Глубинное неЧто уже не откроетсЯ

№ 2008 / 7, 23.02.2015

Случай Пяйви Ненонен – уникальный в своём роде. Чистокровная финка, никогда не имевшая отношения к России, однажды круто изменила свою жизнь: переехала в Питер, в совершенстве овладела русским, и не только изучает нашу современную словесность как литературовед и критик, но и пишет сама – рассказы Пяйви печатаются в «Звезде», были в лонг-листе премии «Ясная Поляна», готовится к изданию книга малой прозы…

– Пяйви, как же всё это получилось?
– Прозвучит довольно банально, но я влюбилась в Россию с первого взгляда. Мне было шестнадцать лет. Приехала в тогда ещё Ленинград со школьной группой. И что-то случилось такое непонятное, иррациональное, что заставило меня, робкого закомплексованного ребёнка, да ещё и с моим плохим зрением, так круто развернуться и броситься сломя голову невесть куда. Иностранцы обычно любят Россию за литературу, культуру или какую-нибудь возвышенную экзотику, а у меня всё случилось на пустом месте. Меня очаровали лакированные матрёшки, первомайские плакаты и разная там советская показуха для туристов. Эта шелуха впоследствии отпала. Как будто невидимая рука нарисовала на всей этой пошлости крестик и написала: «Копать тут». Вот я и окопалась.
А писать я начала вроде как случайно. В студенческие годы, правда, писала много писем – очень много. Они поглощали весь графоманский пыл. А тут как-то случился пустой такой период, лето, жара, работы нет, даже письма писать не о чем. Прочитала рассказы Феликса Светлова, милые такие, тёплые, без претензии. Захотелось тоже что-нибудь написать в этом роде. Вот и стала полушутя писать рассказы, по принципу «вдруг что получится». А когда вроде получилось, отнесла в редакцию – вдруг возьмут. Ну а раз взяли, надо написать что-нибудь ещё…
– А русский когда начали учить? И как вы сами думаете, в совершенстве ли им овладели?
– Тогда же, после поездки в Ленинград. Наверное, совершенства в шестнадцатилетнем возрасте не может получиться, потому что такого не может быть никогда. Всё-таки какое-то глубинное нечто уже не откроется.
Есть интересное несходство финского и русского языков: литературный финский очень отличается от разговорного, вернее, от диалектов. До такой степени, что, скажем, довлатовской разговорной интонации не передашь никак. Я ведь пыталась. Решив про себя, что хорошо знать язык и уметь переводить с него – это одно и то же, я кинулась, конечно, переводить Довлатова. Для меня, видите ли, нет ничего невозможного. Ошибка обнаружилась, когда я уже проделала немалый труд и бросать работу гордость не позволяла. Переводила я, кстати, в стол… Конечно, надеялась найти в Финляндии издателя, но до сих пор не нашла. Говорят: поезд ушёл, тема устарела, автор читателю неизвестен… С тех пор прошло много времени, и я редактировала этот перевод, наверное, раз четырнадцать… Теперь некоторыми местами довольна, но в общем задача была изначально нерешаема.
– А на финском вы пишете?
– Прозу практически нет. Так, графоманские отрывки. А вот стихи я начала писать, но уже живя в Питере. Я заканчивала учёбу заочно и, готовясь к экзаменам, прочла в учебнике, так сказать, инструкцию по калевальскому стиху. Я этот особый ритм узнавала при чтении, но не знала точно, как его делают. А тут это выяснилось. Решила попробовать, и вдруг в строчках как будто включился ток. С того момента я стала писать стихи, уже в основном классическими размерами, что в Финляндии считается старомодным делом, и, пожалуй, только со стихами у меня связаны серьёзные творческие амбиции, озарения и настоящие разочарования от неудач…
– Я знаю, что несколько лет назад вы написали целую книгу о современной русской литературе (в форме пространных и свободных по форме эссе о разных писателях, их новых книгах) – на финском языке и, очевидно, для финского читателя…
– Да, это моя любимая мозоль. Я задумала эту книгу, оказавшись со своими переводами в тупике: предлагаю финским издателям одно, другое, третье, а в ответ: «Читатель этого автора не знает и покупать не будет». А если авторов не переводят, то как же читатель их узнает? Замкнутый круг готов. Мне казалось, что я нашла из него выход – познакомить читателя сразу со многими авторами, заинтриговать, перевести «лакомые кусочки» и заодно припомнить к слову свои какие-нибудь забавные истории. Книга должна была в лёгкой форме разрекламировать любимых мною писателей. Я работала над этой книгой год с небольшим очень даже интенсивно: искала материал, выбирала, переводила, перечитывала, редактировала, потела и пыхтела… Всё самое лучшее, что мне в это время попадалось, я как ворона таскала и вплетала в это гнездо. Работала с подъёмом и верила, что легко найду издателя, а потом на меня посыплются переводческие заказы… Но оказалась в новом замкнутом круге: отделы художественной литературы отфутболивают к учёным, а те обратно. Одно издательство заинтересовалось было моей книгой, я очень долго ждала, но ничего не вышло. Я злилась на них – сколько времени мне угробили! После обнаружилось, что я умею и сама гробить его не хуже… Сейчас, впрочем, рукопись находится в довольно перспективном издательстве, и я снова жду ответа.
Это в Финляндии, а в России я уже несколько лет собираюсь выпустить маленькую книжку своих рассказов. Время от времени это желание обостряется, и тогда я начинаю трубить направо и налево, что вот – скоро будет книга. Когда все перестанут верить, я и впрямь возьму и выпущу.
– Кого вы считаете своим учителем? Может быть, скорее не среди писателей, а среди старших товарищей, наставников?
– По большому счёту, я гуляю сама по себе, заимствуя отовсюду понемногу. Переводя Довлатова, я кое-чему научилась – например, заканчивать рассказ… Старших друзей я слушаюсь мало. Впрочем, была у меня одна старшая подруга-собеседница, которая сильно на меня повлияла. Звали её Ирина Александровна Сидорова. Умный, интересный человек: я всё собираюсь о ней что-нибудь написать. Её уже три года нет в живых. Нет уже десять лет и моего педагога, который многому научил, Владимира Алексеевича Лаврова.
В Финляндии в университете города Ювяскюля в середине 90-х преподавал Игорь Золотусский. Я ходила за ним хвостиком и тщательно записывала его лекции, сначала на диктофон, потом с плёнки переписывала в тетрадь. Как-то перед экзаменом дала всей группе отксерить особо удавшуюся запись о «Чевенгуре» Платонова. На экзамене можно было выбирать любой из трёх вопросов, и неудивительно, что почти все выбрали «Чевенгур». Не зная подоплёки, Игорь Петрович потом написал в какой-то статье, что финские студенты удивительно хорошо понимают Платонова… Но это я отвлеклась.
С Игорем Петровичем мы всё время спорили о чём-то. Да и сейчас спорим. Мне за современную литературу обидно: он признаёт только классику.
– Русская и финская культура: они всё-таки похожи или нет, как вы считаете?
– Культуры разные и даже какие-то закрытые друг для друга; я на это постоянно наталкиваюсь. Но в чём именно загвоздка, не понимаю. Может быть, именно этого понимания мне не хватает больше всего в жизни.Беседовал Игорь САВЕЛЬЕВ