МЕМУАРЫ ДОЛЖНЫ ПИСАТЬ ПРОФЕССИОНАЛЫ

№ 2007 / 42, 23.02.2015

Только что в редакцию из Красноярска пришла бандероль. Сергей Кузичкин прислал нам очередной номер своего альманаха «Новый Енисейский литератор». Нас особенно в этом выпуске заинтересовало интервью сына Виктора Петровича Астафьева.

Мы познакомились с Андреем Викторовичем в день открытия в Красноярске памятника Виктору Петровичу Астафьеву. Сын писателя приехал из Вологды. Узнав, что мы представляем местное литературное издание, охотно пообщался с нами, оставил свой вологодский адрес и телефон.
А некоторое время спустя Галина Дубинина, представляющая интересы «Нового Енисейского литератора» в Вологодской области, по просьбе редактора встретилась с Андреем Викторовичем Астафьевым в домашней обстановке.

– Андрей Викторович, «Новый Енисейский литератор» открыл тайну вашего проживания. Ведь большинство вологжан не в курсе, что сын Виктора Петровича Астафьева живёт в Вологде. Это сознательно?
– Как бы вам сказать… Это получилось, потому что власти и народ совершенно не интересуются этим. Я бы даже хотел конкретизировать: в принципе, властям нет никакого дела до Виктора Петровича Астафьева. В Вологде нет даже памятной доски о его пребывании здесь. Я же с отцом практически здесь не жил. Из армии я с ходу уехал на Урал, где родился, сюда приезжал только на каникулы. Сейчас работаю художником-реставратором, но никогда не хожу на художественные выставки. Приходя на вернисаж, встречаешь много знакомых, с ними надо поговорить, люди все хорошие, они меня знают, прекрасно ко мне относятся, я к ним прекрасно отношусь, т.е. посмотреть на что-либо, как правило, не удаётся. Потом начинают задавать вопросы типа: «Ты ещё здесь? Мы думали, ты уже уехал куда-нибудь давно…»
– В минувшем году отмечалось 70-летие со дня рождения Николая Рубцова. Я знаю, что он был вхож в дом вашего отца. Вы его встречали?
– Я его встречал, два раза. Первый раз – я только-только из армии пришёл. Мы жили на Ленинградской. Я ему дверь открывал. Он вошёл, посмотрел, и мама тут как раз говорит: «Вот наш Андрей». Он знал, что я в армии служу, и в это время он мне книжечку подписал своих любимых французских поэтов (Дю Белле и Ронсар), подписал, не зная меня, как бы заочно. «Ну, вот и познакомились», – подвела итог мама. Потом мы тут чай выпили, они пошли к себе разговаривать. Я, поскольку был приучен в разговоры не вступать, а меня не пригласили, то особенно и не интересовался, о чём шла речь. Второй раз я виделся с ним на улице буквально мельком. Опять-таки мы с папой куда-то спешили, они там на ходу буквально перекинулись, поздоровались. Оба спешили. То есть я не могу сказать, что я его знал хорошо.
– А как складываются ваши отношения с писателями?
– Были писатели, с которыми у меня были прекрасные отношения – с Александром Романовым, особенно хорошие отношения были с Коротаевым Виктором, с Володей Шириковым. Здесь даже история такая интересная случилась. Папину пьесу «Черёмуха», которая в Москве в театре Ермоловой прошла, поставили потом и здесь, в ТЮЗе, и меня – я работал тогда в музее – пригласили на премьеру этой пьесы, и даже два билета предлагали – приходи, мол, со своей девушкой. А я им говорю: «Нету меня никакой девушки, я со своим приятелем приду». «А кто твой приятель?». Я и назвал: «Шириков». Так они испугались: «Нет, нет, только не с ним!» А Шириков был в то время главным редактором газеты «Вологодская культура». «Ну, тогда вообще не приду», – говорю я. Они говорят: «Хорошо». Мне за него обидно стало. И я не пошёл. А он, оказывается, о них что-то написал, критику навёл. Ну, смешно! Папа потом спрашивает: «Ты чего не пришёл?» Я говорю: «Да вот, такое дело получилось». «Да зря не пошёл, я бы их там всех сейчас…»
С нынешними – ну, как сказать… Роберта Балакшина я знал, когда он ещё не был писателем. На мой взгляд, не является он таким уж крупным писателем и по сию пору, по крайней мере, то, что я читал… Он тогда ещё дворником был, но это без проблем, папа был грузчиком и писателем, и кем-то ещё там работал, профессия есть профессия, параллельно-то что-то делать надо. Я ещё Сашу Грязева знаю, Витю Плотникова. Дело в том, что я сталкивался с ними время от времени, папа просил отнести материалы какие-то в Союз писателей. С Василием Ивановичем Беловым у меня прекрасные отношения. Какие отношения были у них с отцом – об этом ничего не знаю, чтобы они сходились-расходились, хотя слухи об этом были в писательской среде, и даже больше по политической части. Я в это дело никогда не вникал. В Шексне жил Дмитрий Кузовлёв, у нас с ним были очень хорошие отношения. Мы к нему ездили на рыбалку, а он ведь был одно время секретарём райкома, а потом сделался председателем колхоза, писал интересные очерки. И папа ему рекомендацию давал, когда он в Союз вступал. Они с ним очень дружили. Жена его писала маме, они с ней переписывались, пока она могла писать, пока ей позволяло зрение и здоровье. У Кузовлёва была великолепная библиотека, в которой он толк понимал, и уютная такая атмосфера… Между прочим, мне очень нравилось.
– Нынешний год объявлен годом русского языка и чтения. Ваше отношение к книге?
– Я против, когда книги подписывают: там, на память, на день рождения, потом их сдадут в магазин, или ещё куда… Я никогда, ни при каких обстоятельствах не подписываю книги, папа мне раз и навсегда сказал – даже не думай, твоего в них нет нисколечко, не твоё – не надо. Книга – это серьёзное дело, и обращаться с ней надо по-человечески.
– Сейчас стало модно собирать воспоминания и издавать. У вас такого желания не возникало?
– У меня такого желания не возникало. Для этого надо обладать природным талантом. У меня же ни тяги, ни дара к этому нет. В этом нужно быть профессионалом. Или этим надо заниматься серьёзно, или не заниматься совсем. Нет желания ещё и потому, что всё написанное часто истолковывается не совсем так, как хотел сказать автор, между строк выискивается некий тайный смысл, строятся домыслы.

Беседу вела Галина ДУБИНИНА