ЧЕТВЁРТЫЙ ЭЛЕМЕНТ «ЛИТЕРАТУРНОЙ МАТРИЦЫ»

№ 2015 / 5, 23.02.2015

Я не верю утверждениям, что интерес к чтению нынче катастрофически низок, что вот раньше, мол, большинство людей без книги не мыслили свою жизнь, а теперь большинство мыслит…

По-моему, число читающих и число нечитающих осталось примерно в том же соотношении, что и лет тридцать назад. Правда, читают сегодня далеко не только книги – даже в самых глухих деревнях есть Интернет (причём, интернет-центры находятся, как правило, в библиотеках), и зачастую чтение, особенно современных произведений, происходит с экрана…

Но стимулировать интерес к чтению нужно, полезно, и здесь хороши многие средства. Кроме, быть может, приказов читать, которые прививают не любовь к литературе, а отвращение к ней… Впрочем, история знает немало образованных людей, в которых знания в юные годы вбивали при помощи палки. Хотя лучше, понятно, без насилия.Вдобавок, сегодня у читателей есть возможность публично высказаться о прочитанном, поспорить чуть ли не со всем миром о том или ином тексте. Порой, читательские рецензии в блогах, обсуждения могут поспорить с рецензиями и дискуссиями профессиональных критиков.

Лет пять назад издательство «Лимбус Пресс» выпустило двухтомник «Литературная матрица: Учебник, написанный писателями».

Конечно, это никакой не учебник в привычном смысле этого слова, о чём в своём предисловии предупредили составители, но тем не менее из статей (точнее, очерков) читатель мог узнать основные факты биографии героев – русских литераторов XIX–XXвеков, – узнать об их творчестве, а в идеале – увлечься и прочитать (или перечитать), скажем, «Горе от ума», стихотворения Фета, Некрасова, Есенина, Блока, «Тихий Дон», «Колымские рассказы».

Те два первых тома «Литературной матрицы» получили множество откликов в прессе, были даже обсуждения на ТВ; книга долгое время была в лидерах продаж центральных магазинов… Идея издания бесспорно удачна: современные писатели говорят о своих великих предшественниках, в основном, о тех, чьи произведения любят, ценят, хотят рассказать о своём чувстве другим…

Спустя некоторое время вышел ещё один том – с подзаголовком «Советская Атлантида», а под конец прошлого года был издан, как сообщил один из составителей, Вадим Левенталь, последний том – «Внеклассное чтение».

Богата же наша литература, если во внеклассное чтение отнесены «Слово о полку Игореве», протопоп Аввакум, Ломоносов, Державин, Жуковский, Гаршин, Тэффи, Александр Грин, Гумилёв, Газданов и ещё многие, многие другие… Конечно, кое-кто из этих писателей присутствует в современной школьной программе, но, согласимся, далеко не на первых ролях. Для полноты картины.

Интересны и, по-моему, очень точны очерки Евгения Водолазкина о «Слове о полку Игореве», Андрея Рубанова о протопопе Аввакуме, Александра Мелихова о Гаршине, Анны Матвеевой о Тэффи, Марины Степновой о Ходасевиче, Дмитрия Данилова о Леониде Добычине, Татьяны Москвиной о Газданове…

Сложновато пришлось, как мне кажется, тем, кто писал практически о наших современниках: Александр Етоев – о Радии Погодине, Владимир Березин – об Аксёнове, Владимир Лорченков – о Довлатове, Сергей Коровин – о Саше Соколове. Здесь мы видим скорее «эссе на тему», чем именно более или менее ясные по смыслу очерки о жизни и творчестве с личной оценкой. Я, признаться, не смог понять из этих эссе, что и зачем стоит прочитать, скажем, у Аксёнова или Довлатова, чем всё же так дорог Сергею Коровину Саша Соколов.

Лучшим в этом разделе (условно назову его – «о современниках») оказался текст Александра Снегирёва о Венедикте Ерофееве. Это, по сути, рассказ: герой-повествователь едет в электричке из Москвы в Петушки и слушает соседа, который льёт ему в уши сведения о Ерофееве, о смысле пития, философствует и т. д. Получилось забавно, вполне информационно (хотя хотелось бы о ерофеевской пьесе «Шаги командора» узнать, о романе «Записки психопата»), относительно оригинально.

Остановлюсь подробнее на самом коротком и самом длинном очерках «Внеклассного чтения».

Самый короткий: Битов о Ломоносове, а самый длинный: Максим Кантор о Чаадаеве… Андрей Битов крайне лаконичен. Он почти не пишет о поэзии Ломоносова, не цитирует его стихотворения (я, сторонник цитат в такого рода текстах, в отношении Ломоносова готов крикнуть: «И слава богу!», – до сих пор с дрожью вспоминая, как нас в школе заставляли учить наизусть кусок из «На взятие Хотина»). Битов рассматривает Ломоносова как прозаика, отталкиваясь от его научных трактатов…

Лет в четырнадцать я купил в букинистическом отделе несколько томов полного собрания сочинений Ломоносова начала 1950-х годов издания. В томах этих были его научные трактаты, и я не горел желанием погружаться в их чтение. Купил книги так, для коллекции, тем более что тома были внушительные, настоящие произведение искусства… Полистал, поставил на стеллаж, на время забыл, а потом как-то взял один том, пробежал взглядом несколько строк и увлёкся.

Это действительно проза. Причём и ироничная, и художественная, и познавательная, и филигранная. Именно в своих трактатах Ломоносов – настоящий новатор, изобретатель многих десятков слов, автор, старающийся через интерес читателя к повествованию, научить его, заставить думать. В стихотворчестве эти черты Ломоносова куда бледнее.

Битов приводит несколько отрывков из научных трактатов Ломоносова. Повторять их не буду, но, поверьте, это действительно прекрасные строки. А лучше возьмите «Внеклассное чтение» или, что ещё правильнее, сочинения самого Ломоносова и почитайте о Венере, о минералах, о физике, мозаике… Наверняка не оторвётесь.

Лично меня Андрей Битов заразил желанием снова открыть Ломоносова. И причём не стихотворения…

В отличие от Битова, уместившего свой очерк на семи страницах, Максиму Кантору для рассказа о Петре Чаадаеве потребовалось страниц шестьдесят.

Конечно, объяснить, кто такой Чаадаев, что пытался он выразить в своих «Философских письмах», непросто. Кантору это, по моему мнению, не удалось. Обращается он, как и большинство авторов «Внеклассного чтения», вроде бы к людям юным (и это правильно – что бы ни говорили, а основными читателями «Литературной матрицы» должны быть если не школьники, то молодёжь уж точно), но копает глубоко, широко, и в этой глубине и широте увязаешь, теряешься…

Да и можно ли объяснить, что конкретно хотел сказать своими произведениями мыслитель? А Чаадаев – именно мыслитель, и в его «Философских письмах», статьях, письмах реальным адресатам любой может найти и близкое себе, и враждебное, возмутительное.

Я много лет время от времени читаю куски из книги Чаадаева, вышедшей в 1989 года в серии «Из истории отечественной философской мысли». Вижу, что Пётр Яковлевич был грандиозной личностью, но целей его философии я, признаюсь, не постиг. Не помог мне постичь их и очерк Кантора.

Впрочем, мыслители редко имели такие уж чёткие цели. Главное, наверное, – мыслить, осмыслять, размышлять…

Многие авторы очерков проводят параллели между далёким или недавним прошлым с нашим временем. Эти параллели, может, и не совсем удачны, но всё-таки необходимы. Вот отрывок из очерка Андрея Рубанова о протопопе Аввакуме:

«Кстати, помимо семьи, Аввакум имел в разное время «до двадцати душ домочадцев», разного рода дальних и близких родственников, приживавшихся возле. Можно представить, до каких пределов доходило в те времена социальное расслоение, если совершенно небогатый священник, вдобавок диссидент, на свои скудные доходы содержал целую толпу бедолаг. Впрочем, институт приживальщиков был в старой России очень развит. Возможно, в ближайшие десятилетия – учитывая бушующий в мире кризис – он возродится. Как бы ни был ты беден, у тебя найдётся ещё более бедный брат или сват. Общество, где не поощряется инициатива и не воспитывается достоинство (для начала – человеческое, не говоря уже о гражданском) – а мы ныне живём именно в таком обществе, – обречено плодить сотни тысяч и миллионы люмпенов, приживал, немощных и пассивных людей, не умеющих найти себя, не способных сберечь своё здоровье, работоспособность и в конечном итоге свою личность».

А вот замечание Вадима Левенталя о Карамзине:

«Нашим Тацитом» Карамзин станет только после выхода IX тома – того, в котором про террор Ивана IV, – и это не столько смешно, сколько пугающе – пугающе похоже на День сурка русской истории: ведь и сейчас, чтобы с тобой поздоровались, нужно прежде всего осудить сталинизм».

Стоит отметить и такую мысль Владимира Березина из очерка о Василии Аксёнове:

«Правда, порой его учительство выглядит смешным, особенно когда выходит за рамки прозы. Вот, например, у человека есть настоящие, неподдельные причины не любить советскую власть. Однако ж, если продолжать сообщать это миру, не меняя стилистики, выработанной в конце восьмидесятых годов прошлого века, это выходит смешно. Нет, уже не существующая советская власть с тех пор не улучшилась, да вот как-то так выходит, что одна стилистика стареет, а другая – нет. И вроде партократы действительно нехороши, а всё ж неловко. Само размышление о том, какого стиля стоит придерживаться в этом вопросе, даже раздражение от аксёновских колонок и интервью – великая заслуга писателя».

Наверняка кому-то такие мысли покажутся спорными, но поспорить именно на эти темы не грех…

Большинство очерков, особенно о поэтах, насыщены цитатами. Это здорово: в течении ежедневной жизни немногие снимут с полки книгу стихов, скажем, Жуковского, Дениса Давыдова, Ходасевича, даже Гумилёва, или побегут за ней в библиотеку, или же погрузятся за стихами в Интернет. Но прочитанные строки во «Внеклассном чтении», уверен, кого-то побудят это сделать. Познакомиться поближе.

Хотелось бы побольше цитат и в очерках о прозаиках. Самым удачным здесь, на мой взгляд, стал совсем небольшой очерк Дмитрия Данилова о Леониде Добычине. Данилов смог и рассказать биографию Добычина, и очень вкусно написать о его произведениях, и дать изрядное количество образцов добычинской прозы. Очерк у Данилова получился, наверное, потому, что это любимый его писатель – «Это мой любимый писатель – иначе бы я не взялся писать эту статью», – признаётся Данилов. А о любимых писателях не стоит говорить много слов, разжёвывать и чрезмерно восторгаться. Главное – умно признаться в любви.

Далеко не все очерки, это признания в любви. Некоторые авторы спорят со своими героями, но тем не менее стараются, чтобы читатели поняли, что это были за фигуры, чем они значимы не только для истории литературы, но и лично для них, авторов.

Печальных исключений очень немного. К примеру, очерк Владимира Лорченкова о Сергее Довлатове. Очерк предельно личностный, но за этим почти неразличим сам герой – писатель Сергей Довлатов.

Из повестей Довлатова, благодаря которым он и жив в русской литературе, Лорченков упоминает (именно упоминает) «Зону» и «Иностранку», зато сосредотачивает внимание на вопросе (по-моему, высосанном из пальца) был ли Довлатов диссидентом (объяснению, что такое «диссиденты», с массой примеров, автор посвящает львиную долю очерка), а также газетным колонкам Довлатова. Забавно, что критикуя Довлатова за эти колонки, Лорченков то и дело повторяет, что ему «глубоко безразличен Довлатов чего бы то ни было, кроме Довлатова литературы». Но до литературы так и не доходит, призвав, довольно своеобразным образом, поверить, что Довлатов – один из лучших… Нет, лучше процитирую этот абзац:

«Всё, что вы читаете, я пишу об одном из лучших русских писателей второй половины ХХ века. Ну да, с необходимой оговоркой – на мой взгляд. Но так как я – один из лучших писателей века XXI, то вы можете мне верить».

…Первые тома «Литературной матрицы» были изданы при участии филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Во «Внеклассном чтении» о СПбГУ упоминания нет, и из-за этого, видимо, в очерках проскакивают фактические ошибки и неточности.

Вот, например, в тексте Сергея Коровина о Саше Соколове есть такая фраза: «Может, ему (Саше Соколову – Р.С.) это посоветовали ребята из СМОГа, с которыми он сблизился? Это, что ли, Олейников? Губанов? Не верится вам? Вот и нам не верится». Наверняка автор имел в виду Владимира Алейникова, одного из основателей СМОГа, а не близкого к обэриутам поэта Николая Олейникова и тем более не актёра Илью Олейникова, но, к сожалению, редакторы этой ошибки не заметили.

Впрочем, искать блох в сборнике «Внеклассное чтение» не хочется. В целом книга получилась полезная и крепкая. Полезна она не только читателям, но и самим авторам: поговорить о старших собратьях по цеху (да и о современных, о младших) – дело нужное. К сожалению, нынче писатели друг о друге говорят нечасто. (Я имею в виду печатные высказывания, а не кухонные.) Четыре тома «Литературной матрицы» один из немногих примеров. Будем это ценить.

Роман СЕНЧИН