ИзумлЯемсЯ вместе с Дарьей Мельник

№ 2008 / 41, 23.02.2015

В издательстве «Время» отдельной книжкой вышел роман Александра Иличевского «Мистер Нефть, друг». От произведения с подобным названием ожидаешь социальной проблематики, но она в книге затронута мимоходом и, кажется, только к слову. Страшное глубокомыслие

В издательстве «Время» отдельной книжкой вышел роман Александра Иличевского «Мистер Нефть, друг». От произведения с подобным названием ожидаешь социальной проблематики, но она в книге затронута мимоходом и, кажется, только к слову. Роман, написанный от первого лица, слабо поддаётся пересказу, потому что весь устремлён вовнутрь, к рефлексии, абстракциям и решению эстетических задач. Это причудливое переплетение реальности и абсурда, богато приправленное «потоком сознания» героя.
«Писать ни о чём сложно. Это серьёзное испытание. Я уже пробовал…» – такое высказывание поначалу воспринимается просто-таки как авторская самоирония. Однако потом понимаешь, что нет, это всерьёз, да и не стал бы Иличевский, лауреат премии «Русский Букер», писать книги ни о чём. Но то, что некогда было жизнью, то, от чего оттолкнулось авторское воображение, перешло в романе в область метафизики и глубокомыслия. Такого глубокомыслия, что даже страшно делается: «Случай несоразмерности предмета и его места непременно ведёт к конфронтации: либо предмет поглощается местом, либо он, выйдя за рамки, покрывает место, сам местом для чего-нибудь становясь (тот же алмаз, воплощённый в одержимость его обладателя: ведь бывает, что звезда, вонзаясь в глаз, взрывается диаметром в несколько световых лет!)»
Всегда могут возразить: слова в романе, написанном от первого лица, принадлежат не автору, а герою-рассказчику – с героя и спрос. Это, конечно, правда. Но, как бы то ни было, от прозы Иличевского хочется проснуться, как от кошмарного сна.
Справедливости ради нужно сказать, что словесное барокко этой прозы хотя и нарочито, но не лишено остроумия, а метафоры порой захватывающе неожиданны: «…охваченный выдумкой и чувствовавший себя в ней упоённо, как шмель в клевере», – говорит о себе герой, изготовившийся «написать рассказ». Иличевскому очень живо удаётся речь героев со всеми её индивидуальными особенностями, а детали, в том числе поведенческие, он передаёт точно и прекрасно. Кому из нас не встречались такие старушки: «Те вещи, которые она по рассеянности теряет, или только место возникновения которых забывает, она уверенно считает украденными. Например, за эти три недели я трижды крал у неё кошелёк с пенсией и однажды какое-то свидетельство…» А сколько роскоши в описаниях тёплого, нездешнего Баку: «Позёмка из струек опавшего цвета акации, россыпь сочно разбившихся за ночь ягод тутовника. В полдень, как слёзы на сыре, проступят капельки нефти на недавно положенной на углу нашей улицы асфальтовой заплатке».
К сожалению, этой прекрасной ясности в книге немного; зато на свет Божий извлекаются многие из расхожих образов и символов мировой литературы: зеркало, брат-двойник, постмодернистская «смерть автора», сон, беспамятство… И складывается впечатление, что всё это уже было раньше и восходит к экспериментам авангарда XX века. Но в наши времена неоправданную усложнённость стиля назвать экспериментом уже трудно.
Есть известная притча – в литературе она пересказывалась неоднократно, в том числе и лличевског в одном из рассказов – о человеке, которому под действием веселящего газа открывалась истина, и всякий раз, приходя в себя, он забывал её. Однажды он всё-таки сумел записать то, что постиг – и, очнувшись, прочёл: «Всюду пахнет нефтью». Как нельзя лучше эта притча подходит и к прозе лличевского: то, что казалось глубокой мыслью, на поверку оказывается бессмыслицей, игрой слов. Но потом эта игра слов вдруг обретает новый и неожиданный смысл.

Откровения леди-клерк

Что происходит с открытками, отправленными принцу Чарльзу? Кто пишет на них ответы? Что леди Диана делала с тысячей пробников, которые получала от производителей парфюмерии? Чем кормят на обед в Букингемском дворце? На все эти вопросы есть ответы у Сары Гудолл, двенадцать лет проработавшей леди-клерк принца Уэльского. Её книга «Дворцовые дневники. Двенадцать лет с принцем Чарльзом», выпущенная издательством «Амфора», приподнимает завесу тайны над работой служб при Букингемском дворце.
Аннотация издательства сулит читателям некую «шокирующую информацию», однако читатели могут не беспокоиться: никаких сенсаций и разоблачений в книге нет. Главная героиня «Дневников» – не леди Ди и не Камилла Паркер-Боулз, нынешняя супруга принца Чарльза, а «одна девушка из Шропшира» – сама Сара. Даже принцу Уэльскому в книге досталось не так много места, как Саре и её велеречивой рефлексии. «…Зачем я всё это пишу?» – задаётся вопросом автор. – «Во-первых, я хочу заработать немного денег, в которых так нуждаюсь. Разве это грех? Во-вторых, я надеюсь, что история моего более чем двенадцатилетнего пребывания при королевской семье придётся вам по душе. Лично мне она пришлась весьма по душе, вы в этом убедитесь…»
И, ей-богу, читатель в этом убедится. Со страниц на него обрушатся вереницы меню, марок дорогой одежды, шоумены и придворные и прочие атрибуты светских сборищ. Как известно, Мандельштам рекомендовал читать список кораблей из Гомера, чтобы уснуть. Список дворцовых слуг из Гудолл можно смело рекомендовать для той же цели.
Откровения леди-клерк поражают воображение – «…До вчерашнего дня я даже не знала, кто такие ростовщики! Если вы тоже не знаете, позвольте вам рассказать. Ростовщики – это те, к кому идут бедные люди за деньгами. Бедные! Я? О да!» – а многостраничный внутренний монолог, девические эмоции и утомляющий юмор совершенно погребли под собой бледные тени монаршего семейства: «Боже, я ведь точно встречу этого необычного мужчину за ужином. Как интересно! А султан женат? А если женат, как называют его жену – султаншей? Много ли у него султанш? Нужна ли ему ещё одна? Кормит ли он своих султанш дорогой икрой? И где, чёрт возьми, находится его Бруней?» Причём в «Дневниках» очень мало от искреннего, естественного, собственно «дневникового» стиля: проза Гудолл манерна и полна штампов. К примеру, с удивительной периодичностью героиня готовится упасть в обморок от волнения при виде «Его Великолепия», то есть принца Чарльза, своего шефа. «Интересно, он понимает, как я перед ним преклоняюсь?»
Язык книги тоже несколько утомителен, и сложно сказать, что тому виной – авторский стиль или шершавый перевод. Хватает и откровенных стилистических погрешностей вроде «я чувствую прилив чувств». А что до количества орфографических и пунктуационных ошибок, то это уже на совести издательства; если вспомнить, что «Дневники» выпустила всегда столь щепетильная петербургская «Амфора», это удивляет ещё больше.
Автор кокетливо заявляет: «…Я не надеюсь, что нервическая болтовня дворцовой Бриджит Джонс будет интересна серьёзным историкам». Хочется добавить, что не заинтересует она и любителей сенсаций, поскольку в книге нет ничего скандального, кроме смутных слухов, растиражированных прессой. А для любителей дневниковой женской прозы отметим, что Сара Гудолл конкуренции с «Дневниками Бриджит Джонс» явно не выдержит.
Post scriptum. Любопытно, что на обложке книги обозначен и соавтор – Николас Монсон. Об этой загадочной личности Сара Гудолл обмолвится только однажды: «Для меня оказался очень полезным опыт пересказывания историй моему автору, Николасу Монсону». Вероятно, текст принадлежит всё же его перу. Кем бы ни был господин Монсон, всё вышесказанное о стиле «Дневников», очевидно, относится и к нему.

Взгляд изнутри

У повести Ирины Богатырёвой «АвтоSTOP», выпущенной издательством «ЭКСМО», весьма конкретный адресат – это читатель юных лет, школьник или младшекурсник. Из среды неформальной молодёжи. И, скорей всего, барышня. Философия этой повести явно предназначена определённой возрастной группе.
«АвтоSTOP» – одна из множества книг в жанре «романа большой дороги». Смысл таких произведений в том, что герой «в дороге» меняется, духовно растёт и возвращается из своего путешествия повзрослевшим: путь в пространствах оказывается путём к себе. Причём Богатырёва сознательно ориентируется на дорожную прозу Джека Керуака, спонтанную, полную конкретики и деталей – усердно запечатлённое на бумаге мелькание городов и лиц. В этом есть свои сложности: нескончаемая лента дороги читателю может просто наскучить, но «АвтоSTOP» счастливо избегает подобной участи – повествование в книге яркое, живое и стремительное. Ирина Богатырёва рассказывает о молодёжной субкультуре, о современных «неформалах», об их буднях и праздниках; это своеобразная галерея портретов, написанных выразительно и правдоподобно. Герои повести обитают в густонаселённой московской сталинке – «коммуне» – с её внутренними неписаными правилами и маленькими чудачествами и время от времени путешествуют по стране, восхищаясь её людьми и суровой природой. Книга читается легко и радует ясным, внятным языком – автор не забрасывает читателя сложными стилистическими фигурами и обходится без зауми.
Повесть – проба пера: всё время здесь борются своё, увиденное, услышанное, непридуманное, и наносное, «литературное». Отсюда – стилистические казусы, подобные этому: «…его рыжие дрэды по-над (курсив мой. – Д.М.) крашеным лбом качались в такт игравшей в нём музыке». Слабовато выглядят лирические отступления и попытки философского обобщения: «К этому времени замшелый, трухлявый ствол русского рока буйно порос тонкой сочной порослью, и прыщавые мои сверстники принялись радостно её хавать». Кроме того, автор склонна благодушествовать, романтизируя неформальную среду. Правда, для литературы, которая читается – и пишется – в определённом возрасте, это не так уж страшно. А сквозь благодушие нет-нет да и прорвётся: «Эта безалаберность и веселье, всеобщее дружелюбие и равнодушие, эта бесцельная, ленивая жизнь с претензией на поиск её смысла была липка, как паутина…»
Непридуманное, настоящее в книге есть; и, вероятно, именно это в прозе Богатырёвой было оценено по достоинству, когда она попала в шорт-лист премии «Дебют» 2006 года. Тем не менее взгляд автора на «неформалов» – подчёркнутый взгляд изнутри, поэтому, к сожалению, вряд ли книга будет вполне понятна тому, кто никогда с этой культурой не соприкасался. «АвтоSTOP» – повесть в некотором роде для внутреннего пользования, и прежде всего для тех, кто узнает в ней самого себя. Автору хотелось остановить мимолётные впечатления – странные места, необычных людей, – и она сумела поделиться ими с читателем.