НА БЕРЕГУ ЦВЕТНОГО БУЛЬВАРА

№ 2008 / 14, 23.02.2015

Каюсь, не сдал, как это положено, когда увольняешься, утаил служебное удостоверение сотрудника еженедельника «Литературная Россия». Вот оно передо мной – солидное, тёмно-вишнёвое, с полустёршейся печатью, с подписями главного редактора Юрия Тарасовича Грибова и ответственного секретаря Наума Борисовича Лейкина. И моя фотография тридцатилетней давности…
Первое, что приходит в голову, когда смотришь на эти «корочки» – советское изделие, с помпезной позолоченной надписью – таких теперь не делают.. Есть какие-то в нём неуловимые приметы того времени, то, что невозможно подделать. Как невозможно воссоздать тот особый колорит здания на Цветном бульваре, с коричневыми от многолетнего никотина темноватыми коридорами, помнящими папиросы Горького, трубки Эренбурга, Симонова, сигары Чаковского, с кабинетами-чуланами, с торопливо снующими сотрудниками и авторами, озабоченными поисками нужного человека. Здание напоминало гигантский корабль перед отплытием. Когда печатался тираж газеты, это сходство усиливалось. В цокольном этаже здания начинала работать ротационная машина, похожая на какое-то мощное древнее животное, и стены сотрясались мелкой, упорной дрожью. На человека, попавшего впервые, а я тогда таковым и был, всё это производило сильное и сложное впечатление. С тех пор здание, несмотря на косметический ремонт, как-то съёжилось, но тогдашнее впечатление сохранилось.
Когда я начал работать в «Литературной России», а это был август 1976 года, в еженедельнике шла, как сказали бы сегодня, ротация кадров. В газету приходили новые – и как правило – молодые люди. Среди старожилов здания на Цветном бульваре, которое мы делили с «Литературной газетой», ещё витали рассказы о прежнем главном редакторе «Литературной России» Константине Ивановиче Поздняеве, о совсем недавно работавшем здесь и прославившемся за границей Саше Соколове, о скандальном уходе Марка Дейча… Пересказывались какие-то журналистские истории и курьёзы, но время уже немного повернулось, совсем недавнее прошлое становилось историей. Помню, как несколько первых дней я сидел в одном кабинете с критиком Дорой Дычко, только что покинувшей пост заведующего отделом критики и сдававшей дела Ирине Александровне Богатко. Признаюсь, я не очень хорошо знал критические работы Дычко, не знаю их и сейчас. Но уже и тогда отчётливо чувствовалось, что это человек из другой эпохи. Не хочу сказать ничего дурного, возможно, она была совсем неплохим критиком, но её время прошло. Думаю, что Ю.М. Грибов, может быть, и жалел об уходе «старой гвардии», с которой ему было удобнее, сподручней работать, но хорошо понимал, что состав редакции надо обновлять. И в результате коллектив оказался состоящим почти сплошь из талантливых и общительных молодых сотрудников. В этом мы, пожалуй, даже обогнали величественную «старшую сестру» – «Литературную газету». Недаром на каком-то из «совещаний в ЦК» (теперь, наверно, надо пояснять, что это такое) наш главный хвастался куратору еженедельника Потёмкину, что средний возраст сотрудников его еженедельника чуть ли не 30 лет, что у него в редакции практически одна молодёжь.
И это действительно было так.
В отделе прозы, которым руководила Галина Васильевна Дробот, писательница, фронтовичка, добрейший и отзывчивый человек, трудились молодые редакторы Юрий Стефанович и Игорь Кувшинов. Чуть позже из отдела критики в отдел прозы перешёл и я. Юра Стефанович, с которым впоследствии мы дружили, вместе работали в издательстве «Современник», кроме того, что был вдумчивым, толковым редактором, и сам писал очень талантливую прозу. Юра прошёл хорошую жизненную школу, закончил биологический факультет, прекрасно знал природу, побывал во многих экспедициях. К сожалению, он рано умер и успел создать не очень много: прекрасную повесть «Снега», ряд совершенно замечательных рассказов. Не сомневаюсь, в его лице современная литература потеряла выдающегося мастера.
Игорь Кувшинов тогда прогремел своими повестями «Гороскоп на январь» и «С нами не соскучишься», опубликованными в журнале «Юность». В отличие от степенного, солидного Стефановича он был экспрессивным, взрывным, хорошо чувствовал новые веяния в литературе, пытался, – увы, чаще всего безуспешно, – напечатать в еженедельнике рассказы своих сверстников. Кипел, негодовал, когда их «рубили», и снова начинал пробивать. А «пробивать» было очень трудно.
Тогда требовались светлые, оптимистичные рассказы, с положительным героем, активно включённым в трудовые будни. Но многие авторы писали совсем другое. И тогда за дело брался редактор. Порой очередной рассказ преображался – и ведь нашими же редакторскими ручками – до неузнаваемости, все минусы становились плюсами, присобачивался «хороший жизнеутверждающий» финал, и плод этого совместного писательско-редакторского творчества наконец-то подвергался тиснению. Были, по счастью, авторы, которые боролись за своё детище до последнего, шли на минимальную правку, а если и это не помогало – забирали свои рассказы. Но это известные писатели, люди с «именами»… Провинциальный же автор, а таких у нас было большинство, радовался и такой «подстриженной» публикации.
Коли есть спрос, то предложение, как известно, последует. И действительно, имелся в нашем «активе» целый ряд авторов, без осечек попадавших в «десятку», писавших то, что надо. Помню, в рассказе одного из них оленевод поехал на «Буране» искать затерявшееся в тундре стадо оленей, попал в пургу, несколько дней пролежал в снегу, но в итоге всё-таки нашёл стадо, да ещё попутно наткнулся на нефтяное месторождение и с триумфом вернулся в родной оленеводческий совхоз.
И эти установки не менялись годами. Позднее, когда я уже работал в «Литературной газете», заведующий отделом публикаций – весёлый, добродушный Георгий Гулиа говаривал поэтам, чьи стихи «не проходили»: «Напишите мне одно стихотворение о солнечной Тюмени, о её тружениках – сразу пойдёт в печать». Так что и тогда нефть была в цене.
Да, подобное шло «на ура», а вот опубликовать отрывок из «Ювенильного моря» Андрея Платонова нам так и не удалось, хотя он был уже завёрстан в полосу, были готовы и иллюстрации. С трудом проскочил «Морфий» Михаила Булгакова.
Когда в номер ставили такие вот спорные материалы, то на заседании редколлегии шли бурные дебаты. Г.В. Дробот, заведующая отделом искусства Ася Пистунова, заместитель ответственного секретаря, собранный и деловитый Александр Егорунин, как правило, высказывались за публикацию. Осторожный заместитель главного редактора Михаил Макарович Колосов, как правило, колебался. Писатель-фронтовик, он чувствовал, что печатать надо, что это настоящая литература, но в то же время хорошо знал, как бдительно следят за газетой чиновники из ЦК и из Союза писателей и явно побаивался этого недреманного ока. Позже, во времена перестройки, он отбросит эту робость, выскажет своё мнение, будет отстаивать его до конца. Но это будет позже… Чаще всего против подобных публикаций выступал второй заместитель главного – Алексей Филиппович Киреев. Полковник в отставке, он был категоричен в своих суждениях, а суждения были известные: «Не пущать!» Помню, как он вычитывал одну из статей правоверного критика-марксиста Ю.Суровцева, вычёркивая оттуда целые абзацы и приговаривая: «Править этих болванов надо!» Признаться, что оба они – и Суровцев, и Киреев – в тот момент симпатии у меня не вызывали. Это были их игры, которых мы сторонились. Правда, Володя Бондаренко, пришедший в газету чуть позже меня, сумел подобрать ключи к категоричному и прямолинейному Кирееву и успешно «пробивал» с его помощью трудные материалы.
Впрочем, энергии Володи трудно было противостоять. Он вечно отыскивал какие-то редкие архивные материалы, находил таланты в провинции, много общался с писателями. Мы делили с ним один узенький кабинет, сидели затылком друг к другу, но устремления в те времена у нас были общими. Действительно, к нам в комнату, как вспоминает и сам Володя, на наши споры и разговоры собиралась вся молодёжь редакции. Порой всё это затягивалось допоздна. Конечно, мы и выпивали, порой даже очень крепко, разумеется, не обходилось и без ссор и даже потасовок. Но всё это, к счастью, быстро забывалось, и наш молодёжный «Гайд-парк» продолжал свои бесконечные дискуссии.
Обсуждались литературные новинки, и не только вышедшие в отечественных журналах и издательствах – мы были в курсе и «самиздата» и «тамиздата». Крамольные имена и названия так и мелькали. В нашей комнатке мы обходились без цензуры. Особую пикантность ситуации придавало то, что в этом же коридоре сидел главлитовский цензор со своей печатью, дававшей право на публикацию. Сейчас это трудно понять, но тогда подобные вольности могли кончиться весьма трагично. Людей увольняли с волчьим билетом и за меньшие провинности. Да что там говорить… Ту же Галину Васильевну Дробот, заслуженного человека, открывшего литературе не одно талантливое имя, фронтовичку, члена партбюро, уволили в двадцать четыре часа, даже фамилию выломали из колодки, где печатался список членов редколлегии, только за то, что в её квартире обнаружили несколько номеров журнала «Континент». Не знаю, может, времена и были «вегетарианские», но ещё и удушливые до отвращения.
Словом, мы обсуждали то, что никоим образом не могло попасть на страницы нашего еженедельника. Ни под каким соусом.
Чаще всего блистал завзятый спорщик, талантливый журналист, редакционный донжуан Женя Сергеев. Он писал яркие, глубокие статьи о живописи, о театре, о кинопремьерах, об особенностях русской деревенской архитектуры. И это не было разбросанностью, поверхностным «взглядом и нечто». Это была настоящая профессиональная работа. Жаль только, что «Литературная Россия» не имела такой широкой аудитории, как та же «Литгазета», иначе судьба Жени сложилась бы иначе.
Впрочем, сейчас, по прошествии лет, можно уверенно сказать, что все участники наших буйных собраний, как говорится, «реализовались».
Продолжает выпускать сборники стихов Александр Бобров, тогдашний заведующий отделом поэзии, объездивший в те годы всю Россию. А кроме стихов – интересные исследования о заповедных местах России. Совсем недавно он издал замечательную книгу о русском фольклоре, о частушках.
Начинавший в еженедельнике курьером, Алексей Ерохин со временем стал сотрудником отдела искусства, а позже занялся кинокритикой и создал свой совершенно своеобразный авторский стиль. К сожалению, он трагически погиб. Помню, как на его похоронах коллеги по цеху, действующие и поныне кинокритики говорили об уникальности Лёшиного таланта, его нервном, оголённом чувстве правды в кино, в искусстве вообще.
Вполне успешно и ныне занимается журналистикой Александр Егорунин, Саша, бессменный посредник между начальством и нашим «Гайд-парком», первым принимавший удары руководства, косо погладывавшего на «вольнодумцев». Он умел улаживать любые конфликты, примирять яростных противников, находить выход из весьма затруднительных ситуаций. Думаю, что многие из нас избежали серьёзных неприятностей благодаря Сашиному дипломатическому таланту.
Я уже говорил о даровитом Игоре Кувшинове, позже подавшемся в педагогику, но, всё же думаю, не оставившем писательства. Нервный, наблюдательный, реактивный – он не может уйти от самого себя. Надеюсь, мы ещё почитаем новые тексты Игоря.
Вадим Дементьев, Александр Ячменёв работали в отделе братских литератур у Ильгиза Каримова. Вадим тогда активно занимался критикой, литературоведением. Саша Ячменёв – шутник и острослов – позже работал в «Крокодиле», а потом в юмористических программах на телевидении.
Во флигеле дома на Цветном бульваре находился отдел очерка. Там работал Сергей Баймухаметов – прозаик, очеркист, путешественник и непременный участник всех наших дискуссий и авантюр. Сейчас Сергей серьёзно занимается вопросами отечественной истории, выпустил ряд солидных исследований.
Вот такая бурная, энергичная, молодая жизнь кипела в прокуренных кабинетах и коридорах здания на Цветном. А если ещё учесть, что по этим же коридорам ходили, сидели в соседних кабинетах коллеги из необыкновенно популярной и по тем временам «либеральной» «Литературной газеты», с которыми мы интенсивно общались и приятельствовали, то без преувеличений можно сказать, что здесь и был эпицентр настоящей литературной жизни – Геннадий Красухин, Сергей Чупринин, Владимир Радзишевский, Андрей Яхонтов, Виктор Широков, Александр Юдахин – наши сверстники, одержимые тем же, чем и мы. Чиновники в стенах Союза делили премии, дачи в Переделкине, загранпоездки, путёвки в дома творчества, мы же говорили о литературе и по мере сил пытались служить ей. Пафосно, конечно, звучит, особенно если учесть, что всё это горение, эта энергия редко выплескивалась на страницы еженедельника. Слишком много было тогда «инстанций», зорко следивших за тем, чтобы всё было «правильно», по регламенту. Не давали ходу ни «русскости» Володи Бондаренко, ни «либерализму» Жени Сергеева и примыкавших к нему меня грешного и Игоря Кувшинова. Это и губило нас, ибо годы шли, и ничего не менялось, но вместе с тем и закаляло, учило добиваться своего или, во всяком случае, не отступать от своих убеждений. Как в наши дни точно сказала исследователь «поколения семидесятых» Елена Хомутова, «тем, чьё лучшее время (20 – 35 лет) пришлось на худшие годы (1969 – 1985), дорого пришлось платить за несвоевременный старт. Правда, и закваска того начала оказалась крепкой, и кто не пропал – приобрёл особые свойства» («Знамя», № 4, 2008 г.).
Слава богу, зрела тогда и новая литература, новая поэзия, и мы, наверно, это чувствовали. Да и ощущение, что ты не один такой, что рядом люди, думающие и чувствующие так, или почти так, как ты, многого стоило, придавало силы.
К сожалению, повторяю, все наши усилия не очень-то могли повлиять на гигантский механизм «государственного производства литературы», в котором всё было поставлено прочно и солидно. И вместе с тем я с удовольствием вспоминаю отдел проверки, доставлявший нам немало хлопот. Ведь без подписи его сотрудниц Любы Лехтиной и Жени Кацман, подтверждающей, что все факты проверены, цитаты и имена верны, ни один материал не уходил в набор. Вот об этом действительно стоит пожалеть, ибо нынешняя журналистика безбожно перевирает всё, что только можно переврать.
И ещё – на все письма, пришедшие в редакцию, надо было обязательно отвечать. Отвечать любому корреспонденту, пусть даже не совсем вменяемому. Это была тяжкая обуза, толковые письма попадались крайне редко. Так, например, хорошо помню солдатские письма Вячеслава Огрызко, в которых он присылал нам рецензии на поэтические новинки. Когда только успевал читать! Впрочем, Слава активно сотрудничал с нами и до ухода в армию. Словом, разные были письма. А весь поток корреспонденции регистрировался, сортировался, складывался в архив. Архивом интересовались только загадочные безликие дяденьки из расположенной не очень далеко от Цветного организации. Они искали так называемые «настроенческие» письма. Думаю, что находили.
В отделе писем работала Наденька Выставкина, хрупкая, тихая девочка, несмотря на совсем юный возраст очень точная и мудрая. Она, Лена Чигарькова, Лена Снежко, Ира Шведова, наши машинистки (а ведь действительно, компьютеров-то ещё не было; целую комнату, обитую звукопоглощающими панелями, занимало машбюро, и там неумолчно стрекотали электрические пишущие машинки) Таня Гудкова и Таня Горшкова – всегда были в нашей компании, и без них невозможно представить себе тогдашней жизни в редакции.
Как невозможно представить её и без секретаря главного редактора – Тани Травинской, чернокудрой, весёлой, всеобщей заступницы и утешительницы. Частенько наши сборища продолжались у Тани на Сретенке, где она жила в огромной коммунальной квартире. Сейчас, по-моему, таких квартир уже и нет. Помню высоченную стремянку, которую Таня выпросила через знакомых в Большом театре, чтобы побелить потолок в своей комнате. Вися на головокружительной высоте под потолком, мы с Володей Бондаренко пили на этой стремянке за литературу.
А краснолицый, крупный Павел Исаакович Павловский, драматург, сотрудник отдела прозы! Лихой фронтовик-артиллерист, несмотря на внешнюю брутальность, он сохранил в себе детскую непосредственность и доверчивость. Павел Исаакович был благодарным объектом самых различных розыгрышей. Как всякий артиллерист, он обладал оглушительным, «командным» басом. Надо было видеть и слышать, как из соседней комнаты ему звонил наш очеркист Эдгар Эльяшев и, представившись Мариэттой Шагинян (как известно, глухой), просил Павловского говорить погромче. Через пару минут к кабинету обеспокоенно сбегались все сотрудники, находившиеся на этаже.
Вместе с нами в отделе прозы сидел заведующий юмористически-сатирическим отделом «Ревизор» Володя Владин, известный писатель-юморист, человек, наделённый фантастическим природным остроумием. Их диалоги с Павлом Исааковичем, обладавшим несколько иным чувством юмора, доводили слушателей до изнеможения.
При всей тогдашней бесшабашности и размашистости мы относились к работе вполне профессионально – номера выходили в срок, и особых проколов не случалось. Иногда я работал заместителем ответственного секретаря и изнутри видел, каких усилий стоил этот режим. Особенно трудно было хорошо и точно проиллюстрировать материалы. Наш главный художник Иван Алексеевич Сидоров, Иван, как все звали его, а под горячую руку – Ванька, был стихийно талантливым человеком. Неудавшийся джазмен, один из первых «стиляг» пятидесятых, он на всю жизнь сохранил артистичность натуры. Это его и подводило, и выручало. Он крепко пил и частенько начинал делать это с утра. Несмотря на жёсткий прессинг со стороны Н.Б. Лейкина, он ухитрялся проносить к себе в кабинет, да и ко всем желающим, водку в стакане, куда опускал кисточку для ретуширования фотографий. Но опыт, точное чутьё всегда вывозили его – номер с иллюстрациями выходил в срок. Однажды Ивана за его пристрастие к зелёному змию уволили, и почти год отделом оформления руководили разные люди. Ничего хорошего из этого не получалось. И когда кто-то на редколлегии робко сказал, что Иван не прочь вернуться, Ю.Т. Грибов заинтересованно повернул голову. «Он теперь не пьёт…» – робко продолжал ходатай. На что Юрий Тарасович мудро заметил: «Если Иван-то не пьёт, значит, он сломался. А такой человек нам не нужен». В общем, Иван вернулся и работал ещё несколько лет.
Но времена менялись и для нас. И хотя по-прежнему под окнами шумел Цветной бульвар, а здание, похожее на корабль, продолжало своё плаванье, но что-то неуловимо менялось.
Появлялись новые люди – Юрий Гусинский, Георгий Елин, Вячеслав Сухнев, а наша когорта постепенно редела. Ушёл в «Октябрь» Володя Бондаренко, в «Вопросы литературы» Женя Сергеев, в «Крокодил» Саша Ячменёв, в издательство «Современник» Юрий Стефанович и Сергей Баймухаметов, уволился Игорь Кувшинов, я перешёл через коридор – в «Литературную газету».
Сейчас, глядя на нас, тогдашних, издалека, не сомневаюсь – годы в «Литературной России» не прошли для каждого из нас зря. Они совпали с нашей молодостью, с честолюбивыми надеждами, мы многому научились друг у друга, и каждый пошёл своей дорогой.

Геннадий
КАЛАШНИКОВ