В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

№ 2008 / 47, 23.02.2015

При жизни Владимир Богомолов считался самым непубличным писателем. Он всегда сторонился любых творческих союзов. Напрасно литфункционеры зазывали его на свои съезды и пленумы. Равнодушен был Богомолов и к всевозможным знакам отличия. Когда писателя уже не стало, некоторые критики причины замкнутого характера романиста попытались объяснить какими-то тайнами в его биографии. А жизненный путь у автора всемирно известного романа «Момент истины» действительно оказался богат на загадки самого различного толка. Я не исключаю, что, может, именно потому он в своё время не попал в «Лексикон русской литературы ХХ века» немецкого слависта В.Казака (у нас в России этот словарь увидел свет в 1996 году).
В большинстве справочников дата рождения писателя указана 3 июля 1926 года, место – подмосковная деревня Кириллово. В реальности же он родился в 1924 году и вплоть до 1953 года носил фамилию своего отца. Его отец – Иосиф Савельевич Войтинский (1884 – 1942) был профессором математики, рано ушёл из семьи, в 1937 году угодил под каток репрессий и через пять лет умер в тюремной больнице. Мать – дочь вильнюсского адвоката Надежда Тобиас впоследствии приняла фамилию второго мужа – Богомолец и до войны работала машинисткой в редакции журнала «Знамя».
До десяти лет будущий писатель воспитывался у бабушки и деда в подмосковном Кириллово. Но после гибели деда на строительстве картофелехранилища в 1936 году мать перевезла сына в Москву. Позже он, чтобы помочь матери и сестре, бросил школу и три года проработал матросом-мотористом в Азово-Черноморском рыбтресте.
Когда началась война, Владимир Войтинский добровольцем записался в армию, попав курсантом в воздушно-десантную школу. Позже он вспоминал: «Отправиться в армию меня подбили двое приятелей, оба были старше меня. Они и надоумили прибавить себе два года, что сделать при записи добровольцем было просто. Спустя три месяца, в пер-вом же бою, когда залёгшую на мёрзлом поле роту накрыло залпом немецких миномётов, я пожалел об этой инициативе. Оглушённый разрывами, я приподнял голову и увидел влево и чуть впереди бойца, которому осколком пропороло ши-нель и брюшину; лёжа на боку, он безуспешно пытался поместить в живот вывалившиеся на землю кишки. Я стал взгля-дом искать командиров и обнаружил впереди – по сапогам – лежавшего ничком взводного, – у него была снесена заты-лочная часть черепа. Всего же во взводе одним залпом из 30 человек убило 11» («Писатели России: Автобиографии со-временников». М., 1998). Как признавался писатель, он был последовательно рядовым, командиром отделения, помком-взвода, командиром взвода – стрелкового, автоматчиков, пешей разведки, – в конце войны исполнял должность коман-дира роты.
В апреле 1942 года Владимир Войтинский получил первое ранение и был отправлен на лечение в Бугульму. В госпи-тале он провёл почти год. А потом началось форсирование Днепра.
Увы, первые награды обошли писателя стороной. Как выяснил Николай Иванов, «уже после представлений у него во взводе случались ЧП – то кто-то отравился некачественным спиртом, то исчезал подчинённый (немцы тоже охо-тились за «языками», и победы были не только на нашей стороне). Он стопроцентно мог стать так называемым «мокрым» Героем Советского Союза – за форсирование Днепра: существовало распоряжение, что все, кто первым ступит на про-тивоположный берег, представляются к этому званию. Лодка старшего лейтенанта Владимира Богомолова с разведчиками шла самой первой, но в последний момент его самого нежданно вызвали к началь-нику штаба полка. Оказалось, при погрузке на плавсредства штабных документов солдаты уронили в воду сейф с секрет-ными документами и печатью. Надежда была на Богомолова, как самого сильного и жилистого офицера в полку. Начшта-ба посчитал, что поиск документов важнее и ответственнее прорыва линии фронта. Богомолов обвязался верёвкой и стал нырять в холоднющую воду Днепра. Героем стал тот сержант, что заменил его в лодке, а он, достав-таки документы со дна реки, отправился с воспалением лёгких в санбат» («Литературная Россия», 2004, 16 января).
12 января 1944 года Владимира Войтинского ранили вторично.
С октября 1945 по август 1946 года он служил в контрразведке на Чукотке. Оттуда его перевели на Камчатку. Уже в 1950 году он публично в Германии вступился за малоизвестного ему офицера. Через четыре дня Войтинский был за это аре-стован и тринадцать месяцев провёл в тюремных камерах. Позже писатель рассказывал Эдуарду Поляновско-му: «Началось это в 50-м, закончилось – в 51-м. Я – капитан разведуправления в Берлине. Там один отдел завалил операцию в Западном Берлине. Не наш, мы работали по американской зоне. Но – правительство в курсе, обмен дипло-матическими нотами, приезжает важный полковник, проводит офицерское совещание. И вот виновника долбают. Стар-ший лейтенант Седых, сибиряк, хороший человек. Мне – 24, ему – под 30. И я понимаю – нашли стрелочника, чтобы отрапортовать Москве: офицер такой-то арестован, после проведения следствия будет осуждён. Я встал и сказал, что операция проводилась под руководством управления, и не понимаю, почему все здесь молчат и не называют истин-ных виновников» («Известия», 2004, 28 января). В итоге Седых получил 25 лет, а Войтинского под конвоем вывезли во Львов.
Однако при этом вину Войтинского никто не доказал. Выйдя на свободу, но не получив официальных извинений, он написал рапорт об увольнении и вернулся в Москву. Когда увольнялся, врачи во время обследования обнаружили в за-тылочной части его головы два маленьких осколка.
По другой версии, после Камчатки Войтинский попал на Западную Украину, где боролся с бандеровцами. И арестова-ли его не в Германии, а во Львове.
С.Хозиева в своей книге «Русские писатели и поэты» (М., 2000) заставила автора романа «Момент истины» окончить в 1958 году Высшую партийную школу и писать стихи. Но этого никогда не было. Видимо, Хозиева «попутала» моего героя с прозаиком Владимиром Максимовичем Богомоловым из Волгограда. Мой же герой в 1950-х годах экстерном окончил всего лишь десятилетку.
Ещё раз уточню: вплоть до 1953 года будущий писатель носил фамилию отца – Войтинский, позже поменяв её на фа-милию матери – Богомолец. Но почему он это сделал, неясно до сих пор. По одной из версий, вчерашний фронтовик по-сле войны хотел заняться литературой, но он полагал, что под настоящей фамилией его никто печатать не будет. Если от-ца ему ещё могли простить, то родного дядю – вряд ли. Дело в том, что брат отца – Владимир Савельевич Вой-тинский в своё время был убеждённым большевиком, ему принадлежала идея создания Петербургского совета безработных, от царского режима он получил четыре года каторги, но потом его убеждения изменились. В 1917 году В.С. Войтинский занял сторону Керенского и организовал октябрьский поход против большевиков. Впослед-ствии ему пришлось эмигрировать. За границей он занялся экономикой. Кроме того, Войтинский много работал над воспоминаниями. Ясно, что, имея в Нью-Йорке такого дядю, вчерашний фронтовик на радужный приём в сталинских из-дательствах рассчитывать не мог.
Однако фамилия Богомолец нашим редакторам, воспитанным в духе атеизма, тоже особого доверия не внушала. По-этому после нескольких лет раздумий сын математика и редакционной машинистки переиначил себя в Богомолова.
Позже писатель, вспоминая свою послевоенную судьбу, подчёркивал, что именно самообразование натолкнуло его на мысль о литературе. Он писал: «По сути, я делал привычное, то же самое, что и в армии: собирал, классифицировал, со-поставлял и анализировал тематическую информацию – в войсковой разведке это называется массированием компе-тенции. Я очень много читал, в том числе и о войне, меня коробило от множества нелепейших несуразностей, особенно в художественной литературе, полагаю, именно это побудило меня написать повесть «Иван». С одной стороны, это траги-ческая судьба двенадцатилетнего мальчика на войне, с другой – профессионально точное описание «зелёной тропы», переброски через линию фронта разведчика, в данном случае – юного героя повести. 4 апреля 1958 года я отправил почтой по экземпляру рукописи в редакции журналов «Юность» и «Знамя», ровно через месяц, в один день, мне сообщи-ли о решении этих редакций опубликовать повесть. В «Знамени», чтобы опередить «Юность», вынули из готовой коррек-туры десятки страниц, и досылом «Иван» был опубликован в июньском номере журнала. Это оказалось неожиданностью – перед тем «Ивана» через третьих лиц показали опытнейшему старшему редактору издательства «Художественная ли-тературы», кандидату наук, и он на листе бумаги написал сугубо отрицательный отзыв. Он обнаружил в «Иване» «влияние Ремарка, Хемингуэя и Олдингтона» и вчинил мне модное тогда обвинение в «окопной правде». Приговор его был безапелляционным: «Эту повесть, или рассказ никто и никогда не напечатает». Этот вердикт по сей день хранится у меня в кабинете, рядом с полками, где находятся 218 публикаций переведённого более чем на сорок языков «Ивана».
Итак, литературный дебют Богомолова состоялся в 1958 году в журнале «Знамя». Писатель потом по поводу своего рассказа «Иван» говорил: «Меня интересует не война сама по себе, а человек, главным образом, молодой, причём обя-зательно Воин и Гражданин; основное мерило в оценке людей для меня – их полезность и активность в общей борьбе. Мальчик в «Иване» не объект жалости. Естественно сочувствие к обездоленному войной ребёнку, но мужественные, суро-вые люди относятся к нему с любовью и нежностью не оттого, что он потерял мать, сестрёнку, отца, а потому, что, на каж-дом шагу рискуя жизнью, он умудряется делать больше, чем это удаётся взрослым разведчикам. В великом фронтовом братстве он и в свои двенадцать лет труженик, а не иждивенец».
Не удивительно, что рассказом «Иван» сразу заинтересовались киношники. В Госкино Богомолову заказали сценарий фильма. Писатель взялся за новое дело поначалу с увлечением. Он ведь тогда киношный мир считал частью своей жиз-ни. Его первая жена – Инна Селезнёва училась во ВГИКе и в качестве диплома под руководством Михаи-ла Ромма экранизировала рассказ популярного молодёжного автора Василия Аксёнова «Папа, сложи». Богомоловский сценарий начальство отдало режиссёру Э.Абалову. Но он все съёмки, по сути, запорол.
Позже руководство студии «Мосфильм» передало проект в другие руки. Михаил Ромм посоветовал начальству попро-бовать своего ученика Андрея Тарковского. Но молодого режиссёра категорически не устроил богомоловский сценарий. Он придумал свой ход – сны Ивана, на основе которых Андрон Кончаловский сочинил новый текст сценария. В процессе работы изменилось и название картины. Тарковский настоял на своём варианте «Иваново детст-во». Сдача фильма была намечена на конец мая 1962 года. Киношное начальство долго терзалось сомнениями. Слишком многое его в этой ленте смущало. Всё решило выступление Богомолова. Ему далеко не всё в картине понравилось. Но пи-сатель понимал, что в третий раз переснимать никто не будет. Он поэтому сказал так, что фильм получился очень ярким, картина, безусловно, талантливая, но не его. А через несколько месяцев «Иваново детство» Тарковского получило глав-ный приз на международном фестивале в Венеции.
Сразу после первой публикации «Ивана» литфункционеры пригласили Богомолова вступить в Союз писателей СССР, но он отказался. Последующие уговоры литчиновников также ни к чему не привели.
В 1965 году Богомолов опубликовал повесть «Зося», в которой воссоздал историю трагической любви между юным русским офицером и польской девушкой. Её потом замечательно экранизировал Михаил Богин.
Главной же книгой Богомолова стал роман «Момент истины». Она впервые была опубликована в 1974 году в журнале «Новый мир» под названием «В августе сорок четвёртого». Константин Симонов считал, что «это роман не о военной контрразведке. Это роман о советской государственной и военной машине сорок четвёртого года и типичных людях того времени». Роман к 1998 году выдержал 94 переиздания.
Правда, вот в самый первый раз его напечатать было крайне сложно. Сопротивление некоторых высокопоставленных читателей продолжалось целых 14 месяцев! Известно, что главный редактор журнала «Юность» Борис Полевой загнал четыре экземпляра рукописи разным экспертам и консультантам. КГБ и Министерство обороны потребовали уб-рать ряд эпизодов и главу с генералом Стадолевым. Наконец, Полевой уже собрался роман запускать в печать. Но тут проболтался его зам – Андрей Дементьев. Он кому-то сказал, что роман идёт в трёх номерах «Юности», но без идейно-мутных глав. Богомолов, когда совершенно случайно об этом узнал, рукопись забрал. Потом роман читали в «Знамени» и «Новом мире». Но когда до редакторов доходило известие, что в КГБ вещь Богомолова вызвала явное нео-добрение, народ пугался. Был даже такой случай. До обеда писатель разговаривал с Косолаповым из «Нового мира». Он про рукопись даже ни слова не упомянул. И вдруг в пятом часу у Богомолова дома появился курьер. Он вернул рукопись назад. Какие претензии у редакции – неизвестно. Никто в «Новом мире» объясниться с автором не захотел. И только когда в журнал пришёл новый заместитель главного редактора Олег Смирнов, дело сдвинулось с мёрт-вой точки. Именно Смирнов пробил сопротивление военной цензуры.
Ещё в ходе подготовки романа к журнальной публикации возникла дискуссия о соотношении в этой вещи правды и вымысла. Все ждали комментариев непосредственно от автора книги. Но Богомолов всякий раз предлагал новую интер-претацию проблемы. Когда ему было выгодно, он утверждал, что все приведённые в тексте книги документы – подлин-ные и взяты из реальных архивов. В то же время, когда цензоры потребовали предъявить источники, писатель сказал, что под видом архивных материалов он подал литературно обработанные сведения из открытой печати. Я думаю, истина – посередине. Наверняка Богомолов, когда работал в Подольском архиве Министерства обороны, накопал уникальные оперативные донесения. Но поскольку он всё-таки писал не документальную книгу, а художественный роман, то все эти справки ему были нужны не как источники новой информации, а скорее как повествовательный приём. Через монтаж ар-хивных выписок, как реальных так и вымышленных, писатель вышел на другой уровень. Он в одной небольшой операции контрразведчиков увидел часть великой народной войны.
Увы, этого объёмного мышления не хватило некоторым либералам. Они увидели в романе «Момент истины» одну лишь романтизацию охранки. Именно поэтому роман Богомолова не принял ни Алесь Адамович, ни Станислав Рассадин.
Не поняли богомоловскую книгу и киношники. Первую попытку экранизировать роман «Момент истины» предприняли в 1975 году. Поначалу за работу взялся режиссёр Витаутас Жалакявичус. Но писателю категорически не по-нравился сценарий. Как он писал директору картины Борису Криштуле, «вся беда режиссёрского сценария в том, что режиссёр имеет самое отдалённое, неверное представление о людях и событиях, которые должен изображать, и при невмешательстве студии упорствует в своих заблуждениях и своём невежестве. Ни к чему хорошему эти заблуж-дения режиссёра и его незнание предмета изображения привести не могут». В конечном счёте Богомолов наложил на съёмки фильма запрет.
Чуть более удачной оказалась вторая попытка, предпринятая в 2001 году режиссёром Михаилом Пташуком. Хотя и она не устроила Богомолова, писатель даже потребовал снять его имя с титров. Критик Вячеслав Кури-цын по этому поводу писал: «Но, увы, время такая жестокая вещь, что даже нежный я не могу воспринимать старич-ка-писателя полномочным представителем того Богомолова, что издал свой шедевр в 1974-м году. Оценивая фильм, имеешь дело со своими собственными призраками: а ведь они ближе к телу, чем даже рубашка… «В августе 44-го» – книга медленная, медитативная. Во-первых, она на добрую треть состоит из всяких сводок и документов, во-вторых, действие там расписывается по мышце: напряг эту, напряг ту, почувствовал то-то, вспомнил то-то. Уместить эту психоде-лию в 107 минут (для меня лично идеальный формат, меня ломает смотреть кино длиннее) создатели фильма смогли способом от противного: всё происходит очень быстро. Сохранена вся сюжетная линия. Белорусский крестьянин гово-рит со скоростью сто слов в минуту, стычки продолжаются по нескольку энергичных секунд, ракурс меняется по несколь-ку раз за эпизод. Меня фильм втянул-всосал, как сингулярная воронка и, не дав опомниться, выплюнув по ту сторону надписи «конец», поразив чисто телесным воздействием и оставив потребность пересмотреть ещё раз» (В. Курицын. КУРИЦЫН-Weekly. М., 2005, с. 399).
В середине 1990-х годов Богомолов резко выступил против очернения подвига русского солдата в годы Великой Оте-чественной войны, мечтая написать публицистическую книгу «Срам имут и живые, и мёртвые, и Россия».
Богомолов и в жизни был человеком храбрым и сильным. Мало кто знает, что в начале 1990-х годов на него в подъез-де дома напали бандиты, пытаясь вырвать из рук писателя кейс. Писатель отбивался до потери сознания. Потом врачи наложили ему на лицо девять швов.
Богомолов всегда отказывался от всех премий и наград. В 1975 году он категорически потребовал, чтобы его имя вы-черкнули из числа соискателей Госпремии СССР. В 1984 году писатель отказался получать орден Трудового Красного Знамени. А в 2001 году он не стал принимать премию Андрея Синявского «За достойное поведение в литерату-ре». В письме в «Новую газету» в 2001 году Богомолов так объяснял свои поступки: «Принять эту премию , как, впрочем, и любую другую, я не могу в силу своих убеждений. Я убеждён, что литературное произведение по-сле опубликования должно жить самостоятельно, без каких-либо подпорок и поддержек, а автор должен обходиться без каких-либо поощрений, без различных ярлыков и этикеток».
Возвращаясь к личной жизни Богомолова, добавлю: его второй женой стала врач-пульмонолог Раиса Глуш-ко.
Последние годы Богомолов работал над романом «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…», из которого он успел в виде самостоятельных повестей напечатать лишь две главы: «В кригере» и «Вечер в Левендорфе». Писатель предупреждал: «Это будет отнюдь не мемуарное сочинение, не воспоминания, но «автобиография вымышленного лица». Причём не сов-сем вымышленного; волею судеб я почти всегда оказывался не только в одних местах с главным героем, а и в тех же са-мых положениях. В шкуре большинства героев я провёл целое десятилетие. Коренными прототипами основных персона-жей были близко знакомые мне во времена войны и после неё офицеры. Роман – реквием по России, по её природе и нравственности, реквием по трудным, изломанным судьбам нескольких поколений – десятков миллионов моих соотече-ственников». Незавершённая рукопись богомоловского романа до сих пор частями публикуется в журнале «Наш совре-менник».
Кроме того, в архиве писателя остались никогда не публиковавшиеся повесть «Десять лет спустя» и ранний роман «Академик Челышев».
Умер Богомолов 30 декабря 2003 года в Москве. Похоронили его на Ваганьковском кладбище.
Уже после смерти вокруг биографии писателя разгорелся скандал. Так, журналистка Ольга Кучкина, опира-ясь главным образом на воспоминания художника и поэта Леонида Рабичева, в двух номерах «Комсомольской правды» (за 24 февраля 2005 года и за 7 апреля 2005 года) подвергла сомнениям не только официальную дату рождения романиста, но и весь его фронтовой путь. Кроме того, Рабичев настаивал на том, что Богомолов не знал войну и писал её чуть ли не с его слов, а также опираясь на сто с лишним его личных писем. Рабичев утверждал, будто Богомолов не был боевым офицером и придумал себе военную биографию. Среди обывателей возник нездоровый ажиотаж: мол, писате-лю, значит, было что скрывать от народа. Во всяком случае, выяснилось, что дату своего рождения Богомолов действи-тельно придумал, он на свет появился не в 1926, а в 1924 году. Изучение архивных материалов помогло уточнить и неко-торые другие факты из биографии писателя. Но так никто и не понял, для чего Богомолов указывал в документах невер-ные сведения.В. ОГРЫЗКО