ИзумлЯемсЯ вместе с Ольгой РыЧковой

№ 2008 / 21, 23.02.2015

Тех, кто знаком с Ларисой Миллер как с хорошим поэтом, её новая книга «Золотая симфония» (М.: Время, 2008) откроет для себя Ларису Миллер как хорошего прозаика. «Золотая симфония» – проза не простая, а автобиографическая.
Прошедшее продолженное

Тех, кто знаком с Ларисой Миллер как с хорошим поэтом, её новая книга «Золотая симфония» (М.: Время, 2008) откроет для себя Ларису Миллер как хорошего прозаика. «Золотая симфония» – проза не простая, а автобиографическая. Точнее, как гласит аннотация, «лирическая проза на автобиографическом материале». Это не подробная жизненная летопись, составленная по хронологическому принципу «от» и «до», а самые яркие и судьбоносные фрагменты прошлого в форме новелл. Их можно читать подряд или даже наугад – подобно калейдоскопу, в любом сочетании они составляют ушедший, но по-прежнему близкий автору мир: «…Длинный зимний вечер, матерчатый абажур над столом, за которым бабушка штопает, дедушка читает газету, а я рисую. И тихо, так, Господи, тихо, что слышно, как время течёт. А текло оно неспешно и плавно. И я плыла в нём неспешно и плавно, как мультфильмовский ёжик, который, заблудившись в тумане, упал в воду и покорно поплыл по течению… Каждый из нас, родившись, попадает во временной поток и плывёт по течению, радуясь всему, что возникает на пути, пока однажды не спохватится и не спросит себя: «Кто я? Куда и откуда? И есть ли здесь дно?» А спросив, не начнёт немедленно захлёбываться и тонуть. Он больше не чувствует себя в реке времени как рыба в воде, и вынужден заново учиться плавать, на что может уйти вся жизнь».
Книга начинается с детских воспоминаний – главы «Большая Полянка», где в «Доме 10, квартире 2» прошли первые годы жизни: «А у нас во дворе», «Кинотеатр очень юного зрителя», «Сплошные праздники», «Не ходи за ворота» (названия подглав)… Обычная послевоенная московская жизнь: дворовые подружки, соседи, поздние мамины приходы с работы, новогодние ёлки, уроки музыки… Но всё это описано удивительно подлинно и зримо – как говорится в предисловии Дины Рубиной «Радость узнавания», «когда читаешь прозу Ларисы Миллер, всё время хочется воскликнуть: да, да! Так оно и было! – неважно, о чём та или другая новелла: воспоминания детства или портрет Арсения Тарковского. Это чувство даже не узнавания, а родства, сопричастности каждой детали, желание любоваться каждым воссозданным мигом».
При этом автор всматривается в прошлое отнюдь не сквозь розовые очки. Например, в «Золотой симфонии» ярко и ёмко показаны первые столкновения с антисемитизмом. «Отойди от нас. Ты – еврейка», – заявляет дворовая подружка. А на вопрос «а что это такое?» разъясняет: «Евреи это те, у кого чёрные волосы. Евреи нехорошие. Помнишь, ты меня пихнула, когда у меня нога болела?» А вот маленькая Лара добровольно уступает лучшей подруге Галке главную роль падчерицы в спектакле «Двенадцать месяцев», довольствуясь ролью капризной принцессы. Реакция Галкиной матери, тёти Шуры, незамедлительна: «Ты что это? – набросилась она на меня. – Ты что это из моей девки падчерицу сделала, а? Она, значит, падчерица, а ты прынцесса? На каком основании?! Знаем мы вас. Небось себя в обиду не дадите». Страх за деда, маминого отца, с характерной еврейской внешностью – как-то в разгар «дела врачей» он провожал внучку в музыкальную школу, что-то напевая себе под нос, и услышал от прохожего: «Пой, пой, жидовский нос. Скоро не так запоёшь». «Помню свой тогдашний ужас, потому что я, маленькая, не пережившая ни одного погрома и вряд ли знавшая о них тогда, без труда вообразила всеобщую ненависть и готовность к рукопашной».
И всё-таки прошлое – и студенческая практика на целине, и волошинский Коктебель, и встречи с Арсением Тарковским, и даже семейные ссоры и первая несчастная любовь – драгоценно своей невозвратностью, неповторимостью. И жаль, что у нас, в отличие от англичан (Лариса Миллер, кстати, по образованию переводчик с английского), нет времени Past Continuous – прошедшего продолженного. «Впрочем, иногда начинает казаться, что время – это людская выдумка, и нет ничего, кроме череды событий, на которые мы сами набросили самодельные густые сети, сплетённые из разных хитромных штуковин. «Время», – сказали мы гордо и сами же попались в свои тенёта. Бьёмся и не знаем, как вырваться. А времени как не было, так и нет. Есть один только воздух, который струится и струится».

Найди десять отличий

Когда я слышу словосочетание «женская проза», перед глазами встаёт роковая красавица с глянцевой обложки – не отягощённая интеллектуальными изысками любовная мелодрама, предназначенная для милых дам. Милыми дамами, как правило, и написанная. Однако есть исключения, например, романы Олега Роя – настоящий праздник на улице феминисток. Судя по имени и фотографии на обложке романа «Капкан супружеской свободы» (М.: ЭКСМО, 2008), автор книги самый что ни на есть мужчина. Как и главный герой – известный столичный театральный режиссёр Алексей Соколовский. Тем не менее перед нами типичный образчик даже не женской, а именно дамской прозы – со слезами, соплями, неправдоподобными ударами и подарками судьбы и прочая, прочая, прочая, включая всенепременный хэппи-энд. Произведения Роя являются лучшим доказательством того, что создание малохудожественной псевдолюбовной чуши – не только женская долюшка.
Сначала автор недрогнувшей рукой отнимает у героя налаженную счастливую жизнь, которую Соколовский не слишком-то ценит. Хотя у него есть: а) слава; б) небольшой, но собственный театр; в) красавица-умница супруга Ксения; г) красавица-умница дочь Тата (Наталья); д) красавица и тоже далеко не дура любовница Лида – разумеется, актриса его театра, по возрасту годящаяся в дочки… Тем не менее неразумный персонаж Роя уподобляется пушкинской старухе из сказки о золотой рыбке и просит у судьбы «вдохновляющей, непредсказуемой свободы» – для того, чтобы остаться с Лидией, пригрозившей уйти в другой театр, главный режиссёр которого ещё более знаменит и к тому же холост. «Не развод конечно – о нет! – невозможно нанести такой удар своим домашним, но вот как-нибудь иначе: вот если бы… Ксения вдруг встретила и полюбила другого, дав ему тем самым желанную свободу, да мало ли что бывает!..» – мечтает Алексей. Вот и получает «сбычу мечт» – да так, что мало не покажется: страстные спелеологи, жена и дочь погибают во время очередной экспедиции.
А дальше всё как по писаному: Лида оказывается алчной стервой, соратники по театру – террариумом единомышленников… Однако, пережив катарсис, Соколовский довольно скоро встречает новую любовь – вдову-француженку Эстель, которая: а) чертовски мила; б) является родственной душой (причём не только в переносном, но и в прямом смысле: она – невестка бабушки Алексея, давным-давно эмигрировавшей во Францию и считавшейся умершей; в) имеет дочь Натали, очень похожую на покойную Наталью… Конечно, заменить погибших Эстель и французская Тата не могут. «Но позвольте мне иметь ещё хоть что-то дорогое в жизни!.. Иначе жизнь моя просто закончится, а вы, я знаю, не хотели бы этого…» – взывает на кладбище Соколовский к могилам жены и дочери.
Вообще уместного (очень редко) и неуместного (как правило) пафоса в романе хоть отбавляй – с первых же строк: «В снеге, падавшем сверху, чувствовалась злая и враждебная воля, он придавливал человека к земле свинцовой тяжестью, больно ранил лицо ледяными иглами, и от холода, молчания, запредельной тоски, от снежного безмолвия, расстилавшегося кругом насколько хватало глаз, сердце ухало и сжималось, будто тронутое чьей-то безжалостной рукой…» Так и хочется воскликнуть вслед за тургеневским героем: друг мой Аркадий, не говори красиво! Но дело не только в штампованных красивостях: незадолго до этого мне попался другой роман Олега Роя – кажется, «Мир над пропастью», сюжет которого практически целиком повторяет «Капкан супружеской свободы». В «Мире…» главный персонаж тоже теряет жену и дочь и после глубоких, но не слишком продолжительных мук тоже обретает семейное счастье с другой женщиной – тоже вдовой – и её дочкой. Разве что героя зовут не Алексей, а Игорь; он не режиссёр, а шофёр; дочь и жена гибнут не одновременно, а последовательно; его новая пассия не француженка, а русская; дочка не взрослая, а маленькая… Очень может быть, что несчастные вдовцы и вдовицы со сходными судьбами присутствуют и в других романах Роя – «Муж, жена, любовница», «Улыбка чёрного кота», «Дом без выхода». Хотите – проверьте, сравните, найдите десять отличий, а я – пас: некоторым достаточно одного раза. Впрочем, что значит моё мнение по сравнению с вынесенными на обложку отзывами таких литературных авторитетов, как фигурист Евгений Плющенко или актёр Алексей Чадов: «Автор пишет только о том, что хорошо знает сам» и «Зарубежные издатели Олега Роя… отмечают удивительный психотерапевтический эффект от его книг… Произведения писателя – это не нравоучительные пособия на тему «как обмануть судьбу», а увлекательные остросюжетные истории». Так что приятного чтения!
Уж сколько раз твердили миру: Москва слезам не верит, мёдом не намазана и вообще не резиновая. Ан нет – по-прежнему толпы несознательных граждан тратят месяцы и годы единственной и неповторимой жизни, чтобы всеми правдами и неправдами ухватить кусочек столичного пирога.

Золушка из Новозыбкова

Вот и герой романа Александра Кудрявцева «Не бойся никогда» (М.: ЭКСМО, 2008) туда же – правда, он ведёт битву не за Москву, а за Питер. Но ведь тоже столица, пусть и северная. По крайней мере, всё лучше родного провинциального Новозыбкова, где главная форма молодёжного досуга – межрайонные разборки «стенку на стенку», а единственная жизненная перспектива – завод, «трико, рыбалка, телевизор». Юный Саша такой бесцветной судьбы себе не желает и потому отправляется за счастьем в город Санкт-Петербург, где становится студентом журфака престижного вуза. Чем невольно доказывает, что не всё в Новозыбкове так плохо – по крайней мере, система образования на таком высоком уровне, что позволяет абитуриенту из простой семьи без блата, взяток и репетиторов выдержать жёсткий (судя по престижности вуза) конкурс. Впрочем, учебная составляющая Сашиного студенчества почти не упоминается, так что место учёбы – журфак ли, юрфак или физфак – значения не имеет. Зато подробнейшим образом описаны молодёжные дружбы, любови, этнические разборки и прочие гораздо более важные и интересные моменты. Точнее, призванные быть важными и интересными. Хотя автор демонстрирует наблюдательность и знание предмета, повествование быстро превращается в монотонное перечисление общежитских пьянок, мимолётных увлечений и расставаний и т.д. и т.п. Причём с обилием мельчайших подробностей, в которых редкий читатель не увязнет подобно мухе в варенье. И с обилием банальностей, преподносимых как откровения свыше: «Даже если у тебя в комнате хоть шаром покати, в общаге у знакомцев можно обрести всё что угодно: от тибетско-монашеского рубища до пачки презервативов. Светлое коммунистическое будущее – идея коллективной собственности – давно воплотилось в обыкновенной российской общаге». Или: «Поработай охранником или кассиром в ларьке-ночнике, и ты постигнешь безжалостную истину – бухают все. Интеллигенция и работяги. Чиновники и журналисты. Богачи и бездомные. Все социальные слои этого культурного города по уши в алкоголизме».
Да и дальнейший сюжет оригинальностью не блещет: Саша, разумеется, понимает, что если не хочешь прогибаться под изменчивый мир, то везде будет плохо – только по-разному. Поэтому по окончании университета новозыбковская Золушка подвизается разнорабочим на пригородной стройке, возводя коттедж для какого-то нувориша и мечтая, что скоро накопит денег, снимет комнату, найдёт нормальную работу и… Возможны варианты. Либо офис и всё те же «трико, рыбалка, телевизор», от которых герой бежал из своего Новозыбкова. Тут и сказке конец. Либо «выйти на дорогу, махнув рукой на все автобусные остановки, где заранее определён маршрут. И отправиться по трассе пешком – до перрона поезда в Большой Город. А там – будь что будет». Тогда не исключено появление «Не бойся никогда–2» (автостопные странствия), «Не бойся никогда–3» (воплощение юношеской мечты о своей рок-группе, успех и поклонницы) и даже «Не бойся никогда–4» (разочарование в меркантильном мире шоу-бизнеса) – на Сашин и наш век хватит.

Ольга Рычкова