Вход в Шамбалу

№ 2008 / 18, 23.02.2015

Првый пражский международный литературный фестиваль «Европа-2008» собрал русскоязычных писателей зарубежья в Русском доме при посольстве Российской Федерации. Инициатива, конечно, шла от местных русских литераторов, но стоило бросить клич, и в Прагу съехались наши собратья из Германии, Австрии, Венгрии, Норвегии, словом, отовсюду, где пишут. А пишут всюду. Поддержка фонда «Русский мир» позволила оплатить расходы, но не о деньгах речь. Съезжались в основном за свой счёт, потому что соскучились на чужбине, какой бы устроенной и спокойной ни была там жизнь.
Чрезвычайный и Полномочный посол Российской Федерации в Чешской Республике Алексей Леонидович Федотов сказал в приветственном слове: «Прага – это город, который всегда вдохновлял творческую интеллигенцию». Что правда, то правда. Домик, где жила Марина Цветаева, расположен над садами и парками – его бережно сохраняют. Так же бережно Прага лелеет места, где был Кафка. Это насквозь литературный город.
В Праге к русским относятся тепло. О политике я не говорю, это другая материя. Кстати, что меня искренне порадовало, это сосредоточенность на культуре. Именно о ней говорили все, кто собрался. Вопросы в основном сводились к проблемам русской речи. Как мы относимся к мату? Почему стали называть друг друга только по имени, забывая отчество? Не слишком ли много иностранных, в основном английских слов проникло в русский язык?
Отвечаю за себя. Пушкин говорил, что в России наступит свобода, когда издадут Баркова без купюр. Издали. Но вот что странно: Баркову и Пушкину табуированная лексика позволена, а на живых писателей, например на Игоря Яркевича, обижаются. Академик Лихачёв, задумываясь над природой мата, открыл, что только у нас части тела, от которых исходит жизнь, считаются «срамными», потому что мы не прошли через Возрождение. Мы по-прежнему называем естественные проявления чувств низменной страстью. Мы так и не реабилитировали человека всего целиком – с душой и телом. А там, где табу, там и нарушение запрета – мат. Отпадут запреты – исчезнет мат.
Со мной, конечно, многие не согласились, мол, Пушкин этих слов не употреблял. Я процитировал: «В Академии наук / заседает князь Дундук. / Говорят, не подобает / Дундуку такая честь. / Отчего ж он заседает? / Оттого, что ж…а есть». Зал оживился и зааплодировал. Дело не в лексике, дело в том, как ею пользоваться. То, что у Баркова грубо и непристойно, у Пушкина иронично и изящно.
«А что случится с молодым человеком, который интересуется только матерной лексикой в литературе?» – «С тем, кто интересуется только этим, уже ничего не случится», – ответил я под хохот зала. Но и на следующий день наш замечательный телеведущий программы «Искатели» Валерий Иванов-Таганский продолжил тему. Вот, дескать, Чехов, Достоевский не прибегали к запретной лексике. Тут я не удержался и процитировал отрывочек их «Дневника писателя». Шли по улице мастеровые и изъяснялись исключительно одним словом. Достоевский к ним с упрёком: что же вы, чего ни коснись, одним словом обозначаете. Мастеровой повернулся к писателю: «А ты что за … такой выискался?» Вот так доброжелательно шутливо обсуждали мы вопросы совсем не шуточные.
Трудно, конечно, прожив солидную часть жизни преподавателем Константином Александровичем, вдруг в журналистской среде «Известий» превратиться в Константина. Но ведь рядом был Отто Лацис, которого тоже никто по отчеству не называл. И сам главный редактор Голембиовский для многих был просто Игорем. Хотя, вообще, отчество – это красиво. Это дань уважения к родителям. Мой отец был Александр, а я Александрович – разве плохо? Но языку не прикажешь. Он живёт и развивается по своим таинственным законам. Сейчас вот нахлынули английские слова, а во времена Пушкина доминировала французская лексика. Даже «русская душою» Татьяна Ларина «изъянялася с трудом на языке своём родном». Карамзин перевёл французское слово touchant как «трогательный». Его тотчас высмеял князь Шаховской. Барин говорит горничной: «Ты такая трогательная». – «Что вы, барин, я вас не трогала», – отвечает девушка. А всё же слово прочно вошло в язык, стало русским.
Понятно, что русскоязычные писатели Европы столкнулись с проблемой речи. Их дети плохо знают русский язык. И в миллионах семей за рубежом, особенно в бывших наших республиках, та же проблема. За русский язык я спокоен, он никуда не денется. На нём и сегодня создаются выдающиеся произведения. Моё беспокойство о русской поэзии, которую изгнали в самой России со всех книжных полок. Поэзию не издаём, поэзию не берём – вот любимое заклинание современных издателей и книгопродавцов. Да, поэзией интересуются всерьёз не более 1 000 000 читающего населения. А современной поэзией и того меньше, поскольку о ней просто ничего не знают. Но поэты в этом не виноваты. «…Рыдай, Россия! / Какое время на дворе – / таков мессия», – сказал когда-то Андрей Вознесенский.
Поэзия отступила перед политикой, бизнесом, масскультурным гламуром. Вернее, отступила не поэзия, а читатели от неё отступили. Тем хуже тому читателю. Те же процессы и в Чехии. Мы беседовали с замечательным поэтом Вацлавом Данеком и понимали друг друга с полуслова. Он тотчас перевёл на чешский моё стихотворение «Дудочка»:Наградил меня Господь
Дудочкой в аду
– Ду-ду-ду-ду
Ду-ду-ду
Ду-ду ду-ду-ду
Мы встретились в Чешском Пен-клубе, президентом которого был легендарный драматург президент Чешской Республики Вацлав Гавел. Сейчас Пен-клуб возглавляет поэт Иржи Дедечек. Он сам нашёл меня на фестивале в Русском доме и пригласил на эту встречу в самом центре Праги. Здесь самые родные имена: Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Андрей Битов. Со всеми связывает личная дружба, но что поделаешь, время летит, и уже не так легко летают по миру патриархи-шестидесятники.
На фестивале доминировала поэзия. При любых массовых чтениях качество текста бывает разным. Не вызывала сомнений только искренность. По сути дела, стихи по-русски – это всегда исповедь. Читает ли поэтесса: «…как здорово, чёрт побери, / когда вас пинают ногой в живот / не снаружи, а изнутри!», – а потом сознаётся в стихах, что все эти оргазмы – ничто по сравнению с материнской любовью. Или другая поэтесса переживает, что «подкрался бальзаковский возраст, царапнув морщинкой по лбу». Или поэт зачитывает длинное ритмическое послание, где каждая строка начинается со слова «спасибо». Всё это искренняя, хотя и очень наивная, современная, как бы это сказать, словесность. Не литература, а именно словесность.
Вот поэтесса Галина Свинцова, которую я знал ещё в юности по литературному объединению, читает поэму, посвящённую своему мужу – оперному певцу и прозаику Эдуарду Трескину. Он, кстати, один из главных инициаторов этого фестиваля. Замечательный отрывок он нам прочёл. В пражском баре беседуют два друга. Один говорит, что Прага, мол, город алхимиков, алхимия же открывает врата в Шамбалу, страну бессмертия. «– Это которая в Гималаях, что ли? – Ага, в Гималаях. Только вход-то здесь, в Праге. Точно не знаю, врать не буду – то ли где-то на Баррандове…» После этого герою рассказа кажется, что все прохожие на тёмных улицах идут на ночную смену в Шамбалу.
Главный «шамбалист» – глава Русского дома Борис Викторович Ионов доволен. Литературная пражская весна 2008 года удалась. Доволен и президент Союза русскоязычных писателей в Чешкой Республике Сергей Левицкий. Это он, оказывается, себе такой роскошный день рождения закатил. «Раньше я Русский дом в Праге назвал в своей статье «ледяным домом», а теперь здесь согреваются сердца».
Московская поэтесса Елена Кацюба начала выступление с сотворения мира – в её варианте Бог сначала творит зеркало, и весь мир возникает из отражений, в том числе Адам, Ева, Каин и Авель. Но потом – «в гневе разбил Бог зеркало и развеял по свету, / оттого мы видим мир не как создал Бог, / но как отражает зеркальный прах». Возможно, поэзия и есть этот зеркальный прах мира.
Я же прочёл собравшимся одно из последних стихотворений, которое хотя и не отвечает на все обсуждаемые вопросы, но, по крайней мере, нынешнюю ситуацию в культуре отчасти передаёт. Или мне так кажется.Театр после тирана

Уже отыграна игра
и умерли давно актёры
А сцена всё ещё гола
И ждёт другого режиссёра

Но и другой когда придёт
Не сможет отыграть те роли
Они отыграны до боли
А боль когда-нибудь пройдёт

Тогда и вылезут на сцену
Фигляры
Клоуны
Пажи
Переиграют нашу Пьесу
И передразнят нашу Жизнь

И может быть
Из-за кулисы
Я выйду
Как выходит Тень
И все актёры и актрисы
Уйдут за мной в глухую тень

И в занавесе встрепенётся
Моя минувшая Печаль
И зал внезапно содрогнётся
Отчаянием из отчайнь…

И может быть над Мейерхольдом
Оденется в последний траур
И это траурное небо
И этот чёрный тротуар

И может быть умрёт Михоэлс
Надев корону из Кремля
И в горностаевых сугробах
Утонет тело Короля

И в судорогах Таиров
Опять над Коонен замрёт
Всё замерло
Всё затаилось
Всё умерло
Всё не умрёт

Любыми средствами
Любыми
Вы выиграете Игрой
На сцену вырвется Любимов
И проиграет нашу роль.

Константин КЕДРОВ