НОВЫЙ РУССКИЙ НАРЦИСС

№ 2007 / 46, 23.02.2015

Если верить Юрию Мамлееву, Бычков в своих книгах приоткрыл ту самую бездну, которую завещал нам ещё Достоевский.
Андрей Станиславович Бычков родился 19 мая 1954 года в Москве. Окончив в 1977 году физический факультет МГУ, он попал в Институт атомной энергии, где довольно-таки рано защитил диссертацию по физике элементарных частиц и стал кандидатом физико-математических наук. Но ещё на студенческой скамье у него появились два увлечения: тибетский буддизм и литература. Впрочем, университетская профессура не одобрила ни то, ни другое.
Поначалу Бычков писал в стол. Первый рассказ он пробил в печать лишь в 1987 году (журнал «Октябрь» включил в номер молодых дарований его повествование «В следующий раз осторожнее, ребята»). Потом ему ещё четыре года пришлось ждать выхода первой книги «Вниз-вверх». Но тут начались революции, реформы и кризисы, народу стало не до литературы, и талант рассказчика никто так и не оценил.
Это потом Бычкова соизволили свысока похлопать по плечу и Лев Аннинский, и Андрей Битов, и другие прикормленные советской властью отечественные пророки. К примеру, Аннинский, когда прочитал рукопись бычковского романа «Графоман», бесстрашно везде и всюду кричал: мол, «Бычков умеет описывать безумную реальность с убийственным бесстрастием», и «это посильнее борьбы с соцреализмом». А Битов позже добавил: «Россия до сих пор остаётся единственной страной в мире, в которой назначение писателя является соблазнительным. И к тем, кто предан бескорыстно этой страсти, а Андрея Бычкова я всегда видел именно таким, и муза, и фортуна в конце концов становятся благосклонны». Но никакие высокие отзывы тогда никаких литературных наград Бычкову получить не помогли.
Зато вся литературная пресса очень даже внимательно изучила вышедшую в 2000 году книгу Бычкова «Ловец». Первой высказалась Татьяна Бек. Ей новый сборник рассказов вчерашнего атомщика решительно не понравился. Она в «Общей газете» заявила, что «автор пока незрел и ещё не выкарабкался из-под Достоевского, Набокова и Кортасара». По её мнению, провинциальность небесталанной прозы Бычкова выразилась в том, «что он с вызовом и как первооткрыватель носит вещи, «в центре» давно уже сданные в стилистический утиль». Но с Бек не согласился автор «Книжного обозрения» В.Малеев. Он воспринял «Ловца» как проявление антипостмодернистских тенденций и пришёл к выводу, что это «жёсткая, злая, весёлая проза» («КО», 2001, 29 января). Но самую оригинальную позицию занял петербургский критик Виктор Топоров, записавший Бычкова в новые русские нарциссы.
Пока критики спорили, Бычков занялся кино и за свой сценарий «Нанкийский пейзаж», воплощённый в фильме Валерия Рубинчика, успел получить приз имени Эйзенштейна. Одновременно он продолжал давать сеансы психотерапии.
Уже в 2004 году Бычков представил публике свой первый роман «Дипендра». Но это название сразу отпугнуло почвенников. Они не знали, что Дипендра – это имя непальского принца. Писатель одну из линий в этой книге увязал с реальными событиями 2001 года, когда в Непале убили королевскую семью. Он попытался политическую интригу замешать на крутом детективе и выйти на проблемы чёрной магии. А в итоге у него получился выпад против Запада. «Рационализм убит дыханием Востока», – вот по словам Юрия Мамлеева формула, определившая идею и суть романа Бычкова. Но эта мысль, естественно, сильно не понравилась певцам русского либерализма.
Кстати, по количеству печатных откликов бычковский роман «Дипендра» поставил все мыслимые и немыслимые рекорды. Тем не менее эстеты пришли к выводу, что сила Бычкова – не в романном эпосе, а в коротких рассказах. Как заявил 15 декабря 2004 года в издании «Газета» Кирилл Решетников, «Бычков из тех, кто громко и яростно борется с постмодернизмом и интеллигентщиной, считая, что писать надо, так сказать, не холодным стилем, а кровью. И это в большей степени удаётся ему в рассказах В них много хорошо поданного мрачного гротеска и внушительной тёмной мистики в духе того же Мамлеева, Леонида Андреева и даже Ремизова».
Похоже, Решетников оказался прав. Во всяком случае, следующий роман Бычкова «Гулливер и его любовь» поразил критику не столько своей эстетикой, сколько своими политическими и прочими пасьянсами. Писатель уже целиком сосредоточился на описаниях пограничных и «потусторонних» состояний человеческой психики. Здесь интересен отзыв Андрея Мирошкина, который написал про эту книгу: «Начавшись как типичный «крутой» роман из новой русской жизни, «Гулливер» постепенно вырастает в роман-загадку, роман-фантазм, роман-ленту Мёбиуса. Трагическая любовь смешалась здесь с большим бизнесом, психотерапия – с эротикой (ещё одна ипостась автора)» («Книжное обозрение», 2006, № 45).
Но даже такая умеренная похвала вызвала резкое негодование у рупора радикальных реформаторов – журнала «Знамени». Возмущённая неприятием со стороны Бычкова либеральных лозунгов постоянный автор журнала Анна Кузнецова призналась, что, прочитав страшные тексты Бычкова, ей стало «интереснее всего подглядывать за писателем. Одно употребление слова «элитарный» здесь говорит о многом – один из романных героев окончил «какую-то элитарную спецшколу»; на слово «LiveJournal» даётся сноска: «Элитарный Интернет-журнал, где можно выкладывать свои дневники». А в рассказах, объединённых в цикл и написанных в стиле заборного творчества страдающих от спермотоксикоза подростков, инсценируется главный фантазм, травмирующий бедного автора: в постмодернизм «пролезли всем кагалом» столичные инородцы, бортанув русского провинциального мальчика, в элитарных спецшколах не учившегося» («Знамя», 2007, № 5).
Правду-матку рискнул высказать лишь ироничный Игорь Яркевич. Он прямо заявил: «Новый роман Бычкова «Гулливер и его любовь» – это первый роман-гештальт. Таких романов в русской литературе ещё не было. Единственно, конечно, жаль, что за такие романы у нас не дают литературных премий, их стараются как-то обходить и всячески замалчивать» (цитирую по «Независимой газете», 2007, 18 мая).
Что тут добавить?В. ОГРЫЗКО