ПЕРЕДЕЛКИНСКИЕ ПЕРЕСУДЫ

№ 2007 / 23, 23.02.2015

С Пильняком неожиданно оказались мы соседями в переделкинском посёлке писателей. От стандартного дома (в нём поселил меня Союз писателей после того, как я ушёл от первой жены), ещё пахнущего свежей сосной, до высокой дачи Бориса Андреевича было сто пятьдесят шагов.
В погожий летний день перед закатом солнца Пильняк праздновал новоселье, ранее мною невиданное. Не столы заняты кушаньями, а две широкие доски, положенные на подпорки высотою в пояс человеку. Подходи к доскам и бери с блюда, что тебе нужно, наливай в бокал, в рюмку из любой бутылки. Помощницей была дочь Пильняка Наташа. Ей семнадцать лет, красавица. Я поперхнулся маленьким глотком вина, не посмел взять ломоток хлеба с икрой. Девушка подала мне бутерброд. Она улыбалась Константину Федину, Борису Пастернаку, Николаю Погодину… Кто-то из гостей сказал, что на новоселье, по старинному обычаю, надо бы принести лапти и онучи. Посмеялись. Пастернак подарил Борису Андреевичу книгу. Хозяину желали долгого житья на этой даче.
Николай Зарудин, самый приглядный из гостей, в светлой вышитой рубашке, попросил у Наташи горчицу.
– Ух, сколь крепкая, – поморщился. – Борис Андреевич, поедем за очерками?
– Поедем-то поедем, – ответил Пильняк, – только табачок врозь. Ты в прошлый раз присосался к моему.
– Боря, брось романы. Там у тебя голые герои торчат как столбы. Ты – очеркист, многие позавидуют. Рубишь метко, в цель. Острый глаз, как у драматурга. – Близорукий Погодин, наполняя рюмку, расплескал вино. – Я тебе заказываю пьесу. На веранде слышу твою машинку… В сто раз меньше твоего пишу.
– Мешаю? Скажи честно, – спросил Пильняк. – Я буду закрывать двери.
– Боря, едва доносится – как дятел издалека…
– А меня пьесы не увлекают, – сказал Пастернак. – Даже и не пытаюсь.
– У вас, Борис Леонидович, не обижайтесь, – Погодин пошатнулся, – сумбур и бормотание, а в пьесе будь ясен, увлекай зрителя. И слово подобно спелому яблоку. А я – что? Был рядовым газетчиком и нашёл овсяное зерно, сварил кисель из того зерна, понёс его в театр…
– К царю! – воскликнул Артём Весёлый. – Мы сказку от бабушки слышали, а царь пожаловал за блюдо киселя золотую тетёрку.
– Не поссоритесь? – спросил Роберт Эйдеман, поэт, руководитель ОСОВИАХИМа страны. – Предлагаю откинуть в сторону зерно и тетёрок. Я прочитаю вам короткое стихотворение.
– Спасибо, добрый начальник. – Погодин обнял Эйдемана. – Высок ты, братец, высок. Сперва Борю послушаем.
Пастернак глухо покашлял в ладонь:
– Не буду. Нет подходящего на примете.
Зарудин закурил, прикрыв глаза от наслаждения.
– Душист и крепок. Америка?
– А ты бы нашу махорочку полюбил, солдатскую усладу, – посоветовал Артём Весёлый. – Сильный утешитель. Не могли нарадоваться самокруткам. Пёс его знает, почему такая страсть к махорке…
– А дача твоя мне понравилась, Борис Андреевич, – сказал Зарудин. – Только подальше бы от дороги. У Пастернака отодвинута в лес и у Погодина. Дорога пока что глухая, но пройдёт каких-то лет десять… Время, брат, мчится. Через пятьдесят лет вашей милости будет девяносто два. И тогда – сплошной поток машин здесь.
Пастернак, чуточку заикаясь, прогудел:
– Далёкие загадки. У меня есть: «И через дорогу за тын перейти нельзя, не топча мирозданья…»
Артём Весёлый, размахивая руками, громко начал:
– Ревела буря, дождь шумел…
Песню не подхватили. Загорелся спор: талантлив ли Фадеев? Константин Федин взял меня под локоть. Мы вышли на широкое крыльцо со стороны сада. Присели. Он легонько ногой сбил со ступеньки свежие щепки, спросил, правда ли, что я издал три книги, член Союза писателей и работаю избачом в селе.
– Вероятно, это единственный случай на все наши республики. Дневник ведёте? Не отклоняйтесь от достоверности изображения и художественной конкретности. Большое село под Москвой? Прислушивайтесь к языку, к расстановке слов. Язык – наша сила. Слово с наибольшей точностью определяет мысль. Шумят. Дался им Фадеев. Я ухожу от споров о Фадееве – это настоящий писатель, в повести о партизанах он поработал до седьмого пота. А о чём ваш роман?
– Северная Двина, первая пятилетка – начало её, горстка комсомольцев. У нас одна тема с вами…
– Тема у нас, положим, не одна. У вас начало индустриализации, а у меня одряхление Европы. Темы разные. Мы встретились на месте действия, но это уже только география.
О многом сказал он мне в напутствие: талант развивается и крепнет от прилежания и упражнения. Писатель – это работа с утра до полуночи, и терпение.
Сумерки закрадывались в столетние сосны. Я помог жене Пильняка, Кире Георгиевне, принести ведёрко студёной воды из колодца. Гости с жадностью стаканами пили воду после суховатых закусок.
Уехали Зарудин и Эйдеман. Погодина я провёл через дорогу к воротам его дачи и вернулся к Пильняку – он просил меня проследить, дойдёт ли критик Беспалов до конца улочки.
– В канаву не свалился бы.
Артём Весёлый, обняв Бориса Андреевича, сказал:
– Я доведу. Нам но пути. Спасибо за хлеб, за соль, живи на здоровье. Не торопись за машинкой. – Он подошёл к лесенке и крикнул на второй этаж: – Кира Георгиевна, до скорого свидания! Придётся вам ещё и локтями расталкивать банду киношников…

Виктор ПАНОВ

Публикацию подготовила А.В. ПАНОВА

Виктор Алексеевич Панов (1909 – 1995) родился на Южном Урале в крестьянской семье. Член Союза писателей СССР с 1934 года. Был репрессирован по 58-й статье, провёл в заключении 10 лет. Автор многих книг.