В ОСНОВЕ МИРОЗДАНИЯ – ГРЕХ

№ 2008 / 52, 23.02.2015, автор: Игорь ШАДХАН

Пойдя вместе с Игорем Шадханом на встречу со студентами журфака Тюменского университета, я ожидал, что будущие журналисты в погоне за жареными фактами в первую очередь будут расспрашивать знаменитого телевизионщика о том, как он снимал фильм о Путине, и выяснять, что осталось за кадром. Но я ошибся. Молодёжь, видимо, устала от Кремля. Интриги власти её уже успели утомить. Все вопросы касались в основном фильма «О милости прошу». Один из студентов прямо спросил режиссёра: разве можно с таким состраданием относиться к заключённым и снимать о них фильмы?

– Не можно, – ответил Шадхан, – а нужно. Когда я впервые раскрыл дело о своей героине, я ничего не понял. За комментариями решил обратиться к судье. Но тот категорически отказался со мной встречаться. Все следователи тоже поначалу не хотели меня видеть. Лишь один, убедившись, что я пришёл к нему без скрытой камеры, согласился ответить на мои вопросы. Потом я снимал фильм «Вечерний разговор с Путиным». Когда съёмки закончились, Путин, которого я давно знал, ещё по Ленинграду, спросил: может ли он как-то отблагодарить меня. Я в ответ попросил помиловать мою героиню.

Однако тюменского студента такой ответ не удовлетворил. Он продолжил: Ангелина же знала, что связалась с пропойцей, поэтому как она могла родить от него детей.

– Поймите же, – убеждал Шадхан своего молодого оппонента, – в основе всего мироздания заложен грех. Избежать его трудно, практически невозможно. Разве Ангелинин избранник изначально был пропащим человеком? Нет. На него обрушилась перестройка. И он сломался. А Ангелина продолжала его любить и долго всё терпела.

Когда спор про милосердие закончился, другая студентка поинтересовалась у Шадхана: можно ли в журналистике и деньги большие получать, и правду говорить? Или лучше сразу настраиваться на коммерческие проекты?

– По-моему, лучше сразу определиться, чего вы хотите. За деньги вы собираетесь работать или за справедливость. Только не надо себе врать. Вообще, почему вы решили, что творчество – это обязательно нищета. Я считаю: надо не от денег отталкиваться, а от того, что я хочу и что я могу. Когда вы почувствуете, что это сможете, появятся и деньги.

Ещё один вопрос, который прозвучал в Тюменском университете: в чём беда современного телевидения?

– Во вранье. Современное телевидение безумно врёт.

Уже после встречи со студентами я задал Шадхану несколько своих вопросов. И первый: почему он после института не остался в театре?

– Так сложилось. Я ведь диплом делал в Горьком, ставил «Без вины виноватые» Островского. Все вроде были довольны. Я даже получил предложение остаться в Горьком. Но против была мама. Она боялась, что по тогдашним законам я, уехав в Горький, навсегда потеряю ленинградскую прописку. Поэтому я, чтобы сохранить бронь на квартиру, напросился в Воркуту. Но когда добрался до места, выяснилось, что театр уехал на гастроли. Долго ждать возвращения артистов не мог, у меня не было денег, поэтому пошёл в горком партии. Там у меня спросили, могу ли я сочинить к дню шахтёра частушки. Я ответил: могу. И за вечер сочинил целых восемь штук. Мне за каждую из них тут же заплатили по целому рублю. А потом отправили на местную телестудию.

– Вы не жалеете, что так быстро расстались с театром?

– Нет. Ведь театр – это такая клоака. Когда я ставил в Горьком свой первый спектакль, меня часть коллектива попыталась стравить с главным режиссёром Меером Герштом, обещая в перспективе посадить на его место. Как я тогда уставал от всех этих интриг! Я видел, как съедали даже очень мощных артистов. Стоило им чуть расслабиться, на них сразу со всех сторон нападали акулы. И талантливые люди терялись. Того же Гершта интриганы в конце концов в том же 1962 году сожрали и из Горького выжили.

– А разве на телевидении проще?

– Когда я начинал, было проще. В Воркуте на телестудии тогда работали несколько актёров, бывших заключённых, которые до войны занимались у Таирова, Михоэлса, других мастеров. И они, увидев первые мои работы, посчитали, что во мне что-то есть. Другое дело, что мои воркутинские наставники не были телевизионщиками. Они все вышли из театральной среды. Тогда телевидению специально никто не учил: ни ВГИК, ни театральные вузы, ни институты культуры. Мы всё осваивали сами, по ходу пьесы. Я, например, год походив в ассистентах режиссёра, взялся за организацию на телевидении молодёжного театра. Мне даже Шварца разрешили поставить. Затем на узкой плёнке я стал снимать телеочерки. А потом у меня появилась идея своей кинопрограммы. Но через четыре года всё закончилось.

– Почему?

– Я посмел в эфире предложить поставить погибшим в 1965 году шахтёрам памятник. После этого начальство сказало, чтоб я в три дня покинул город.

– Вы вернулись в Ленинград?

– Нет. Я подался в Норильск. Но там всё повторилось.

– Что именно повторилось?

– Я сделал программу, в которой выступил с протестом против обмана. Тогда ведь молодёжи что только не сулили, лишь бы она согласилась поехать на работу в Норильск. Но на месте им даже нормальной общаги не давали. Ребята спали на теннисных столах. Директор Норильского комбината Долгих (он впоследствии стал секретарём ЦК КПСС) от моей программы был просто в бешенстве. Но нет худа без добра. Я вернулся в Ленинград и снял фильм «Контрольная для взрослых», который, по сути, сделал мне имя.

– Чем отличается то время, в которое вы начинали, от нынешнего?

– Раньше, чтобы сделать себе имя, надо было сделать нечто такое, что не походило бы ни на что другое. Я навсегда запомнил урок, который мне ещё на втором курсе преподала наш педагог по русской литературе Александра Пурцеладзе. Не успев прочитать всего раннего Чехова, я ограничился пробежкой по диагонали статьи теперь уже всеми забытого литературоведа Киселёва. Пурцеладзе на экзамене сразу почувствовала в моих словах обман. Она сказала, что, конечно, может поставить тройку. Только какой от этого будет прок? В древности говорили: я пью из старого стакана, я пью из разбитого стакана, но я пью из своего стакана. А сейчас везде только и слышишь: главное, уложиться в формат. Я, например, не понимаю, почему канал «Культура» у нас один. Почему культуру убрали с других телеканалов? Чего хочет власть? Чтоб народ превратился в быдло? Но это же – страшно.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО