Соблазны нашего времени

№ 2008 / 9, 23.02.2015

Кому мешает Православие? Многие СМИ буквально ополчились на эту вековую основу русской государственности, культуры, духовности. Ещё Достоевский говорил, что душа русского человека – православная по своей природе. А сейчас тот же академик Виталий Гинзбург, фигура, обласканная многими телевизионными каналами, активно пропагандирует атеизм, каждый раз попутно задевая чувства верующих людей. Хотя он же сам как-то заявил, что в вопросах религии, веры мало что понимает, но судить берётся. Группа академиков пишет письмо президенту с просьбой обуздать, усмирить, поставить на место, не допустить откровенного мракобесия – «Основ православной культуры» в школе.
Так получается, что сейчас чрезвычайно модно исподтишка плевать в святые образа. Вспомним это ещё по печально известной кощунственной выставке в Москве «Осторожно, религия!» Почему-то нацболам, установившим растяжку с надписью типа «Путин, уйди сам» дали по три года реального срока, то здесь кроме общественного резонанса такое глумление ничего не вызвало. Это показывает, что у нас в обществе воспринимается сакральной величиной, по крайней мере, с точки зрения власти. Церковь критикуема, она раскрыта диалогу, в отличие от той же власти светской, которая зачищает вокруг себя любой росток сопротивления. И это показывает, что, несмотря ни на что, Православие у нас в силе, оно держится неизменно уверенно без увлечения какого бы то ни было административного ресурса. Это обнадёживает.
Волнует другое: наступление на Православие идёт планомерное и целенаправленное. Что особенно печально в ситуации крайне низкой религиозной культуры в стране. Видимо, удобно сделать из церкви музей и законсервировать веру как предрассудок далёкого прошлого. Силы, задействованные в этом наступлении, не рассчитывают на молниеносную победу, они постепенно и методично подтачивают. Их цель – деформация её сути, создание вокруг церкви управляемого информационного поля, состоящего из ложного, вывернутого наизнанку её образа. В это поле впрыскиваются различные стереотипы, штампы, мифы, которые со временем начинают формировать образ мысли. Это как с памятью о Великой Отечественной войне. Пройдёт ещё лет десять в существующем информационном режиме, и все будут думать, что нас спасли союзники, и вообще Советский Союз ничем не отличался от фашистской Германии.
Возьмём, к примеру, наугад две статьи из огромного, растущего в геометрической прогрессии вала не просто критических нападок на Православие, а таких, в которых происходит выверт, подмена реальности. Писатель из северной столицы Андрей Столяров открыл в «Литературной газете» (№ 49 от 05.12.2007) полемику о месте религии в современной России. Матёрый эссеист Борис Парамонов как-то для затравки кинул в «Новой газете» небольшую заметку «Православие не эффективно». Все основные тезисы изобличителей, как правило, повторяются, в разных изводах они кочуют из текста в текст, создавая карикатурный образ веры. Попытаемся выделить некоторые из мифологем, о которых регулярно приходится спотыкаться в последнее время.

1. Парамонов начинает с констатации того, что сейчас Православие многими мыслится как основа национальной идентичности, краеугольный камень русской идеи. Столяров предрекает опасность свирепствования в России «христианского фундаментализма». Проводится чёткая параллель между верой и марксистской идеологией, якобы всё это одного поля ягоды. С усилением роли Церкви обостряются националистические настроения, всё это препятствует той же России влиться в единую цивилизованную и архидемократическую семью народов. И ещё с десяток подобного рода тезисов, суммируя которые, можно вывести, что Православие – это печальный атавизм прошлого.
2. Говорится о засилии религиозной тематики в тех же СМИ: «Телевидение, в свою очередь, показывает в новостях то молебен, то крестный ход, то открытие храма, то торжественное освящение корабля или подводной лодки» (Столяров). Банально, но открытие очередного ночного клуба или (будем считать в прошлом) казино или игрового салона не вызывает такого неистового осуждения. А пропаганда различного рода шарлатанов, экстрасенсов, магов, астрологов, короче, всяческих суеверий, оккультной и магической ахинеи даже приветствуется.
Почему так происходит? На мой взгляд, ответ лежит на поверхности: безоглядное отрицание религии, вульгарный атеизм – дело достаточно сомнительное и бесперспективное. Поэтому более действенным мыслится подход размывания дробления территории веры, её полной дискредитации. На рынок выбрасываются и активно пропагандируются всевозможные третьесортные подделки, имитации, ширпотреб эзотерических учений и сектантских бредней. В большой политике давно уже стало известно, что диалог с политическими оппонентами мало к чему ведёт. Лучше внедриться на чужую территорию и произвести на свет компот ручных партий, которые попросту оттянут у оппонента его электорат.
3. Часто, говоря о Православии, разговор как бы невзначай переходит в плоскость борьбы с суевериями, оккультизмом. Тем самым в сознании реципиента ставится знак равенства между верой и суеверием. Вот и получается, что приметы, чёрные кошки и плевки через плечо – это то, что диктует нам религия. А раз так, то критическому гневу не будет края. Раздавить гадину!
Любой церковный ритуал в народном сознании под воздействием времени обрастает иными общепонятными подробностями. Суеверие зачастую становится некой демократизированной транскрипцией религиозных догматов, с чем, собственно, Церковь регулярно борется. Но ведь нельзя отвергать иконопочитание только потому, что кто-то может соскребать с икон краску, заваривать в кипятке и пить вместо чая.
4. Исходя из этого, выводят утверждение, что «русский человек нерелигиозен, говорит про иконы: годится – молиться, а не годится – горшки покрывать» (Парамонов). За религию принимали исключительно суеверия, а исходя их этого «православные священники не пользовались духовным авторитетом в народе» (Парамонов). Да вы и сами посмотрите, каковы их нравы, только откройте «Современный патерик» Майи Кучерской, и всё сами увидите…
5. Пугают угрозой сближения церкви и государства. Чертят ужасающие контуры клерикального государства, которое чуть ли не автоматически становится прибежищем и рассадником терроризма (видимо, из-за примата нетерпимости к инакомыслию): «Религиозное возрождение, приобретающее порой экстремальные формы, стало знамением нового тысячелетия. На слуху – террористическая активность сетевых исламистских организаций, ведущих настоящую войну против Запада» (Столяров). Помимо террористической угрозы конгломерат церкви с государством будто бы ведёт к созданию мощного бюрократического союза.
6. Православная церковь на современном этапе в логике рыночного мышления не что иное, как коммерческая структура, «использующая образ Христа только как раскрученный бренд» (Столяров). По версии публициста Елены Чижовой («Русская Православная церковь как политическая партия», Нева, № 3, 2006) Православная церковь предстаёт «совокупным олигархом» со всеми вытекающими отсюда последствиями, а значит, и общими для многих олигархов источниками происхождения начального капитала. Оказывается, она в своё время «воспользовалась кратким периодом безвластия, чтобы «под шумок» укрепить свои позиции и пополнить закрома», и это во времена всеобщего запустения и повсеместной разрухи. Сейчас это тоже чистый бизнес и ничего личного, под рясой сельского батюшки скрывается респектабельный костюм мелкого ларёчника.
7. Время Церкви – далеко в прошлом. В качестве допущения выделяется даже некоторая положительная её роль, но это всё былое, и теперь ситуация изменилась. Вытаскиваются за уши ветхие аналогии, что, в частности, Средневековье – это детство человечества, и тогда людям нужны были различные сказки и побасёнки. Сейчас же человек невероятно возмужал и вырос из тех штанишек. Христианство становится существенной помехой на пути решительного движения к прогрессу, оно плодит лишь «иллюзии, скрывающие подлинную реальность» (Столяров). Сверхчеловекам, то есть пафосным людям третьего тысячелетия, умудрённым недюжинным опытом и достижениями науки, крайне необходимо самим решать, «что хорошо и что плохо», самим «устанавливать для себя правила социального бытия, самим их соблюдать, не опасаясь божьего гнева» (Столяров). Церковь сейчас – экспонат музея, причём он достаточно долго простоял в основной экспозиции и его уже пора выносить в запасники. Мы великодушно отдаём ей последнюю дань, хотя бы из чувства исторической справедливости: «Пусть оно остаётся фактом российской культуры» (Столяров). В светлом и прекрасном будущем ей места, увы и ах, нет, и пусть она не загораживает нам туда дорогу.

Вывод делается достаточно определённый и бескомпромиссный: Православная церковь – «неэффективная, искусственная идеология», которая не в состоянии адаптироваться к вызовам современности, и бесперспективная в плане генерирования «конкурентоспособного человека», то есть человека нового времени (Парамонов). Однако не так всё безотрадно, и нам предлагаются некоторые варианты выхода из этой ситуации, при которой должны быть и волки сыты и овцы целы:
1. Если допустить, что религиозные воззрения имеют право на существование в современных условиях, то у них должна быть своя чётко очерченная резервация. Веру необходимо перевести в сферу глубоко личной интимной жизни человека. Это его свободный выбор, реализация его самости и поэтому здесь не должно быть никаких посредников. Как в протестантизме, где каждый сам себе священник, что является «основой свободной, самодеятельной личности» (Парамонов). Трансформация в протестантизм – это практически единственная панацея, которая позволит Православию сохранить себя. Вот и раздаются призывы к «религиозной реформации», которая мыслится не иначе как широкое «народное движение» (Парамонов).
2. Вслед за описанием благостной роли протестантизма делаются различные пассы и комплименты сектантской традиции, «ведь сектантство, едва ли не во всех своих вариантах, и было живым религиозным течением» (Парамонов). Если традиционные конфессии являлись чуть ли не тягчайшим ярмом для человека, то в сектантских течениях реализуется «свободный религиозный поиск, то есть становление самодеятельной личности» (Парамонов). Именно сектантство, как утверждается, может стать основным движителем «религиозной реформации» в России.
Одно время появлялись даже целые монографии, посвящённые доказательству того, что, к примеру, хлысты более всего отражают русский дух. Людская память – явление непредсказуемое и часто недолговечное. Так, если буря, ажиотаж по поводу какого-либо произведения смолкает, то волнение можно нагнать искусственно, включив механизмы шоу-бизнеса. Как это сделать? Очень просто. Достаточно собрать, отклассифицировать различные мнения, рецензии, точки зрения и вести кулачный бой с безответными муляжами. Со стороны это выглядит даже эффективно. Например, эссеист А.Эткинд, близкий к кругу журнала «НЛО», под занавес 90-х опубликовал в «Неприкосновенном запасе» (№ 2, 1998) заметку «Господа рецензенты». Метод автора, явленный в ней, что называется, «сделать из мухи слона»: возвести частный факт до размеров основополагающего, типичного, произвести подмену одного другим. Так он нападает на рецензента «Литературной газеты» (8 июля, 1998) за то, что тот позволил себе высказать мысль, будто Эткинд в своей работе «Хлысты» приписывает сектантству многое из того, что составляет и православную христианскую традицию. Парируя удар, Эткинд утверждает, что секта и есть часть христианства, отождествлять же христианство с Православием, по его мнению, есть полная бестактность. Следуя дальше за его логикой рассуждения, можно вообразить, будто Православие есть всего лишь одна из разновидностей сект, подобная тем же хлыстам. Почитаешь подобное, и создаётся впечатление, что многие наши интеллектуалы проходят обряд инициации у «Федьки в лавочке», прежде чем присесть за конструирование своих шедевров. Без комплексов, тормозов, стереотипов. Складывается ситуация, удивительным образом напоминающая интеллектуальную жизнь XIX века, именно такой, как её представили авторы «Вех»: в воздухе доминирует агрессивное отношение к культуре (и не только) страны, отрицается ценность её культурного наследия, а вера в Бога в русле традиционной религии, без примеси кармического, эзотерического, становится свидетельством дурного тона.
3. В качестве древнейшего примера, позитивно влияющего на развитие «самодеятельной» личности, приводится «иудаистская религиозность, талмудизм» (Парамонов). Художественную иллюстрацию чего предприняла Людмила Улицкая в романе «Даниэль Штайн, переводчик».

В начале прошлого века в обиход был введён термин «контртрадиция», которым оперировал в частности французский мыслитель прошлого века Рене Генон. Это система искусственных имитаций. Причем наиболее мощному удару подвергается именно духовная традиция, в ходе чего создаётся новая ценностная иерархия. Она внедряется в традицию, разрушая её. Ложные ценности выдаются за истинные. Высшей аксиологической категорией, к примеру, становится рынок. Место нравственных императивов заполняет требование выполнения его законов. Это как сомнительным образом нажитый капитал, который надо в срочном порядке легитимизировать, а потом с его помощью завоевать все возможные рынки.
В современном искусстве производятся различного рода перформансы, цель которых не только шокировать, но и поколебать устойчивые смыслы. Построение и искусственное выращивание «контртрадиции» – это тоже своего рода перформанс.
Ну что ж, как заметила Олеся Николаева в интервью газете «Московские новости» (№ 36 за 2007 год): «В ХХ веке богоборчество как борьба с Христом становится фундаментальным историческим «заданием» и претендует на статус новой онтологии». В XXI веке эта борьба будет происходить всё более ожесточённо, «контртрадиция» набирает силы. В завершение отмечу, что всегда нужно помнить: отказ или реформация Православия – это есть и отказ от национальных черт, полное форматирование национального менталитета. Хотим ли мы этого, большой вопрос.Андрей РУДАЛЁВ, г. СЕВЕРОДВИНСК