ИзумлЯемсЯ вместе с Александром Трапезниковым

№ 2008 / 32, 23.02.2015

«Закинув за плечи трофейный автомат, с облегчением сажусь на землю между Петром и убитым немцем. Мне почуди-лось, что грудь убитого медленно опускается, и я уставился на неё во все глаза: по шёлковой голубовато-серой натель-ной рубахе неторопливо ползла крупная вошь, ядрёная, налитая, с противно просвечивающимися чёрными внутреннос-тями. Правда ветерана

«Закинув за плечи трофейный автомат, с облегчением сажусь на землю между Петром и убитым немцем. Мне почуди-лось, что грудь убитого медленно опускается, и я уставился на неё во все глаза: по шёлковой голубовато-серой натель-ной рубахе неторопливо ползла крупная вошь, ядрёная, налитая, с противно просвечивающимися чёрными внутреннос-тями. Солдаты между собой называют её «черноспинкой», или «фрицевской», так как она отличается своей мастью от нашей, серой. Вошь, словно корабельная крыса, бегущая с тонущего корабля, покидала ещё тёплое, но уже мёртвое тело своего хозяина…» Любопытная деталь: даже вошь у солдат воюющих армий была разная, не говоря уж об идеологии. А цитата взята из книги Электрона Приклонского «Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942 – 1945». Выпущена она издательством «Центрполиграф» в серии «На линии фронта. Правда о войне». Такие книги должны быть в каждой школе. Автор – кавалер двух орденов Отечественной войны и орде-на Красной Звезды, принимал участие в боевых действиях на территории России, Украины, Латвии, Эстонии, Польши, несколько раз горел в своей очень грозной для любого немецкого танка, но и очень уязвимой неповоротливой самоход-ке, каждый раз оставаясь в живых лишь чудом. Горели вместе с ним и его фронтовые дневники, приходилось потом вос-станавливать по памяти. Терял боевых друзей, менял экипажи, полки и фронты.
В июне 1942-го, семнадцатилетним, поступил курсантом в ЧВАШМ – Челябинскую военную авиационную школу меха-ников. Несколько месяцев обучения – и Электрон Приклонский становится техником-лейтенантом, отправляется на фронт. Его тяжёлая машина была исключительно трудна в вождении, требовала ежедневного технического обслужива-ния. Ещё тяжелее – вытаскивать её из болот и проталин, из кюветов, восстанавливать узлы и агрегаты буквально из об-ломков, эвакуировать под обстрелом врага. Эпизоды с поломками занимают немалую часть книги, но это естественно и читается с не меньшим интересом, чем огневая атака. Изнуряющая, монотонная работа по выкапыванию пятидесятитон-ной машины – в грязи, холоде, часто с пустым желудком, а то и в полном одиночестве. Но таковы военные будни.
Надо отметить, что вся книга пронизана здоровым чувством юмора, нет места какому-либо пессимизму, поскольку Электрона Евгеньевича никогда не покидала уверенность в неизбежной победе, которую он встретил на переформиров-ке в Москве, потеряв очередную боевую машину уже в Германии, в январе 1945 года. Его дневники представляют несо-мненный интерес не только для простого читателя, но и для военного историка, поскольку содержат массу тактических примеров использования тяжёлой самоходной артиллерии в различных видах боя. Автору приходилось вести свои СУ-152 и ИСУ-152 в атаку без поддержки танков и пехоты, ходить в передовой дозор, освобождать населённые пункты и да-же захватывать плацдармы. И кроме всего прочего, Приклонский обладает отменными литературными данными, его дневниковые записи – это большое и цельное повествование, увлекательный и честный рассказ о Великой Отечествен-ной войне, который стоит сотен книг современных и пустых на голову сочинителей.
Постскриптум. И ещё одна цитата: «Это салют Родине – салют славной Красной Армии и доблестному Красному Флоту и в первую очередь тем воинам, кто в сорок первом – сорок втором на кровавых и горьких путях отступ-ления от западной границы и почти до стен Москвы, а затем до берега Волги и хребтов Кавказа, истекая кровью и по-том, бессчётно погибая в неравных схватках, упорно и самоотречённо закладывал первые камни в фундамент будущей Победы… Это народу моему салют, героическому советскому народу, с честью отстоявшему своё право на жизнь и сво-боду и который, я верю, снова будет счастлив, несмотря ни на что». Нет уже советского народа, а сможет ли российский отстоять это право на жизнь? Не уверен.

Штрихи к портрету

Чтобы издать эту книгу – «Николай Рубцов в воспоминаниях друзей. Ранее не опубликованные стихотво-рения и материалы», её составителю (и одному из авторов) Николаю Васильевичу Попову пришлось изрядно помучиться и побегать. Я знаком с ним, человек он не молодой, да и прихрамывает. Но энергии и воли хоть от-бавляй, что задумал – выполнит обязательно. А вот что он сам пишет в этой книге о своих мытарствах: «И вот я, уже се-дой член Союза писателей, ходил с протянутой рукой по миллионерам, щедро окрашивающим своей зеленью все тёп-лые моря света. Для стимула аж вдохновлял их клятвой вписать в историю отечественной литературы при помощи этого перла на титуле:
…Пусть же читатели верно оценят заслугу
Вячеслава Мефодьевича Бондаренко,
С помощью коего издана сокровенная книга!
Возможна ли ещё большая благодарность за мизер, для них равный всего пачке сигарет?! Исключено. Тем не менее шоколадные нувориши в лучшем случае лишь снисходительно фыркали… Тупик и куцый остаток жизни постоянно изво-дили меня, припекая. Ведь если сам не успею выпустить книгу, этого уже не сделает никто. И пропадут бесценные воспо-минания о поэте, разнообразный характер которого лишь отчасти выразился в неповторимом творчестве». Николая По-пова в поисках спонсоров даже занесло в ближайший секс-шоп, где продавцом оказался, как ни странно, ценитель по-эзии Рубцова (а почему бы и нет?). Не тут, но деньги всё-таки нашлись, может быть, у того же мифического Вячеслава Мефодьевича, но об этом составитель умалчивает. И книга, получившаяся именно такой – отражающей сложный и раз-нообразный характер великого поэта, вышла. В издательстве «Центрполиграф».
Среди авторов многие известные и достойные люди. Процитирую некоторых из них. Юрий Селезнёв: «Стихи Рубцова сами просятся на музыку. Скорее даже сама музыка просится из стихов: их не нужно перекладывать на музыку – её нуж-но просто улавливать, слышать, как слышали музыку песен, былин, сказаний в ритмике их сочетаний древние певцы-гус-ляры, сказители. Многие стихи Рубцова – это песни и в эпическом смысле». Михаил Лобанов: «Поэта вела по жизни, ко-нечно, не только любовь «к сёлам, к соснам, к ягодам Руси». Он шёл от «звезды полей» к звезде вечной, к постижению нравственных ценностей, и жаль, что путь так скоро оборвался. Что поэт не выразил всего, что мог со временем выра-зить. Однако главное он успел сказать: что именно любовь – та центростремительная сила в поэзии и в самой жизни, ко-торая удерживает творчество, отношения людей от непоправимого распада». Вадим Кожинов: «Самый неоспоримый признак истинной поэзии – её способность выразить ощущение самородности, нерукотворности, безначальности стиха. Мнится, что стихи эти никто не создавал, что поэт лишь извлёк их из вечной жизни родного слова, где они всегда – хотя и скрытно, тайно – пребывали… Лучшие стихи Николая Рубцова обладают этим редким свойством». Виктор Астафьев: «Его горло было исхватано – выступили уже синие следы от ногтей, тонкая шея истерзана, даже под подбородком сса-дины, одно ухо надорвано. Любительница волков, озверевши, крепко потешилась над мужиком. Не знаю, правда или нет, будто соседи слышали, иль в милиции убийца призналась, что Николай на мгновение вырвался из её лап и успел ска-зать: «Люда, я же тебя люблю». Не помогло. Какая-то сатанинская сила, непонятная самой женщине, овладела ею, и она не могла опомниться, остановив себя». Станислав Куняев: «Как снежный ком, с каждым годом нарастает кампания по ре-визии судьбы и жизни Рубцова. Вот и Виктор Астафьев к ней подключился и меня помянул несправедливым словом в февральском номере «Нового мира» за двухтысячный год… Зря Виктор Петрович разбрызгивает свою желчь. Лучше бы написал о том, как он однажды Коле Рубцову не дал переступить порог своей квартиры и, больше того, «помог» ему с ле-стницы спуститься. Раньше Астафьев охотно и со смехом рассказывал, что многие вологодские литераторы помнят. Сей-час же, держа нос по модному ветру «культа Рубцова», помалкивает». А вот и сам Николай Рубцов (в разговоре с Анато-лием Жуковым): «Бабы в поэзии все – самовлюблённые и жестокие, злые даже. И Ахматова, и особенно – Цветаева. Пи-шет о любви и тут же злится. Такой любовью можно только испортить человека…» Прав он был. Такая вот «поэтесса» и убила его.
Постскриптум. Недавно Андрей Малахов (уже во второй раз) пригласил убийцу Рубцова в свою шизофре-ничную программу, сделав её «героиней» телеящика. Она вызывала омерзение. Но что это: попытка обелить её, оправ-дать? Или просто нравственная низость, свойственная практически всем телеперсонам? Скорее всего, и то и другое.

Бросать головой в колодец

Ветеран внешней разведки Игорь Анатольевич Дамаскин написал книгу на основе рассекреченных архив-ных материалов и собственных воспоминаний о наиболее значительных событиях и спецоперациях двадцатого века, в которых советско-российская служба государственной безопасности играла особую роль. Называется его любопытный труд «Вожди и разведка. От Ленина до Путина» (издательство «Вече», серия «Тайны советской эпо-хи»). Большое место отводится личным взаимоотношениям между крупными государственными и политическими деяте-лями, их связям с разведкой и разведчиками, без которых, как пел в известной комедии водовоз, – «и ни туды, и ни сю-ды». Приведу пример. Как-то в беседе с Генри Киссинджером Владимир Путин сказал: «Вы ведь знаете, что я работал в разведке?» На что Киссинджер ответил: «Ну и что? Все приличные люди начинали в разведке. И я – тоже». А Сталин, принимавший самое активное участие в реорганизации спецслужб в 1952 году, высказал ряд интересных замечаний о стратегии и тактике «тайной войны»: «В разведке никогда нельзя строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом… Не надо вербовать иностранца против его отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств – это будет ненадёжный агент… Всё время менять тактику, методы. Всё время приспосабливаться к мировой обстановке… Главный наш враг – Америка. Но основной упор надо делать не собственно на Америку… В разведке иметь агентов с большим культурным кругозором – профессоров. Разведка – свя-тое, идеальное для нас дело. Коммунистов, косо смотрящих на разведку, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец. Агентов иметь не замухрышек, а друзей – высший класс разведки». По сути, всё правильно, годится и на сего-дняшний день. Поскольку разведка – вечна. В жизни практически всех императоров, царей, президентов, генеральных секретарей, канцлеров эта служба всегда была надёжной опорой. Другое дело, что к ней порою не прислушивались, а то и игнорировали, тогда наступал крах. Как случилось во времена Николая II или Горбачёва.
Кстати, о Горбачёве. В любой стране принято, что перед крупными международными мероприятиями руководитель государства обращается за сведениями и советом к разведке. В июле 1991 года Горбачёв должен был встретиться с «большой семёркой» в Лондоне. В сообщениях СМИ витали спекуляции о возможном выделении Советскому Союзу зай-ма в 24 миллиарда долларов. В КГБ были точные сведения, что это блеф и дезинформация. Но этот вопрос даже не рассматривался на Совете безопасности. Все свои международные переговоры Горбачёв, Яковлев и Шеварднадзе вели втайне, перестав информировать членов Политбюро и секретарей ЦК партии ещё с 1989 года. КГБ и ГРУ держали в не-ведении, а о том, что же в действительности происходило в Лондоне на той встрече с «семёркой», разведчики узнали только от своей агентурной сети на Западе. Можно ли в такой ситуации говорить о нормальном государственном руко-водстве в Советском Союзе? Вот уж действительно таких руководителей надо бросать «головой в колодец». Ценная кни-га.
Постскриптум. Приведу цитату из неё, связанную опять же с «лучшим немцем»: «В 1992 году Рейган и Гор-бачёв прилетели в Берлин по случаю присвоения им почётных граждан Берлина. Уже по прибытии Горбачёв узнал, что их включили в список почётных граждан, взамен вычеркнув из него маршала Конева и первого коменданта Берлина ге-нерал-полковника Берзарина. У этого жалкого человечка, экс-президента СССР, не хватило ни такта, ни чувства патрио-тизма, ни простой мужской порядочности отказаться от получения звания такой ценой или хотя бы выразить своё мне-ние по этому факту. Ни слова не сказал он о бывшем «дорогом друге, товарище Хонеккере», который в это время сидел в берлинской тюрьме Моабит, где уже отбыл одиннадцать лет при фашистском режиме… Ещё тогда, когда Горбачёв был у власти, он предал своих немецких друзей. Канцлер Коль сам предложил ему назвать круг людей, в отношении которых, в случае воссоединения, следует отказаться от судебного преследования. А среди них было много искренних друзей на-шей страны – партийных и государственных деятелей, старых антифашистов, членов общества дружбы. А главное – офицеров армии, погранвойск и разведки. Коль был готов принять наши условия. А Горбачёв, к изумлению Коля, за-явил:
– Это проблема, с которой справятся сами немцы.
И началась вакханалия арестов, судилищ, преследований. И пала вера в достоинство и репутацию нашей страны. В числе жертв оказался и выдающийся руководитель германской внешней разведки Маркус Вольф, который прибыл в Москву в поисках убежища. Но Горбачёв даже не ответил на его письмо и практически выдворил из СССР в руки вра-гов».