось моё более-менее серьёзное отношение к слову.

– После института вы отработали три года по распределению в Метрострое. Когда поставили точку на профессии инженера-строителя?

– Отработал от звонка до звонка и ушёл. Как только закончились три года. Оттрубил, и больше ноги моей там не было. В это время мы уже репетировали с Гариком, у нас были всевозможные концерты. Эти три года пришлись где-то на 1986 год, начало перемен в стране, и концерты стали более-менее постоянным явлением для нас. Можно было жить, зарабатывая этим деньги – тем, что любишь.

– В жизни пригодилось высшее образование?

– Думаю, что пригодилось. Любой институт, любое общение с таким количеством людей – всегда полезно, всегда жизненный опыт. Какие-то связи, дружба. Даже тот факт, что мы встретились с Женей, многого стоит. Потом мы с ним расстались. Женя пошёл по другому пути, влился в группу к Игорю Ивановичу Сукачёву, выжил его оттуда, и мы с Гариком встретились. Хотя бы ради этого следовало идти в институт, который я успешно закончил.

– А как знания, полученные в институте?

– Не думаю, что они мне так уж и нужны. Пригодилось умение концентрироваться в сложные моменты. Когда наступали моменты сессии (сейчас как раз у многих людей молодого возраста это время), мы начинали браться за голову и проходили сессию с честью. Более того, я всегда получал стипендию. Я никогда не был студентом, который сидит над учебниками, но в моменты, когда надо было сдать сессию и сдать её хорошо, чтобы получать стипендию, я внутренне собирался. Надо было как-то жить. К тому времени отчасти я был женат, и нужно было какую-то долю денег вносить в семейный бюджет. Я научился концентрироваться и быстро-быстро всё преодолеть. Умение сконцентрироваться, что-то найти, жить в мире справочников – очень полезное по жизни. Можно быть совершенно вне какой-то темы, но если проблема встала, можно всё раскопать. Всё на этой планете умными людьми для нас расписано. Нужно только уметь это найти. В прошлом всё искали в библиотеках, а сейчас есть Интернет и прочие современные средства поиска. Раз – и готово. Ответ на вопрос, который ставит перед тобой быт или в более широком смысле жизнь.

– Многое в вашей жизни связано с телевидением. Когда и почему вы в нём разочаровались? – Не то чтобы разочаровался именно в телевидении. Время привело меня к такому разочарованию. Отчасти и в телевидении. Для нас телевидение было отдушиной, где можно было петь свои песни. Нас тогда поддерживали, и телевидение было в авангарде перемен в стране. А сейчас оно стало обычным бизнесом, не очень интересное. Это стало менее привлекательно. Для меня сегодня: есть оно и есть, а нет его – да и чёрт с ним. Прохладное отношение к нему. В лучшем случае какие-то новости посмотрю, спортивные передачи, интересный фильм – или наш старый, или свежий, но, на мой взгляд, интересный. Раньше был прямой эфир. Это было забавно. Когда мы с Женей (Маргулисом. – Е.Г.) вели программу, которую на Москву вещало московское кабельное телевидение, – было что-то увлекательное, всё шло в реальном времени. А сейчас всё в записи, какое-то пенопластовое, пластмассовое, мало жизни. Идёт бизнес, видно, что люди что-то раскручивают. Это видно невооружённым глазом. Мало места для творчества. Дай Бог, чтобы это изменилось к лучшему со временем. Но мне в это как-то слабо верится.

 

Беседу вёл Евгений ГАВРИЛОВ