Война языков

№ 2007 / 23, 23.02.2015

Если взглянуть на мировую историю глазами филолога, то перед нашим взором предстанет «борьба за существование языков» не менее безжалостная, чем дарвиновский «естественный отбор». Можно сказать: «Рим стал владыкой Европы и Средиземноморья», а можно констатировать, что «ареал использования латыни существенно расширился».
Если взглянуть на мировую историю глазами филолога, то перед нашим взором предстанет «борьба за существование языков» не менее безжалостная, чем дарвиновский «естественный отбор». Можно сказать: «Рим стал владыкой Европы и Средиземноморья», а можно констатировать, что «ареал использования латыни существенно расширился». Конкиста сделала языком Иберии – арабский, Реконкиста вернула первенство испанскому – вестготской версии латыни. Эпоха великих географических открытий – эра экспансии сначала испанского и португальского, а позже английского языков. Колонизация сделала французский вторым языком населения Алжира, английский вторым языком Индии и так далее. Эволюция языков имеет много общего с биологической эволюцией видов. В своё время биолог Доркинз предложил концепцию «эгоистического гена» для объяснения некоторых аспектов молекулярной эволюции. Попробуйте взглянуть на мировую историю с точки зрения «эго-лингвы» – языка, который «стремится» приобрести максимально широкий ареал обитания и максимальное число носителей, и вы обнаружите массу любопытных закономерностей. Слово «стремится» взято в кавычки, так как используется не в обиходном, а в эволюционном смысле, так же, как мы говорим «живые организмы стремятся оставить потомство». На самом деле большинство живых организмов, за исключением, может быть, высокоразвитых млекопитающих, не обладают достаточно развитой нервной системой, чтобы можно было приписать им столь сложные устремления, они просто совершают некоторый набор генетически запрограммированных действий. Правильней было бы сказать «живые организмы ведут себя так, как если бы они изо всех сил стремились оставить потомство» (а те, кто вёл себя иначе, вымерли – давным-давно).

Филологическая история мира довольно точно соответствует истории политической – истории побед и поражений, союзов и противостояний. Скажи мне, на каком языке ты говоришь, и я скажу, кто ты и с кем ты. И в этом смысле объявление 2007 (?) года Годом русского языка событие из области не только культуры, но и политики.
В современной «информационной» цивилизации язык – важнейший политический ресурс наряду с крылатыми ракетами и природными ископаемыми. В конце концов, как остроумно заметил критик Виктор Топоров, введение в обиход термина «энергетическая империя» взамен унизительного «сырьевой придаток» – одно из главных политических достижений действующей российской власти за истекший период. По сути – тоже самое, но ласкает национальное самоуважение и слух.
Язык – не только средство общения, но и мощный фактор влияния. В Советском Союзе это понимали очень хорошо. Русский язык активно пропагандировался в странах Варшавского блока и других государствах-союзниках. В то же время интерес советских граждан к иностранным языкам не поощрялся, человек, владеющий (по собственному почину, а не по «долгу службы») одним, а тем более несколькими иностранными языками, вызывал подозрения. В подобном отношении был известный государственный резон. Ведь человек, знающий несколько языков, всегда немного «агент влияния». Он готов (или по крайней мере может) взглянуть на ситуацию с другой стороны услышать и принять во внимание её позицию и аргументы. Попавшему под обаяние чужой культуры легче признать и правоту чужой политики. Понимая это, США активно пропагандируют свой язык и свою культуру всему миру и в то же время поощряют прохладно-равнодушное отношение своих граждан ко всему приходящему извне (будь то книги, кинофильмы или идеи). Другие страны так же вербуют «лингвистических союзников» по всему миру. Германия активно пропагандирует свой язык и культуру в Европе и России. Испания традиционно «опекает» страны Латинской Америки. А вот сфера лингвистического влияния России с каждым годом сокращается и сокращается… А ведь война за умы и сердца – это в конечном счёте тоже «война языков».
Череда научно-технических революций, начавшаяся в ХХ веке и продолжающаяся поныне, радикально изменила жизнь и быт в большинстве развитых стран, а странам «развивающимся» задали жёсткие стандарты будущего. Рынок, если и не стал окончательно «свободным», то, во всяком случае, сделался всемирным. Государственные экономики стали значительно более зависимыми от мировых финансовых институтов. Сформировался мировой рынок рабочей силы, на которой богатые государства, как богатые корпорации, имеют возможность «выбирать лучшее» (в первую очередь это относится, конечно, к США, куда «утекают мозги» не только из России и Китая, но и из Западной Европы).
Новая модель «государство, как корпорация» по отношению к которой индивид выступает фактически в качестве «вольнонаёмной рабочей силы», выбирая, естественно ту, где больше платят и выше социальные льготы, пока ещё мирно сосуществует с традиционной моделью «национального государства», но конкуренция между ними неизбежна, причём прежде всего даже не на экономическом, а на идеологическом фронте. Государство-корпорация апеллирует к индивиду, внушая ему, что он (индивид) – мера всех вещей и его единственную-неповторимую жизнь надо прожить так, чтобы не было жаль, – жить в хорошем доме, отдыхать на дорогих курортах, питаться качественно и обильно, завести машину, домашний кинотеатр и одного-двоих детей, которым, в свою очередь, обеспечить достойную (безбедную) жизнь. В редком сердце не найдёт отклика этот призыв. Тем более что от упрёка в эгоизме всегда можно защититься аргументом «не для себя, для детей». «Утечка мозгов» опасна не столько количественно («все» в любом случае не уедут), но качественно (уезжают самые квалифицированные, амбициозные, деятельные). Кроме того, она разлагающе действует на тех, кто (по тем или иным причинам) остался. Если соответствие жизни стандарту «золотого миллиарда» – главный жизненный выигрыш, то жить и работать в государстве, где жизнь ниже этого стандарта, – это проигрыш, неудача. Если национальные государства, которые по тем или иным причинам не могут обеспечить своему населению жизнь «на уровне» Западной Европы или Штатов, не хотят обречь себя на заведомо проигрышную роль государств-неудачников или, точнее, государств «для неудачников», они должны предложить достойную идеологическую альтернативу эмиграции для своих граждан. (Это, разумеется, не отменяет необходимости в принятии и чисто экономических решений – есть уровень жизни, примирить с которым не сможет никакая идеология, – от голода, холода, эпидемии, войны люди побегут, какие красивые слова им ни говори.)
Единственным идейным, а значит, и политическим обоснованием существования национальных (многонациональных) государств является сохранение наций и национальных культур. Вдумайтесь, пожалуйста, в эту фразу. Вернитесь и перечитайте снова. «Единственным идейным, а значит, и политическим обоснованием…» Мы привыкли считать культуру чем-то второстепенным. На культуру государство нехотя «даёт», «выделяет» деньги, как выделяют содержание бедной родственнице-содержанке. Что же касается «нации», то кровавый призрак национализма сделал «национальную» тему … не желательной. В России «несть ни эллина, ни иудея» – все «россияне». У нас сберегают не нацию (нации), а абстрактное «народонаселение». Но национальное (многонациональное) государство оправдывается перед лицом истории только нацией и национальной культурой (в самом широком смысле этого слова). Тогда и только тогда оно может встать и сказать: «Да, мы не всегда могли обеспечить достойное существование отдельному человеку, но мы сохранили нацию и культуру, и плоды её принадлежат миру». Добывать нефть и перерабатывать газ могут (и с удовольствием будут это делать) интернациональные международные корпорации, но как показывает исторический опыт, только национальное государство или хотя бы национальная автономия внутри многонационального государства позволяют сохранить единство нации – сообщества людей, связанного общей культурой и исторической судьбой. Отдельный человек и даже группа людей (культурных, высокообразованных!) не в состоянии сохранить национальную идентичность в чуждом культурном окружении больше, чем два-три поколения. Многочисленные волны иммиграции ХХ века продемонстрировали это со всей очевидностью.
Национальное государство может сохранить нацию, но может и не сохранить. И это важно осознавать. Существование национального государства лишь одно из условий сохранения нации. Необходимое, но не достаточное. Историческую память, например, можно утратить за считанные годы (не утрачивая формальных признаков государственности), и недавняя российская история лучшее тому подтверждение. То же, вероятно, может произойти с национальным языком, национальной культурой.
Ценность существования отдельной нации, как ценность существования какого-нибудь редкого вида животных или растений – категория внеэкономическая. И строго говоря, недоказуемая. Любовь к разнообразию (или, напротив, к единообразию) в конечном счёте – дело вкуса и сердца. Жизнь большинства людей ни коим образом не изменится от того, что в природе исчезнут амурские тигры или африканские слоны. Но многие люди (и я в том числе) убеждены, что в этом случае мир обеднеет, и обеднеет непоправимо. Именно осознание непоправимости такого рода утрат побуждает людей бороться за сохранение природы и сбережения разнообразия народов и культур.
Среди элементов национальной культуры, национального самосознания язык занимает совершенно особое место. Язык – не просто один из атрибутов нации, это её «генетическая основа». Иными словами, язык – это и есть нация. Даже самым упёртым националистам ясно – принадлежность к нации определяется не кровью, а культурой и осознанием общей исторической судьбы (иначе, какой вам Пушкин русский поэт?!). Но и культура, и история прививаются через язык и никак иначе. Нация начинается языком и заканчивается языком. Это окончание бывает трагическим – как в случае ацтеков и майя – язык погибает вместе со своими носителями, но чаще идёт мирным и относительно бескровным путём ассимиляции. Результат один – нации исчезают, а вместе с ними уходят в небытие их культуры. Они отправляются на «свалку истории» и пылятся там, доступные лишь «узким специалистам», бескорыстным и чудаковатым хранителям древностей.

Но что такое национальная культура в современном мире? Ответ на этот вопрос совсем не прост. Традиционная «народная» культура в России и в мире – плод и наследие многовековой крестьянской, земледельческой цивилизации – уходит в прошлое вместе с нею, сохраняясь редкими осколками – сувенирами и суеверьями. Что общего у нас современных, «глобализированных» с крестьянином середины XIX века? Одежда, быт, нравы?.. Нет. Язык. И только язык – вот ниточка, на которой держится историческая, культурная и, в конечном счёте, духовная преемственность современной России с той, давнишней. И она – эта нить – может оборваться уже в обозримом историческом будущем.
В глобальной цивилизации, «охваченной» мировыми сетями международных СМИ, конкурируют не только экономики, но и культуры, и языки. Экономическая целесообразность диктует необходимость унификации и однообразия («однообразного разнообразия»), вступая в противоречие с естественным человеческим стремлением наслаждаться миром во всей его полноте. Существующее равновесие крайне шатко и будущее национальных культур в «дивном глобальном мире» туманно и неопределённо.
Относительно «обеспеченным» в ближайшей исторической перспективе выглядит будущее лишь нескольких языков (и, соответственно, культур), остальным придётся побарахтаться, доказывая свою историческую состоятельность.
Вне конкуренции английский – государственный язык двух континентов (Австралии и Северной Америки) и одного острова (Великобритания). Английский – язык международного общения, и, что особенно важно, он является языком международного научного сообщества (ещё в ХIХ веке языком учёных был преимущественно немецкий, ну и, конечно, латынь). Английский – язык международного бизнеса, а кроме того, сам является товаром, и весьма востребованным. (Доходы от преподавания английского языка иностранцам составляют существенную часть ВВП Соединённого королевства).
Светлое будущее испанского и португальского языков (которые, не исключено, сольются в один) также не вызывает сомнения. (Латиноамериканцы, сохраняющие язык, кроме всего прочего, составляют значительную часть населения США, и во многих южных штатах испанский – фактически второй государственный язык). Мусульманский мир опирается на арабский язык. Коран написан на арабском, и все его переводы (в отличие от переводов, скажем, Библии) считаются заведомо «ущербными» в сравнении со священным оригиналом. Нерушимым оплотом китайского языка и культуры выступает не только государство Китай со своим громадным населением, но и многомиллионная китайская диаспора, рассеянная по всему миру.
Россия числит себя наследницей Византии. О Третьем Риме обычно говорят с гордостью. А надо бы со страхом. Ведь первые два – пали. Съездите в Турцию, посмотрите, что осталось от величайшей христианской цивилизации, которая просветила Русь и Балканы, а себя сохранить не смогла. Кто помнит теперь имена её императоров, идеи её философов, стихи её поэтов, мастерство её архитекторов и ювелиров? Испугайтесь, прошу вас, испугайтесь по-настоящему, осознайте, наконец, что и русская культура вполне может стать «мёртвой культурой» «бывшего народа». И не «когда-нибудь», а в недалёком историческом будущем!..
Патриотизм – не христианское слово, но он естественным образом вытекает из двух евангельских добродетелей – терпения и смирения и ветхозаветной заповеди «почитай отца и мать своих». Наша земля, наша культура – это наше «послушание» на Земле. Другие культуры (и другие родители) не хуже и не меньше достойны почитания и заботы, но заповедь «любви к ближнему» как раз и подразумевает, что начинать надо с тех, кто рядом. С тех, кто тебе (именно тебе) доверен провидением и судьбой. С родного дома, родного языка, родной культуры.
Будут ли сто и двести лет спустя на земле жить люди, способные оценить спокойную прелесть летящего пушкинского стиха и желчную гоголевскую насмешку?! Будут ли наши праправнуки говорить по-русски или предпочтут «более цивилизованный язык»? Станет ли Год русского языка переломной точкой внутренней и внешней культурной политики России или останется мероприятием «для галочки»? Я не знаю, но обращаюсь к тем, от кого это зависит: берегите русский язык, он причудливей бегемота, красивей амурского тигра. Без него мир будет не полон…

Мария КОНДРАТОВА
г. ЕКАТЕРИНБУРГ