СНЕГОВ ПОЛЁТ ГОРИЗОНТАЛЕН

№ 2009 / 2, 23.02.2015

Первую попытку рецензии на сборник «Чукотская литература» материалами и исследованиями письменных традиций чукчей сделал мой давний товарищ по Северу, крепкий прозаик Борис Василевский. Редакция газеты «Литературная Россия» продолжает издавать цикл книг
о письменных традициях коренных малочисленных народов Севера

Первую попытку рецензии на сборник «Чукотская литература» материалами и исследованиями письменных традиций чукчей сделал мой давний товарищ по Северу, крепкий прозаик Борис Василевский. В журнале «Мир Севера» (№ 2 за 2008 г.) он опубликовал свои обширные заметки под пресловутой рубрикой «Вместо рецензии». Почему бы не ввести жанр типа «Вместо рассказа» или « Вместо романа»?! Но так повелось, чего уж сетовать.
Как, думаете, назвал свою вещь Борис? Ну конечно же нечто, связанное со снегом (как и у меня на этот раз), – «Снега былых времён». Сразу оговорюсь по поводу моего названия. Эта замечательная строка взята из стихотворения эскимосской поэтессы, моего большого друга Татьяны Ачиргиной. Полностью: «Снегов полёт горизонтален, / горизонтален ветра бег, / им дерзко противопоставлен / вперёд идущий человек!» А это уже великий северный смысл, философия жизни, даже отчасти мироздания и космогонии.
Борис Василевский в свои размышления о литературе народов Чукотки щедро вплетает свои личные впечатления, ведь он работал учителем в Уэлене, потом, вернувшись в Москву, уже не видел себя вне литературы о Севере, часто приезжал в Магадан и на Чукотку. К рецензии на сборник его личные обстоятельства по большому счёту имеют косвенное опосредованное отношение, зато невероятно обогащают рассказ о литературе Крайнего Северо-Востока нашей страны. Хотя он «не представляет, на кого сейчас, на какого читателя рассчитан этот сборник». Он как бы полемизирует с аннотацией, где сказано, что, мол, весь мир восхищался творениями Юрия Рытхэу, Антонины Кымытваль, Василия Ятыргина, Владимира Тынескина, Валентины Вэкет». Ну, это уж слишком. Последних трёх мир вообще не знал. Василевский уточняет: «Их никто и не читает». Но он ошибается в одном.
Сборники, о которых я веду речь – «Чукотская литература» и «Эскимосская литература», как и другие книги из задуманной в редакции газеты «Литературная Россия» серии, посвящённые, скажем, художественному творчеству юкагиров или нанайцев, – это пожизненные монументальные глыбы-памятники письменности малых народов, с выходом на мировой масштаб, если говорить об эскимосском языке. Они, справочники, будут востребованы, пока теплится этот мир. Востребованы не только североведами-специалистами, но и литературоведами, критиками, историками, и, что на мой взгляд важно, обязательно будут востребованы разного рода учащейся молодёжью. Эти книги должны до поры до времени покойно стоять на полках каждой северной библиотеки. Они пока молчат, вобрав в себя целые миры и судьбы Крайнего Севера. А если подумать о том столетии, когда в Арктике «зацветут яблоневые сады», не понадобится ли новым людям прошлые истоки этой земли?
Борис Василевский заглянул в страницы сборника «Чукотская литература» как в зеркало, где увидел себя; как бы навёл увеличительное стекло на некоторые персонажи, приметил неточности, разгромил «псевдоталант» Юрия Рытхэу, не пожалел иных недобросовестных переводчиков. Господи, да есть публикации, где ни во что не ставят былое творчество писателя-романтика Альберта Мифтахутдинова, излишне, на мой взгляд, сурово гвоздят прозаика Юрия Васильева, поэта Михаила Эдидовича, ещё кого-то…
Так вот, если Борис Василевский, проживший относительно недолго на Чукотке, сумел разглядеть себя сквозь тонкую плоть страниц, то что же говорить обо мне! Стаж мой, как в иных изданиях «совокупный тираж» – приближается к пятнадцати годам, если учесть многочисленные, иногда многомесячные творческие командировки на Чукотку из Москвы. Та же Таня Ачиргина – с её семьей я долгие годы жил в одном двухэтажном доме, только подъезды были разные – свою единственную стихотворную книжечку «Белоночье» подписала так: «В. Христофорову, почти что спутнику по жизни – от автора. 28.04.1985 г. Анадырь».
Многие годы я близко знаю журналиста и прозаика Ивана Омрувье. Бывал в провиденской квартире Зои Ненлюмкиной, в анадырской – Валентины Вэкет и Лины Тынель, в уэлькальской – Михаила Вальгиргина. Близко знал Сергея Теркигина (он считал меня своим учителем), Владимира Тынескина. Общался со стариком-танцором Нутетеиным, старожилом Ашкамакиным, собирательницей фольклора Маргаритой Такакавой, старой учительницей-эскимоской Сериковой-Кагак, творческим человеком, советским и партийным работником Базиком Добриевым, Ивтэком Берёзкиным, Энмынкау, Айнаквургиным, Зиной Кевев, Аллой Кергинто и многими-многими другими… А вот у Антонины Кымытваль в её анадырской квартире однажды я исполнял роль няни, когда Тоня с Виталием ушли на всю ночь к кому-то в гости. На мне оставались две очаровательные их дочки, им было лет по семь-восемь. Я с ними прыгал с шифоньера на деревянную кровать, разломав её вдребезги. Что таить, мы все были молоды и порою нас обоюдно захватывала нормальная… как бы это сказать – сексуальная страсть. Так что и с этой стороны я мог бы к иным персонажам сборника делать приписки такого рода: «А вот в постели она была…».
Оба сборника я условно разбиваю на несколько блоков.
1. История предмета, истоки.
2. Воспоминания тех, кто был близок или хорошо знал персон обоих сборников.
3. Размышления московских критиков и литературоведов, не только не знавших лично северных литераторов, но и не бывавших никогда на Чукотке.

1.
Если вдуматься, как уникален Крайний Север! В 1965 году геолог И.Саморуков обнаружил на скалах реки Пегтымель древние рисунки и петроглифы. Сенсация мирового значения! Первое тысячелетие до новой эры! Рисунки содержали массу информации о жизни народа. Потом был чукча Дауркин, его попытки создать нечто вроде письменности на основе орнаментальных приёмов. Потом был Теневиль, создатель первой чукотской азбуки – она не привилась. Всё это поведано во вступительной большой главе Вячеслава Огрызко «От петроглифов Пегтымеля до иероглифов Теневиля». Здесь же помещены статья выдающегося магаданского учёного Николая Дикова и архивный отчёт комплексной научной Анадырско-Чукотской экспедиции начала 30-х годов. Автор отчёта А.Миндалевич встречался с самим Теневилем. Где, в каких архивах, в каких журналах можно ещё найти эти уникальные материалы! Теперь они введены в научный и познавательный оборот.
Естественно, что настоящую сформировавшуюся литературу всегда предваряет фольклор – об этом воспоминает известный ленинградский исследователь-лингвист Лев Беликов, с которым некогда общался автор этих строк.
А кто не знает имени другого знаменитого советского учёного и писателя (с дореволюционным стажем) Владимира Тан-Богораза?! В сборнике ему посвящено немало внимания, он назван «Отцом чукотской литературы». Должен от себя заметить, что монография Богораза «Чукчи» долгие десятилетия не переиздавалась, и мне приходилось просиживать часами в «Ленинке», переписывая целые куски о нравах и быте чукчей. Потом они были использованы в моей северной прозе, я честолюбиво выдавал себя как пытливого сборщика этнографического материала. Частично так оно и было. Проживая в стойбище и работая совхозным пастухом-оленеводом, я узнал немало тайн чукотского бытия.
Очень любопытна глава «Жизнь чукчей глазами француза». Её искренне и с некоторой наивностью написал Шарль Венстен.
Мировая история эскимосов несравнимо обширна, чем мы всегда думали, просто почти ничего не знали, скажем, об аляскинских эскимосах, не говоря уже о канадских и гренландских. Если чукчей на планете насчитывается где-то с натяжкой 12 – 14 тысяч, то эскимосов – 110 тысяч. В сборнике «Эскимосская литература» впервые сконцентрированы самые разнообразные материалы, посвящённые литературе. В этом разделе – «По ту сторону Берингова пролива» – своими знаниями и впечатлениями делятся Кнуд Расмуссен (архивные данные), современные исследователи Робин Макграт, Эндрю Уигет и Лас Крусес, Гордон П.Тернер.

2.
Что касается заметок современных российских писателей, тех, кто хорошо знал своих коллег-аборигенов, то здесь, как говорится, море впечатлений. Расскажу о своих. С Юрием Рытхэу мы дружили, вместе совершали поездки, очень часто перезванивались, у меня остались его интересные письма. Юрия Сергеевича я очень любил, мне нравилось его творчество – не всё, скажем так. Последнюю рецензию я написал на его автобиографическую повесть «В зеркале забвения». Да, были такие постперестроечные годы, когда выпуск книг Рытхэу в России надолго прервался. Но Запад его издавал щедро и регулярно, организовывал широкие презентации. Учитывая тамошнюю рыночную экономику в книгоиздательстве, не думаю, что переводчики и продюсеры исходили лишь из альтруистических соображений. Мир зачитывался книгами Рытхэу, открывая неизведанный мир неизвестных северных народов.
Потом Юра мне не раз говорил, что свято верил в ленинскую национальную политику, советскую власть, КПСС. Так был воспитан и идеологически сформирован. Винить его в этом нельзя.
Составитель сборника «Чукотская литература» Вячеслав Огрызко отдал разделу «Мир Юрия Рытхэу» почти 140 страниц из 500. Представлены разные точки зрения на творчество этого выдающегося писателя. Я ещё добавлю: Рытхэу был человеком в высшей степени доброжелательным, не заносчивым, не чванливым, ценил шутку, прощал всякие злые пародии на себя. Он как-то мне сказал: «Я никогда не вставал поперёк магаданских писателей. Тихо и в одиночку возделывал свой клочок земли. Не завидовал никому. Если скажут, что я мало помогал национальным литераторам, то это отчасти правда. Было недосуг».
Ему пеняли, что он почти не пишет на родном языке. И это правда. Он знал словарную убогость чукотского языка и предпочитал «великий и могучий».
Виктор Конецкий однажды в фойе ЦДЛ, где мы сидели и кого-то ждали, безапелляционно заявил: «Рытхэу на протяжении 25 лет предаёт свой народ». Ну – это Конецкий, любитель крайностей. Никого Рытхэу не предавал. А в одном из последних писем ко мне, после очередной поездки по Чукотке, он с великой горечью написал, что у него в глазах стояли слёзы от увиденного. Ещё попутно добавил, что в Уэлене торговлей самогона занимается работник милиции – русский, и врач – тоже русский. Приезжие, вот кто непрерывно предавали коренных жителей Чукотки. А интервью Антонины Кымытваль Вячеславу Огрызко в 1989 году. Один заголовок чего стоит: «Тундра стонет в кромешной ночи». В сборнике «Чукотская литература» приводится три его беседы с Антониной Кымытваль в разные годы, начиная с 1986 года.
Персонажей обоих сборников лично знали и по мере сил участвовали в их становлении и творчестве покойные Альберт Мифтахутдинов, Анатолий Пчёлкин, Владимир Першин, Ирина Осмоловская… Они оставили свои воспоминания и размышления. Ныне здравствующие – москвичка Алина Чадаева, хабаровчанка Людмила Миланич, бывший магаданец, литературный критик Влад Иванов… Господи, как мало здравствующих-то!

3.
Самый интересный раздел. Он вызывает удивление, замешенное на чувстве восторга. Ну, скажите, кому из столичных интеллектуалов будет интересна проза или поэзия безвозвратно ушедших из жизни и читательской аудитории чукчей или эскимосов? Ещё и найти надо эти книжечки, как выразился Борис Василевский, размером чуть больше почтовой марки, да ещё изданные чёрт знает когда. Сдаётся мне, что их внимание к той же Чукотке подогрел Вячеслав Огрызко. Что же, остаётся только горячо поблагодарить. Будь моя воля, я бы вообще занёс его имя в Книгу рекордов Гиннесса, потому что если распространить составленную им книгу «Эскимосская литература» среди одноимённого народа на Чукотке, то на каждого эскимоса, включая детей, стариков и больных, будет приходиться примерно по 1,5 штуки сборника. А другой сборник – «Чукотская литература» – могла бы получить каждая чукотская семья, включая метисов. Но я отвлёкся на комплименты…
Среди этой когорты первым номером выделяю имя 45-летнего Виталия Петушкова, выпускника факультета кибернетики, странным образом вдруг увлёкшегося литературной критикой. В обоих сборниках он опубликовал пять разных статей. В первых четырёх выступает прежде всего как замечательный пересказчик того или иного произведения. Это так здорово и интересно, что, скажем, повесть Василия Ятыргина «Судьба мужчину не балует», как заметил Огрызко (или кто-то другой?), халтурно переведённая Альбертом Мифтахутдиновым, предстаёт в совершенно увлекательном виде. Петушков мне представляется доброй большой бабушкой-рассказчицей, сидящей возле огня в окружении деток с покорно сложенными ладошками на коленях. В руках бабушки мелькают спицы, разматывая из клубка очередной человеческой судьбы нити жизни, сплетая их в незамысловатые сюжеты. Может быть, эта бабушка и есть прародительница забытого занятия, именуемого популяризацией нужных и полезных книг?
На самом деле, указанная повесть Ятыргина неспешно и как бы бесстрастно повествует о всей жизни героя. Читать даже мне скучно, а вот слушать пересказ Петушкова – одно удовольствие! Как сказку. В этой связи я вспоминаю особенность хорошо мне знакомого и вообще прославленного прозаика Анатолия Кима. В одном рассказе он способен уместить целую долгую жизнь одного героя. Таков мощный талант писателя! Обычно ведь рассказ – это один эпизод…
Интересна публикация Виталия Петушкова «Под властью вечного льда». Надо же, не лень было ему вместе с одним из героев Юрия Рытхэу пройтись по берегам Берингова пролива. Это опять пересказ, с вкраплениями своих философских размышлений. А вот эссе «Загадочная цивилизация духов» (из «Эскимосской литературы») – это уже из другой оперы. Попытка глубокого философского проникновения в смысл жизни – нет, не одного отдельно взятого индивидуума, а всего человечества. Зачин статьи прозрачен и велик: «Я часто думаю: как много можно понять в человечестве, в его запутанной и противоречивой истории, вглядываясь в судьбу одного маленького и, казалось бы, малозаметного народа. Достаточно только углядеть ниточки, соединяющие сегодняшний день с глубоким, почти неразличимым прошлым, – и тебе откроется немало тайн». При этом автор привлекает в доказательства опыт людей, живших в 13 – 10 тысячелетиях до н.э., реалии XX века и так далее. Это эссе печально: цивилизация тысячелетия назад «не туда двинулась, а возвращаться сейчас обратно уже поздно и смешно». Библейским житием гренландского инуита Тумарси можно назвать другую публикацию Виталия Петушкова – «Сила древнего проклятья». Просто уже не остаётся газетной площади для анализа этого христианского произведения.
Другим крайне интересным писателем – участником обоих сборников является московский писатель Александр Трапезников, автор многих десятков книг прозы. Его семилистник «Моя чукотская сага» состоит из семи новелл. Каждая посвящена одному литератору. Я хотел бы их сравнить с отполированными халцедонами, коих немало на чукотской земле. Каждый срез камня неповторим, богат красками и чудными композициями, настоящими пейзажами, навечно сплавленными где-то в горниле древнего вулкана. Не случайно, рассказывая о поэте Викторе Кеулькуте, Александр Трапезников приводит сравнение Леонида Мартынова: стихи поэта сравнимы с чукотской резьбой по моржовой кости. А это уже почти вечность.
Трапезников применяет к творчеству рано ушедшего из жизни поэта знаменитую формулу Канта – «две вещи наполняют душу мою всё новым удивлением и нарастающим благоговением: звёздное небо надо мной и нравственный закон во мне». Она, как считает писатель, абсолютно применима и к Кеулькуту. Что ж, это прибавляет зрения тем, кто обращается к памяти Кеулькута.
Вообще, манера сравнивать жизнь и творчество иных чукотских или эскимосских литераторов с великими, даже величайшими людьми человеческой цивилизации, с одной стороны, вызывает ироническую улыбку, а с другой – наверное, это правомерно, не надо бояться громких фраз. Когда-то я писал о Владимире Санги, тогда его все называли «Гомером нивхского народа». Не слишком ли?
Александр Трапезников в этом смысле более требователен. Он пишет о ранней книге Юрия Рытхэу «Чукотская сага»: «Мне непонятно, почему французская исследовательница Моника Зальцманн, оценивая первые книги Рытхэу «Люди нашего берега», «Чукотская сага» и «Время таяния снегов», утверждала, что их автор «одновременно – Монтень, Бальзак и Флобер своего народа». Неужели она столь небрежно относится к собственным классикам?» Короче говоря, Трапезников считает «Чукотскую сагу» провальной вещью «со скудным языком и маловыразительным образным рядом». А написаны им такие жёсткие слова, как я понял из последних строк, в назидание: тают не только льды, но и сны.
Более мягко, несмотря на констатацию явных провалов, отозвался о книге «Чукотская сага» Роман Сенчин. Он, кстати, возвёл на поэтический Олимп музу Антонины Кымытваль в небольшой рецензии «Теперь так не пишут». То ли мы, земляки её, попривыкли к её творчеству, то ли хорошо знали кухню перевода, но у нас стихи Тони не вызывали никогда дикого восторга.
Один из самых молодых авторов сборника Александр Титков разложил по полочкам «Чукотский анекдот» Юрия Рытхэу – не в пользу последнего, заговорил о политической составляющей произведения, как он считает, антирусского, проамериканского направления. Вообще, надо сказать, что составителю сборников Вячеславу Огрызко пришлось преодолевать мощно вросший стереотип: практически все коренные литераторы, писавшие в советское время, охотно и сердечно возносили коммунистов, Кремль, Ленина, верили в сказочное будущее. Среди них не было диссидентов, и лишь в наше время появились одиночки националисты-патриоты в лице пишущего геолога-чуванца Эдуарда Гунченко и Татьяны Ачиргиной.
Но вернёмся к Александру Трапезникову. В той же повести Ятыргина «Судьба мужчину не балует» он сумел увидеть скрытую грань – угрозу людской разобщённости, даже если люди принадлежат одному роду. Писатель завершает новеллу вопросом: «А как будет в веке ХХI? Не повторится ли в скором будущем та же ситуация, когда снова российские люди, разделённые социальными барьерами, одичав от полной бездуховности, пустятся в погоню друг за другом?»
Вообще, тема апокалипсиса пронизывает оба сборника насквозь. Метафорой служит гибель (уничтожение) эскимосского села Наукан…
С нежностью пишет Александр Трапезников о Михаиле Вальгиргине. (Автору этих строк пришлось его хоронить, откапывая из-под снега пустой бракованный гроб.) Высоко и точно оценил Трапезников творчество Владимира Тынескина, назвав его «северным Лермонтовым» (Автор этих строк однажды приревновал его к своей жене и не пустил на порог.) В «Семилистнике» особое внимание отведено талантливым женщинам Валентине Вэкэт и Антонине Кымытваль.
В «Эскимосской литературе» Трапезников отметил своим пером великого сказочника Кивагмэ, талантливого учёного и писателя Тасяна Теина. Я хочу из собственного опыта рассказать о его книге «Тайна Чёртова оврага». Мне пришлось семь раз бывать на острове Врангеля. Обычно на пешем пути из посёлка Ушаковский в Бухту Сомнительную (20 км) я делал перекур на дне Чёртова оврага. Разматывал портянки, лежал на спине, курил. От нечего делать перебирал кремниевые плоские камушки, на самом деле это были древние скребки живших здесь людей в то время, когда остров соединялся с материком. А если бы я был не ленив и любознателен, то увидел бы в стене берегового обрыва и костяные копья, и утварь. Но не я был первооткрывателем стоянки первобытного человека, а Теин…
Так и оба сборника открыли мне многие скрытые тайны из культуры коренных народов Крайнего Северо-Востока нашей страны, которых я по лености не замечал.
Если бы эти книги появились в мою молодость, когда я жил на Чукотке… Нам была просто недоступна историческая литература, скажем, история взаимоотношений индейцев и эскимосов, американских поселенцев, алеутов – о чём захватывающе пишет сейчас Александр Трапезников в публикации «Великая тайна мира».
Другой интересный автор, из молодых, Юлия Хазанкович в 2000 году защитила диссертацию на тему «Концепция мира и человека в прозе народов Севера». Как говорится, сам бог велел ей стать одним из ярких авторов обоих сборников. Она исследует одну из самых глубоких философских притчей Юрия Рытхэу «Когда киты уходят». Делает это изысканно, плотно, соотнося с концепциями других писателей России. Юлия заканчивает: «Он (Рытхэу) был первым северным прозаиком, кто в философском ключе осмыслил нравственные и эстетические основы взаимодействия северного человека и Природы. Многоуровневая подчинённость мифу обусловлена ярко выраженной философской концепцией повести. «Современная легенда» Юрия Рытхэу открыла перспективы философско-художественных исканий писателей-северян».
Публикация Юлии Хазанкович едва ли не самая значительная в рамках обоих сборников. Она же написала о стилистике поэзии Зои Ненлюмкиной, как бы расщепив её на атомы и молекулы.
Есть ещё точка зрения на повесть Ятыргина «Судьба мужчину не балует» – молодого философа Ивана Гобзева. Покойный Феликс Светов (за свои взгляды он был посажен в 1985 году) много занимался творчеством Юрия Рытхэу, его публикация не затеряется среди других. Ему вторят, но по-своему, тоже покойные, известный литературный критик Нина Подзорова и магаданский литературовед Ирина Осмоловская – я с ней разговаривал подолгу по телефону в Москве незадолго до её смерти. О Рытхэу написали ещё Наталья Качмазова, Ефим Роговер и Марина Колупаева, Михаил Бойко, Юрий Козлов. Это самый большой разброс мнений…
Об Антонине Кымытваль, кроме упомянутых авторов, написали Анатол Чокану, Прокопий Явтысый, Максим Лаврентьев. Не менее широк и мозаично разнообразен подбор авторов сборника «Эскимосская литература». Назову не названные имена: Лидия Митрюкова (о ритуальных татуировках), Лариса Филиппова (о песнях под ярар), Галина Скороспелкина (о творчестве Зои Ненлюмкиной), Николай Вахтин и Ольга Рычкова (аналитические обзоры), Александр Ващенко, Кира Ткаченко. И конечно же авторы-иностранцы, изучающие эскимосскую мировую литературу.
…Не покривлю нисколько, если скажу, что в силу своей личной притяжённости и сопричастности Северу, я практически запоем читаю подобную литературу. Двухтомник Вячеслава Огрызко «Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока» (1998 г.) весь в пометках и закладках. Мне хотелось бы посадить за один стол (в яранге или чуме) всю пишущую коренную братию Крайнего Севера. Подозреваю, что, несмотря на разницу во всём, у них всё же будет единый корневой исток мировоззрения, а значит – и творчества. Сравнительный анализ мифов, сказов, чисто писательских коллизий мог бы дать очень интересный результат.
В заключение не могу не восторгаться Приложениями к сборникам. Это такой бесценный и богатый справочный материал! Я рассматриваю его как великий подарок всем настоящим и будущим исследователям литературы Чукотки. Да и не только Чукотки. У меня на полке лежит ещё не прочитанный фолиант «Североведы России», составленный всё тем же неутомимым Вячеславом Огрызко. Значит, впереди радость открытий.