ЗАПРЕТ НА ПОДЛОСТЬ

№ 2008 / 4, 23.02.2015

Ровно десять лет назад у Лидии Сычёвой состоялся дебют: в январском номере «Нового мира» были напечатаны её «Деревенские рассказы». Думается, что многие такому началу – впрочем, ответственному и ко многому обязывающему – только позавидовали бы. А как сегодня писательница относится к своему дебюту, и какой творческий путь пройден ею за это время?

– В Литинституте я училась в семинаре у Руслана Тимофеевича Киреева, – говорит Лидия Андреевна. – Наш набор был последним, когда бесплатно можно было получить второе высшее образование. (Сегодня руководители творческих вузов заявляют об абсурдности сложившейся ситуации: разве можно из вчерашних школьников подготовить дирижёров, кинорежиссёров, писателей? Нужен жизненный опыт, чтобы появился свой взгляд на мир, на искусство. Неужели Россия разорится, если, допустим, двести человек получат второе высшее образование бесплатно, победив в конкурсном отборе 17-летних детишек?!) Семинар собрался весьма буйный – на занятиях обсуждались и рукописи «дневников» (молодых людей, москвичей), и нас, заочников (народ постарше, тёртый, преимущественно провинциалы). В «Новом мире» меня напечатал сам Киреев – он вёл в журнале отдел прозы. Руслану Тимофеевичу я благодарна за этот благородный шаг. Мне очень близка его книга «До свидания, Светополь!» После неё я полюбила Симферополь, Крым и когда впервые туда попала, чувствовала себя как дома.
Но на свой дебют и тогда, и сейчас я смотрела и смотрю спокойно. Десять лет назад для меня было ясно, что это начало трудного пути. А сегодня за написанное мне не стыдно. Я не подличала, не угождала, не подстраивалась под «течения», не молчала из трусости, не писала «под премии». Есть русская дорога, по которой я должна пройти – честно и не виляя. Если у меня это получится – буду счастлива.
– В 2000 году вы с отличием окончили Литературный институт имени Горького. Помог ли он вам определиться с писательством?
– Литинститут в моём развитии сыграл колоссальную роль. Особенно на меня повлиял руководитель ВЛК Валентин Васильевич Сорокин. Он поразил меня своей убеждённостью, бесстрашием, требовательностью. До встречи с ним я даже не подозревала, что на свете есть люди, так болеющие за Россию. Валентин Васильевич соединил для меня литературу, которую я любила, – Есенина, Александра Фадеева, Маяковского, и современность.
Потому что громкие имена, на которых нас воспитывали в школе – «Двести десять шагов» Рождественского, «Братская ГЭС» Евтушенко, «Ленин в Лонжюмо» Вознесенского, и дальше – «перестроечные писатели» – Рыбаков, Черниченко, Солженицын, преподносимые как «первые номера» уже «общественным мнением», я никак не могла принять, хотя искренне пыталась их полюбить. Но кроме смуты в душе, они ничего не оставляли. Потому что была литературная мастеровитость, колебания в соответствии с требованиями времени (то есть конъюнктура), но где же подлинность, где та правда, которая и составляет суть классики – зарубежной и русской?! Я чувствовала ужасное одиночество – «в своей стране я словно иностранец». Это редкое везение, счастье, что я встретила Валентина Васильевича. Чувство родины вернулось в моё сердце, и сразу же восстановилась связь времен.
Но я думаю: несчастные наши люди! Многие из них тоскуют по красоте, по уюту, по удали и отваге, а что им подсовывают наши «деятели искусств», наша телевизионная интеллигенция?! Сколько душ погублено, сколько молодых талантов извращено, изгажено, пущено на ветер! Несчастная Россия.
– Нашим читателям практически ничего неизвестно о вашей долитинститутской жизни. Где учились, работали, кто ваши родители?
– Детство моё прошло в одном из сёл Воронежской области. Родители – крестьяне, колхозники. Семья наша была необычная. От отца я никогда не слышала ни одного грубого слова, хотя он фронтовик, в войну служил в артиллерийском батальоне морской пехоты. (Представляете мой ужас, когда я в прозе современных раскрученных «писателей», уже в пору моей учёбы в Литинституте, сталкивалась с матерщиной?!)
А мама моя, Харламова Наталья Ивановна, вообще была уникальным человеком (она уже ушла из жизни, Царствие ей Небесное). Настоящий народный талант, а уж писатель – не чета мне! Она начинала говорить, и я слушала её, открыв рот. Такое богатство языка, ум, ирония, наблюдательность, внимание к детали. А воля?! А трудолюбие? А любовь к людям? Мы все, даже отец, признавали в семье её первенство. Причём она для этого ничего вроде бы и не делала. Но есть такие люди – они ещё и слова не сказали, а уже понятен их масштаб.
Старшие дети учились в институтах (две сестры и брат), а мы с мамой зимними вечерами сидим на лежанке, книжки читаем. Тома собраний сочинений я сумками таскала из библиотеки. Телевизора у нас не было, но мир, который открывался в книгах Бальзака и Диккенса, уверяю, намного интереснее нынешних экранных картинок. Мама много знала наизусть – причём не только стихов, но и прозы, у неё была отличная память. Она любила процитировать в обыденном разговоре из «Анны на шее» Чехова или «Угрюм-реки» Шишкова. Не для похвальбы, а для поучения, или просто восхищаясь – вот, мол, как хорошо сказано. А значит, внутренне мама всегда жила литературой, духовным интересом. И это, конечно, не могло на мне не сказаться. Мой первый литературный учитель – мама, и вкус, который она мне привила, скорее всего не думая об этом, не смогло расшатать ни школьное образование, ни «общественное мнение».
Мама прожила тяжёлую жизнь, похоронила двух своих взрослых детей. Это страшно, не дай Бог кому такое испытать. Её мужество меня всегда потрясало. А меня она всегда жалела.
– Кто ещё были вашими учителями в прозе, какие имена классиков вам дороги?
– Любимый мой писатель – Лев Толстой. «Анну Каренину» я читала много раз и всегда испытывала наслаждение. Красивый и мощный человек. Я люблю его абсолютно, то есть принимаю всего, со всеми «бурями». Некоторые идеи Льва Николаевича мне, конечно, не близки, но при абсолютной любви это не имеет значения.
Ещё одна непреходящая радость – Иван Бунин. Он очень правдив, честен, а потом, мы же земляки, и его темы, ритмы, наблюдения мне близки, что называется, «физически». В Бунине – грандиозная сила описательности, естественность переходов, «переливов» внешних и внутренних состояний.
Люблю я и Мамина-Сибиряка. «Приваловские миллионы» – такой язык, юмор! А характер, ирония! Богатство какое! Владимира Зазубрина, автора «Общежития», тоже ценю – яркий талант, энергия, национальная боль. Совершенно забытый ныне уралец Иван Акулов – писатель, безусловно, с огромным диапазоном переживания. У него безупречное чувство ритма прозы и её благозвучия.
Большой талант – это чёткость формулировок, особенная чёткость фразировки, щегольство даже… Это совершенство, «подключенность» к иным, бескрайним мирам, к вечности («Красота – это чувство Бога».).
– Одной из ваших инициатив в годы учёбы в Лит-институте было создание студенческого самиздатовского журнала «Молоко». Что представляет собой «Молоко» сегодня? Чем он отличается от других литературных интернет-изданий?
– «Молоко» придумала прозаик из Санкт-Петербурга Наталья Алексютина. Мы сидели на лекции по истории русской критики, и, как юлии цезари, слушая преподавателя, попутно обсуждали текущие литературные дела – на тетрадной страничке, чтобы не шуметь. Актив журнала составили прозаики двух семинаров – киреевского и евдокимовского (на занятиях у Николая Семёновича Евдокимова я тоже, кстати, бывала).
Несколько лет назад я набрала в Яндексе словосочетание «литературный журнал». Появились десятки сайтов. Но на запрос «русский литературный журнал» первой строчкой выскакивало наше «Молоко».
Сейчас слово «русский» легализовано. А вот когда мы решили зарегистрировать журнал и собрали документы, желанную гербовую бумагу пришлось ждать несколько месяцев. Потеряв терпение, я отправилась в госучреждение. И тут выяснилось, что свидетельство готово. Чиновница, пряча глаза, сказала: если мы готовы получить бумагу без слова «русский», то, пожалуйста, её можно забирать. Утешила нас женщина тем, что, издавая журнал, мы это слово всё-таки можем употреблять в названии – это не будет считаться большим нарушением. Славно, не правда ли?
Для нас, создателей «Молока», ориентация на русскую культуру и её ценности была с самого начала определяющей. Так появилось это сообщество, объединяющее самых разных людей. Тут и русские, и полурусские, и совершенно нерусские, и атеисты, и православные, и язычники, и старообрядцы, и мусульмане, и реалисты, и постмодернисты, и авангардисты, и монархисты, и коммунисты, и молодые, и пожилые, и заслуженные писатели, и зелёные дебютанты. Что же объединяет всех авторов? Мне кажется, в первую очередь, нравственные идеалы. Талант может быть большим или малым, эпическим или лирическим, «умственным» или «чувственным». Но талант – не разрешение на подлость или предательство. Отбирая рукописи для публикации, мы руководствуемся этим принципом. Потому талантливой грязи на страницах «Молока» вы не встретите.
– Как вы относитесь к термину «женская проза»? Причисляете ли вы себя к ней?
– Однажды я увидела на сцене певицу Татьяну Петрову. Удивительная красота внешняя так сочеталась в ней с красотой и силой исполнения, что я не смогла сдержать слёз. Пела она русскую народную песню о женской доле. А после звучали и «мужские» песни – «Златые горы», «Ухарь-купец». И тоже – на ура.
Но, похоже, что для женщин эпический талант скорее исключение, чем правило. Но зато какие эти исключения! Я имею в виду роман Зои Прокопьевой «Своим чередом» и роман Веры Галактионовой «5/4 накануне тишины». Женская ли эта проза? Сомневаюсь.
С другой стороны, мне кажется, что у женщин и мужчин в литературе разные задачи. И в жизни – тоже. Представьте деревню, семью, где жена – тракторист-фермер, а муж – домохозяйка-огородница. Но наш народ, к сожалению, пережил столько бед и катастроф в ХХ веке, что и такое возможно.
– Я заметил, что главные герои автобиографических рассказов не носят вашего имени (например, в рассказах «Ненаписанное интервью» и «После крушения» героиню зовут Ольгой Брянцевой). Не боитесь показаться старомодной?
– Не думала, что вы так внимательно меня читаете… Вопрос о новаторстве в искусстве и прост, и сложен. Задачу написать что-то «эдакое», чтобы мир ахнул, я перед собой никогда не ставила. Слово – не мода. Оно гораздо глубже, и влияние его незаметней, но сильней. Главное – всегда идти вперёд («поэзия вся – езда в незнаемое»), а для это нужна, прежде всего, духовная работа. Если её нет – нет и писателя.
Но есть великие люди, совершенные. Пушкин, например. И новаторство его также естественно, как поход Ермака в Сибирь. А если результатом «модернизма» становится то, что Китаю по-тихому отдают половину Большого Уссурийского острова и остров Тарабаров, то ничего, кроме омерзения, такое новаторство не вызывает. Территории, конечно, раздают политики, а не писатели. Но вот автор «Слова о полку Игореве» переживал за русскую землю. А многие ли из нас, пишущих людей, выступили против разбазаривания российских территорий уже в новейшее время?
– В чём, на ваш взгляд, заключается русская национальная идея?
– Русские должны осознать себя как народ, перед которым стоят очень трудные задачи. И нерусские, живущие в России, – тоже. («Литературная Россия» уделяет много внимания национальным литературам – это замечательно. Многоцветье культур – сила наша).
Приехала я перед Днём Победы домой, в Воронежскую область, сидела, смотрела «Местное время», телепередачи. Чуть пошатнули («ради праздника») информационное пространство, и совсем другое самоощущение, совсем другая сила, совсем другая страна. Орда, которую мы везём на своей шее (и добровольно «выбираем»), презирает народ и глумится над ним. Я, может быть, резкие вещи говорю, но ведь они не новость! Зашла на днях в магазин: старушка толкает перед собой тележку, в ней хлеб, три сосиски и пакет молока. И бабушка эта говорит сама себе: «Мне ж денег не хватит, зачем я столько набрала!» А по щекам у неё – слёзы.
Богатеет страна: больше иномарок на дорогах, особняков за городом, глянцевые журналы публикуют заоблачные гонорары спортивных и прочих «звёзд»… Но всё это благополучие оплачено жизнями преждевременно умерших граждан России. Всякое неправедное (нетрудовое) богатство, прямое или косвенное – всегда за чей-то счёт. «Ниоткуда» оно не берётся.
Честность и справедливость – вот наша национальная идея. Село моё родное – Скрипниково – полуубитое, ещё десять лет такого гениального правления, и оно исчезнет с карты страны. Детей призывают рожать за деньги. Ладно, хорошо. А для чего их рожать? Чтобы они пиво с пелёнок пили и Петросяном очаровывались?! Чтобы стали связующим звеном в цепочке – товар – деньги – товар? Посмотрите, у нас ведь современного человека полностью лишили представления о труде как о чём-то радостном, нужном, необходимом, о том, что вообще движет историю и мир.
Конечно, в таком государстве мало поощряется искусство, нравственно возвышающее душу. Как ни крути, но такие кино и литература мешают «торговать». Родиной, собою и людьми. Вот уж, действительно, «у России снова, кроме Бога, нету никого…»
Иван Ефремов устами одного из своих героев говорил: «…Прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за родину жизни. Забыв о своём славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо». Пока всё идёт по этой программе.
Очень не хочется, чтобы наше поколение в литературе стало последним, для которого Россия – центр мира, главная точка приложения сил. Марина Котова, Алексей Витаков, Юрий Невский, Юрий Горюхин, Дмитрий Ермаков, Виктор Никитин, Михаил Крупин, Алексей Шорохов, Михаил Бондарев, Виктор Боченков, Ольга Старостина, Капитолина Кокшенева, Василий Дворцов, Геннадий Старостенко, Константин Смородин, Владислав Артёмов, Вячеслав Лютый, Александр Нестругин, Екатерина Симина (Глушик), Иван Голубничий, Максим Замшев, Евгений Семичев, Диана Кан, Ирина Репьева-Лангуева, Николай Чепурных, Дмитрий Крылов и многие, многие другие – сколько нас, очарованных странников, идущих на зов русского слова! Да, зов слова. Как я боюсь потерять это мучение и счастье!
Помню, в середине 90-х, нас, нищих студентов Лит-института, спрашивали: зачем вы пишете? У вас нет никаких перспектив. Мне хотелось ответить: а зачем журавли летят на родину?! А про себя я думала: каково птицам когда они возвращаются домой и вместо родных гнездовий видят ядерный могильник… Так вот, нам нужно сохранить для наших младших литературных «братьев и сестёр» хотя бы часть того духовного богатства, которое пришло к нам по наследству. Не потеряют совесть – разберутся, кто есть кто. Потеряют – будут есть горький хлеб колонизаторов.
Мне кажется, что в серьёзной русской литературе сегодня остались лишь «истинно верующие». Верю: их время – придёт.Беседу вёл
Илья КОЛОДЯЖНЫЙ