ПРАВДА-МАТКА ОТ ЮРИЯ ГОНЧАРОВА

№ 2007 / 40, 23.02.2015

Юрий Данилович Гончаров – один из самых честных писателей русской провинции. Практически всю жизнь (за исключением военного лихолетья) он провёл в Воронеже. Ещё в 1964 году ему удалось пробить брешь партийной цензуры и напечатать правдивую повесть «Неудача» о том, что пережила наша армия в 1942 году под Воронежем. Эта вещь потом была обругана в специальном постановлении ЦК КПСС. После «Неудачи» Гончаров написал повесть «Старый хутор» о том, что власть вытворяла со старыми дворянскими поместьями. И снова он вызвал удар на себя. Сегодня Гончаров согласился воронежскому адвокату Михаилу Фёдорову всё, без утайки, рассказать о жизни и нравах литературной провинции.

Смешно сказать, но буква «ё» стала непреодолимым препятствием моей публикации в журнале «Подъём». Никто бы и не подумал, что она может оказаться причиной конфликта.
Но начну по порядку.
Я пришёл в журнал «Подъём» 10 октября 1970 года и проработал там день в день три года. Просто хотел проверить, можно ли сделать провинциальный журнал известным, широко читаемым. И положил на это несколько лет жизни. Я обращался к известным писателям. Юрию Бондареву, Леониду Леонову, Константину Симонову, Константину Паустовскому… Юрий Бондарев, он, как и я, прошёл войну, понимал меня, выслушал, но ничего не дал в журнал. Слишком мелко. Ещё бы, любая его рукопись нарасхват шла в столичных журналах. Леонид Леонов вообще на меня посмотрел, как нечто из «никуда». Он ведь был на Олимпе, знал Горького, публиковался с 20-х годов. Я ему и не был виден с высоты его положения – как ноль без палочки – какой-то редактор из Воронежа – и говорил он со мной каким-то бурчанием живота, но всё было понятно… Но не оказался генералом от литературы Константин Симонов. Прислал большое письмо – мне, какому-то редактору. Константин Паустовский – внимательнейший, доступный человек, принял меня без доли высокомерия…
Так вот, я трудился, не покладая рук. Ложился спать в три ночи, прочитав все поступавшие в редакцию материалы, боясь пропустить талантливого автора… И раскопал двух… У одного повесть о войне – «Носил я тогда будёновку». Я её поставил. Но нас тогда безжалостно резал работник Воронежского обкома партии Тимофеев. Убирал в уже готовом, прошедшем корректуру номере все казавшиеся ему сомнительными вещи.
Конечно, каким-то изданиям иногда удавалось проскочить через партийную цензуру. Могу вспомнить, к примеру, алма-атинский журнал «Простор». Там был смелый главный редактор. Он опубликовал «Джан» Платонова. По тем временам это был грандиозный поступок.
А у нас в Воронеже всех и вся Тимофеев давил. Тем не менее нам тоже кое-что удалось напечатать. Не случайно тираж журнала с восьми тысяч вскоре дорос до восемнадцати тысяч и стал из дотационного прибыльным.
Но это не понравилось обкому партии. Там спохватились и установили для «Подъёма» предельный тираж всего десять тысяч…
В общем, я ушёл, показав, что можно делать читаемый журнал!
И вместо меня прислали Ивана Евсеенко. Тогда главным редактором в журнале «Подъём» стал Виктор Попов, и он очень не хотел принимать засланного казачка. Но ему позвонил с Иртыша Сергей Залыгин и начал просить за Евсеенко. Попов упирался, хотел принять на работу кого-нибудь из своих знакомых, кто бы проводил его линию. Тогда Залыгин обратился в Воронежский обком КПСС.
Евсеенко первое время прислушивался к Попову. К тому времени Тимофеев сгорел. Попался на одной певичке – после гастролей собрались её поздравлять, пошли в гримёрную, а там, мягко говоря, бордель. Вот тебе и цензор: строил из себя суперидейного, а оказался обычным проходимцем. Ему сказали: работу в Воронеже не жди. Но его пристроил в Москве дружок, перешедший в ЦК.
Так вот, возвращаясь к Евсеенко. Он поначалу звонил мне чуть ли не каждый день, скромный такой был. Но потом всё нехорошее из него полезло. Сколько он авторов отогнал от журнала. А всё из-за своей чрезмерной самоуверенности. Вскоре он дошёл до того, что начал публиковать только себя. Я сделал ему замечания. Но и слушать не захотел. А всё разрешилось, кажется, из-за мелочи. Из-за буквы «ё». Я сказал Евсеенко, чтобы он оставил в моих работах «ё». Он на меня напустился: да что вы, сейчас никто «ё» не выделяет, вы выдумываете всё, напраслина и прочее. Я пытался убедить его, но безрезультатно.
Сейчас меня часто расспрашивают о прежних редакторах журнала «Подъём». Я напомню. Журнал «Подъём» возник в 1930 году. Потом его сменил альманах «Литературный Воронеж». Как наберут материал, тогда и издадут номер. Но рукописей стало больше, и возникла потребность в ежемесячном издании. В итоге вновь появился «Подъём». Так вот, первым редактором журнала был Максим Подобедов. Он мой учитель, продукт своего времени. В нём искреннее сочеталось с неискренностью. По таланту это был человек весьма посредственный. Тогда большинство приходивших в литературу были от станка, от сохи. Они приходили, занимали должности главных редакторов, самочинно давили всё, что не по ним, считали, что находятся на своём месте и совершенствоваться мало хотели. А зачем? Вроде и так всё имели.
Подобедов хорошего образования не получил, в гражданской войне не участвовал, одно время что-то делал в профсоюзе, потом чем-то занимался в потребсоюзе, публиковался, жил в Курске.
В 1942 году, когда немцы катили к Воронежу, а власти никаких мер не приняли к эвакуации, власть всем твердила: не покидать места, это будет считаться паникёрством и будет преследоваться. Поэтому все оставались в своих жилых квартирах, на своих рабочих местах, думая, будто реальной опасности действительно нет, что если что и случится, всех вовремя известят и вывезут. Но случился казус: начальство само сбежало. Власть бросила госпиталя, больницы. Сколько из-за этой неразберихи людей попало в оккупацию. Когда наши вернулись, многие потом оказались у органов НКВД под подозрением.
И вот Подобедов в этой ситуации, уже возглавляя писательскую организацию и книжное издательство, бежал! Хотя всем уходившим на фронт писателям и сотрудникам издательства клялся, что никого не оставит из их родных и всех при отступлении вывезет.
В это время готовилась к изданию книга Булавина «Мамонтовщина» – о прорыве Мамонтова. Потом она выйдет под названием «Боевой девятнадцатый». Тогда ещё все старались писать правду, ведь были живы очевидцы, которые могли предъявить обвинения во лжи. Это потом уже началось враньё беспощадное, кто во что горазд.
Так вот, Подобедов всё бросил – и документы, и людей, и издательство, и бежал, заранее отправив свою семью аж на Иртыш! О своей-то родне позаботился! Сначала он двинулся в Эртелевку – это от Графской в сторону Верхней Хавы – там только-только образовался Дом творчества писателей. Кстати, первый директор дома творчества Борис Песков ушёл на фронт и погиб.
Это после войны развалили Эртелевку в дым. Потом там больницу устроили, но не было твёрдых дорог, и в конце концов превратили её в оздоровительную палату с одной медсестрой. А рядом стояла Малая Приваловка с магазином; так народ вместо лечения только и бегал за спиртным.
В Эртелевке Подобедов оказался вместе с бухгалтером издательства. Они снарядили целый обоз и двинулись в тыл. Но куда потом делся их скарб, неясно. Известно лишь, что Подобедов заезжал в Борисоглебск и ночевал у Кораблинова (наш старейший писатель), тот в то время жил там в ссылке после трёх лет лагерей – получил срок ещё в 30-м за политические разговоры (ему повезло, что не в 37-м, тогда бы тремя годами не отделался). Так вот, на столе в доме Кораблинова Подобедов заполнил ведомость на зарплату на всех сотрудников издательства (у него же печать, документы) и в госбанке получил на всех деньги. Потом он подался на Иртыш, где представился руководителем писательской организации и, сославшись на якобы полагавшуюся ему отсрочку от армии, устроился в колхоз бригадиром, при этом скрыв своё членство в партии.
Только в 44-м году, когда стало ясно, что Германию разгромят, Подобедов вернулся с Иртыша. Но тут он узнал, что ещё 30 августа 1942 года бюро Воронежского обкома партии, работавшее то ли в Анне, то ли в Борисоглебске, исключило его из партии. Ведь в то время кому-то нужно было печатать листовки, а директор издательства пропал. Бюро решило «за трусость и дезертирство, за оставление на произвол судьбы вверенное предприятие Подобедова Максима… из рядов… исключить».
Подобедову поначалу пришлось тяжело: у него была жена, двое сыновей в возрасте подростков, дочь Светлана, маленький ребёнок ещё. Никто даже карточки не дал ему на хлеб. Однако он и тут использовал свои способности актёра и лицемера, став играть роль несчастного и несправедливо обиженного человека. И своим конючаньем добился того, что исключение из партии ему заменили на строгий выговор с занесением в учётную карточку. А позже сынишка, работавший 2-м секретарём Центрального райкома, воспользовавшись перерегистрацией коммунистов, сумел переделать ему и эти документы. И Подобедов потом стал говорить, будто он пострадал в своё время от клеветы. Больше того, он дожил до того времени, когда в Первомайском сквере, где теперь собор возводится, открыли аллею славы: по обеим сторонам повесили портреты лучших людей, в том числе и члена ВКП(б) и орденоносца Подобедова.
Если бы не случилась война, Подобедов оказался бы у нас на положении воронежского Горького: из народа, из низов, настоящий пролетарский писатель. И только военное лихолетье обнажило суть многих людей.
Подобедов дожил до преклонной старости. Когда он в 90 лет приходил в союз писателей, то выглядел не по годам крепко. Его спрашивали:
– Максим Михайлович, как здоровье?
Он отвечал:
– Могу стул одной рукой поднять.
И брал за ножку стул и поднимал. Но никаким писателем он по большому счёту никогда не был.
После Пободебова журнал «Подъём» возглавил Фёдор Волохов. Это случилось, кажется, в 1959 году. Волохов тоже был двояким. Он часто не очень благовидные вещи делал. Но он хоть умел писать. Он чувствовал слово. Бывало, прочитает что-то, и потом днями ходил и восклицал: «Как написано… Послушайте…». Он и Юрия Казакова печатал, и Виктора Лихоносова… Проблема заключалась в другом. Он был страшным выпивохой. И пил ведь не водку, а какие-то дрянные вина, которые продавали по погребкам. Бывало он клянчил: «Юр! Дай 20 копеек!». А за 20 копеек можно было купить разве что стакан червивки.
Убрали Волохова из журнала лишь в 1973 году. Его место очень хотел занять Гуськов. Но в Воронежском обкоме КПСС понимали: если главным станет Гуськов, то не оберёшься скандалов в союзе писателей. Поэтому главным редактором назначили спецкора «Гудка» Виктора Попова. Он считался как бы нейтральным человеком.
Попов не был смельчаком. У него не было идей поднять журнал. Он пришёл на редакторство как на службу, которая может обеспечить неплохую старость, и он ради льгот всё терпел. При нём журнал не печатал ничего яркого. Попов всего боялся. Ну что вы хотите, он был выходцем из железнодорожной системы, где всё прописано до запятой и не дай Бог сделать шаг влево или вправо.
Волохов, в отличие от него, понимал, что в литературе хорошо, что плохо. Он мог отличить хорошего писателя от посредственности. Он первый открыл Виктора Лихоносова, печатал Юрия Казакова. Попов же за всю жизнь никогда никого из писателей не похвалил. Он не понимал ни стиля Тургенева, ни языка Чехова. Он в искусстве не разбирался, и журнал при нём понемногу зачах.
Потом редактором «Подъёма» назначили Евгения Новичихина. По образованию он инженер, причём по дереву. Это деревянное всегда как-то шло от него. Новичихин долго работал в управлении местной промышленности. Он командовал парикмахерскими, часовыми мастерскими, ещё чёрт знает чем. А потом стал писать эпиграммы. Но всерьёз в литературных кругах его никогда не воспринимали.
Самый трагический момент для журнала связан был с Вячеславом Дёгтевым. Это был период, когда всё в государстве разрушалось, когда кто попало хватал что попадало под руку, кто взлетал на Олимп, как Абрамович, кто-то падал. Вот в это время Дёгтев – молодой, дерзкий, самоуверенный, захватил журнал, который оказался брошенным. Дёгтев объявил коллективу, что спасёт журнал. Он был ё…арь отменный, была у него одна подруга, он думал на её деньги удержать журнал. И какое-то время, год или полтора, Дёгтеву удавалось «Подъём» издавать. Но подруга подвела, денег не хватило, и в конце концов он журнал, превратившийся для него в финансовую петлю, бросил. Вообще Дёгтев был дикий. Он лез не то что на потолок, на крышу… Он лип ко мне. Видимо, ему нужно было моё покровительство. Я почувствовал это и сразу отстранился. Тогда он стал искать других заступников. И нашёл в лице Юрия Васильевича Бондарева. Дёгтеву удалось его охмурить, и тот где-то упомянул, что в Воронеже есть «Джек Лондон»…

(продолжение следует)
Записал Михаил ФЁДОРОВ