Владимир Маканин. «Асан». ОперациЯ без наркоза

№ 2009 / 4, 23.02.2015

Новый роман Владимира Маканина «Асан» наделал немало шума.
Вроде бы залогом признания этого романа стала премия первой степени «Большая книга», полученная Маканиным по итогам 2008 года. Шок

Новый роман Владимира Маканина «Асан» наделал немало шума.
Вроде бы залогом признания этого романа стала премия первой степени «Большая книга», полученная Маканиным по итогам 2008 года.
Однако премия премией, а всё же «Асан» разъярил многих. И объединил в этом даже былых противников.
Против «Асана» категорически выступил писатель и журналист, бывший участник военных действий в Чечне Аркадий Бабченко – выступил сначала на сайте «Искусство войны», а затем в либеральной «Новой газете». Его горячо поддержали многие ветераны-«чеченцы».
Но «Асана» в штыки приняли не только «чеченцы» в кавычках, то есть те, кто участвовал в событиях на стороне «федеральных сил». Многие чеченцы без кавычек тоже возмутились. Достаточно упомянуть неоднократные выступления известного в Чечне журналиста Тимура Алиева…
Обычно однобокая неправда в произведении искусства (книге, фильме, спектакле), даже самая нелепая и бессовестная неправда, раздражает лишь одну сторону – ту сторону, против которой она направлена.
Понятно, что если нечто «о Чечне» напишет Юлия Латынина, то дежурно запротестуют «государственники», а если это сделает Александр Проханов – ровно так же отреагируют «либералы» и «правозащитники». Не менее понятно, что «либералы» будут сквозь пальцы смотреть на ту «лапшу», которая окажется в тексте Латыниной, а «государственники» соответственно простят Проханову его собственную «лапшу».
Когда роман равно раздражает обе стороны, ясно: дело не в «лапше». Дело в чём-то ином…
…Бывают «травматические тексты». Тексты, которые – часто вопреки авторскому замыслу – попадают в болевой нерв общества. Например, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. Явись он десять лет раньше или десять лет позже – ничего бы не случилось. Просто так сошлись звёзды – и безобидный, интеллигентный, не шибко мастеровитый роман Пастернака вызвал цунами. Кстати, судя по многочисленным свидетельствам, сам Пастернак такого явно не ждал. Или, например, несчастные «Прогулки с Пушкиным» Синявского-Терца; вообще говоря, это – эссе для любознательного старшеклассника; ныне его печатают как школьную методическую литературу. Вспомним, какую бурю эти «Прогулки…» в своё время породили.
Кажется, «Асан» – случай из того же ряда. «Асан» – «травматический текст».
Самое время разобраться в том, что именно в «Асане» так травмировало публику.
Много ляпов? Допустим. Хотя если вдуматься, это никакие не ляпы; Владимир Маканин – прозаик, склонный к тонким «сдвигам» изображаемой реальности. Маканин маскируется под реалиста, но он – не реалист. Это ясно всем, кто более-менее знаком с маканинской прозой. Неужели читатели «Асана» – все поголовно – идиоты, не способные выявить литературную условность? Главный герой «Асана» – майор Жилин – всесилен, поскольку приторговывает горючим, но в Чечне нефти хоть залейся – всё врёт дядечка писатель. Это – претензия на уровне «реализма». Но разве не из-за нефти велась та самая война девяностых? Разве не на нефти обрели тогда своё могущество многие военные и штатские персоны? Неужели так трудно на место вороватого майоришки подставить… ну, Бориса Березовского, хотя бы? Ведь в литературе, господа хорошие, не только «реализм» бывает; в литературе иногда имеют место и аллегории, и символы, и метафоры…
Маканин никогда не воевал и никогда не был в Чечне? Этот довод – понятнее. Штафирка, пижон, цивильный фрайер в брючках лезет писать о войне – обидно. Но Алексей Николаевич Толстой, между прочим, не принимал участия в Гражданской войне, а написал «Хождение по мукам». А Лев Николаевич Толстой, хотя и воевал, но уж явно не в 1812 году? Что же, «Войну и мир» на помойку выкинуть?
Самый неожиданный и глубокий довод я получил от Тимура Алиева, беседуя с ним в Живом Журнале…
В «Асане» нет войны. Нет неповторимого «духа войны», нет «азарта войны». «Асан» – роман не о войне.
Что же, это совершенно верно. «Асан» – роман не о войне. «Асан» – роман о не-войне. «Асан» – роман о коррупции. О всеобщей продажности. Коррупция – по определению не-война. «Асан» – роман о том, как коррупция разъедает и уничтожает войну, о том, как она замещает войну на не-войну.
Теперь, когда мы выявили точку, от которой надо идти – «точку коррупции», самое время разобраться, нет, не в том, что такое коррупция, а в том, как принято показывать коррупцию во второй реальности, в пространстве искусства – в книгах, кинофильмах и телесериалах.
Фантомные боли
Коррупция – это такое явление, которое все осуждают, и притом в котором едва ли не все участвуют. Поэтому само напоминание о коррупции – травматично для общества.
Сложились устойчивые способы более-менее щадящего обращения к теме коррупции в искусстве.
Если государство достаточно сильно, если коррупция ему опасна, но не более того… в таких ситуациях на подмостки выводят одного-единственного коррупционера – инопланетно жирного-лысого-шепелявого господинчика с говорящей фамилией типа «Взяткин», управдома, концертного администратора или снабженца (в финале сюжета выродок, разумеется, получит своё). Он-то и воплощает собой коррупцию – в единственном лице. Это паршивая овца в стаде, чёрный агнец отпущения, берущий на себя пороки и грехи социума. Естественно, читатель или зритель никоим образом не должны отождествлять себя с коррупцией как социальным явлением, для того и создаётся образ «Взяткина» – до предела омерзительный и в то же время максимально смешной (то есть жалкий). Если аудитория как-то проассоциирует себя с носителем порока, она обидится на авторов и угрожающе произнесёт слово «очернители».
Всем представителям общества как бы внушают с экранов и книжных страниц: «Коррупция – это не ты; коррупция – это кто-то другой».
Возьмём иную картину: коррупция следует из традиционной общественной парадигмы того или иного народа, и она настолько сильна, что государство не может справиться с ней. Допустим, Италия. Мафия. Прогрессивный итальянский кинорежиссёр снимает сериал «Спрут», в котором показывает, насколько страшна и всеобъемлюща итальянская мафия.
Но есть нюанс. В сериале «Спрут» наличествует честный человек – обаятельный комиссар Каттани; более того, комиссар Каттани – главный герой «Спрута»; он бросает вызов мафии и сражается с ней. Зритель «Спрута» отождествляет себя не с бандитами и коррупционерами, не с Лаудео и не с Тано; он отождествляет себя именно с комиссаром Каттани.
Стало быть, и эта схема содержит в своей основе утешительную для зрителя-читателя установку: «Коррупция – это другие. Пускай коррупция – все вокруг. Но это – не ты. Ты – комиссар Каттани».
Однако даже «спрутовская модель» воспринимается аудиторией как перебор. Это – «чернуха». В конце восьмидесятых – начале девяностых у нас любили снимать «чернушное» кино. Едва ли не каждый третий фильм или сериал периода 1989 – 1992 годов строился на следующем сюжете: бравый парень возвращается из Афгана в родной город и обнаруживает повсеместную мафию, начинает бороться с ней, а в финале побеждает либо гибнет (в зависимости от оптимизма или пессимизма создателей киношки). Это была «чернуха», от которой тогда всех тошнило.
Поглядим, в какой мере она соотнеслась с явившейся действительностью середины девяностых.
Представим себе фильм 1989-го (ладно, пускай 1991 года), в котором организации ветеранов-«афганцев» выведены как беспощадные мафии, конкурирующие между собой. Далее – более: вообразим, что одна из «афганских» мафий взрывает другую на кладбище во время поминок – не щадя ни женщин, ни детей, ни случайных прохожих…
Появись такой фильмец, оскорблённые братишки тут же забили бы режиссёра в тёмной подворотне ногами (и общественное мнение их поддержало бы).
А это, между прочим, была реальность. Такая, что рядом с ней вся предшествовавшая «чернуха» перестроечных фильмов и публикаций покажется «светлухой».
Всё дело в том, что ввиду этой реальности «чернуха», равно как и «светлуха», – бессильны и, следовательно, не нужны. Это не тот инструментарий, который пригодится для работы с такой реальностью.
Живописуя «чеченскую войну», принято нагнетать «чернуху». Кстати, это очень любит делать тот же Бабченко…
Но Маканин обходится без «чернухи». Он совершает удивительный ход.
Маканин заставляет читателя идентифицироваться с главным героем «Асана». С коррупционером. С коррупцией как таковой.
Начсклада майор Жилин – хороший мужик. Душевный. Мало того что заботится о своей семье – о жене, о детях, об отце, так ведь ещё и хлопочет о парочке контуженых солдатиков (хотя они ему никто), в лепёшку расшибается ради них. И – в конечном счёте – гибнет из-за них. Майор Жилин, помимо всего прочего, очень умён (не как интеллектуал, а трезвым житейским умом). Он – не трус, воевать умеет. Мало этого, повествование «Асана» на 95 процентов ведётся от лица майора Жилина – читатель не сможет не проидентифицировать себя с Жилиным, не поставить себя на место Жилина…
И майор Жилин – такой славный, такой милый – коррупционер. Можно сказать и так: майор Жилин – продажная мразь, снабжающая казённой горючкой боевиков. Врагов.
У майора Жилина есть много смягчающих обстоятельств: он не хотел быть продажной мразью (а кто хотел?), неумолимая логика «странной войны» сделала из него торгаша, и вообще, не стань Жилин торгашом – не выжил бы…
Опыт девяностых годов – опыт тотальной коррупции, через который прошло всё население России. Мужское работоспособное население, по крайней мере. Каждый российский мужик, которому сейчас от тридцати лет до семидесяти лет – «майор Жилин» (если он не инвалид и не бомж). И всякий «Жилин» узнает в Жилине себя.
Маканин говорит читателю: «Коррупция – это не другие; коррупция – это, голубчик, ты».
Как не завыть от фантомных болей!…
Катарсис
А теперь зададимся вопросом: был ли правомочен Маканин показывать «чеченскую войну» именно так, под таким углом?
Свои «Жилины» были и в Великую Отечественную войну, однако роман о Великой Отечественной войне, написанный от лица «Жилина», выглядел бы как кощунственная белиберда.
Тема для размышлений: «чеченская война и коммерческие отношения»…
Да ведь эта война – вся – пронизана коммерческими отношениями, неотделима от них! Она и началась по воле коммерческих интересов – нефтянки и авизовок. И временно завершилась (в Хасавюрте) по манию «невидимой руки рынка». Коммерческие мотивы были главным движителем хода этой войны, всех её лихорадочных наступлений, странных отходов и временных соглашений. Имело ли место в ходе событий «чеченской войны» «героическое начало»? Да, конечно, имело место. Но не оно определяло этот ход. Оно существовало – не более того. Подобно тому, как в реалиях Великой Отечественной войны существовала шкурная прыть воров-интендантов. Однако движителем Великой Отечественной войны было «героическое». И потому литература о Великой Отечественной войне обязана быть «литературой о героике». А литература о «чеченской войне» – если она претендует на реалистичность, – не может не быть литературой о коммерции и коррупции.
Скажу больше: эта литература должна показывать неизбежный итог коррупции как социального феномена.
Что касается итога; он-то продемонстрирован в «Асане» с потрясающей точностью.
Обратите внимание: в романе есть свой «комиссар Каттани» – полковник Дубравкин, намеренный с корнем выжечь коррупцию в армейских рядах (кстати, тот ещё зверюга). Но не от Дубравкина приходит Жилину конец. Дубравкин – при всём своём исступлённом фанатизме – слишком вменяем, слишком «системен», для того чтобы остановить Жилина. И потому Дубравкин гибнет – случайно, нелепо. Ибо его карает Асан – двурукий бог войны и денег.
Жилина убивает несчастный контуженый солдатик Алик – не из сознательной ненависти (Жилин всячески оберегает Алика, стремится его спасти), а в безотчётной вспышке бешенства, в припадке, в безумии (вот так и Россия когда-нибудь – не методично изборет коррупцию, а кроваво проблюётся накопившимся ужасом всеторгашества).
А как Жилин незадолго до этого рвётся понять, почему Алик стрелял в Гусарцева, как перебирает все варианты, как отбрасывает их – один за другим, как к нему приходит осознание единственно верной мотивации! Как Жилин отказывается верить!
Чтобы Асану был брошен вызов – и кем, жалким калекой, полуидиотиком?!..
Сцена «расследования случая с Гусарцевым» – это античная трагедия. По страстному накалу догадки, по неотвратимой мощи фатума. Майор Жилин – это царь Эдип…
В древнегреческом театре было такое понятие – «катарсис». В буквальном переводе – «исцеляющая боль искусства».
«Асан» – катарсический роман. «Асан» – чудесная хирургическая операция на массовом сознании россиян (операция без наркоза). «Асан» – боль. Целящая. Возвращающая идеалы.
Нужна ли эта операция? Да, нужна.
Каждый день я вижу: из страшного опыта девяностых не сделано никаких выводов. Люди в России вновь готовы продаться – кому угодно, за что угодно.
И значит, «Асан» необходим.
…Во Владивостоке недовольные повышением пошлин на иномарки вышли на демонстрацию под флагами Японии.
Лет через десять чувак, бунтовавший с японским флагом (наверное, неплохой чувак – типа Жилина), будет сидеть в северной провинции Китая (не в Японии, о нет) и скулить: «Что же случилось… бедная Россия… снова нас суки подставили… план Даллеса… но ведь была же и героика…».
Никакой ему героики! Никакой утешительной лжи! Пущай читает «Асан»! Может, поумнеет…