Два первых года
№ 2009 / 12, 23.02.2015
Господи, как давно это было! Февраль 1958-го…
– Папа, ты на фронте встречал Полторацкого?
Приказ № 1
Господи, как давно это было! Февраль 1958-го…
– Папа, ты на фронте встречал Полторацкого?
Отец всю Великую отечественную прошёл военным корреспондентом «Правды», Полторацкий – военным корреспондентом «Известий».
– Нет, на войне не встречались. Мы на разных фронтах были. Но вообще-то все военкоры центральных газет друг друга знали. А, собственно, зачем тебе Полторацкий?
– Его назначили главным редактором новой газеты «Литература и жизнь». Завтра он начинает набирать штат. Хочу предложить себя.
Я в то время учился на пятом курсе журфака МГУ. Начинался последний семестр. Лекций и семинаров уже не было. Последний семестр – это написание дипломной работы и подготовка к госэкзаменам. Так получилось, что диплом у меня уже был написан и одобрен научным руководителем. А госэкзаменов я не боялся, поскольку годом раньше окончил другой факультет МГУ, куда более серьёзный, – философский.
А с отцом я заговорил о Полторацком не потому, что надеялся на «звонок другу». Отец на это ни за что бы не пошёл. Хотелось просто узнать, что за человек мой будущий потенциальный начальник.
На следующий день я пришёл на собеседование. Собралось человек десять. Моя очередь была где-то ближе к концу. С каждым кандидатом Полторацкий беседовал минут по двадцать. Кто-то выходил после беседы весёлым, кто-то – грустным. Я на положительный результат не надеялся.
Первые минуты беседы ничего хорошего не предвещали.
– Так вы студент… Вам же почти полгода ещё учиться…
Я объяснил свои обстоятельства. Виктор Васильевич задумался. Посмотрел на список кандидатов, который лежал перед ним. Как-то странно посмотрел на меня.
– Ваша фамилия – Куприн? А имя-отчество?
– Олег Васильевич.
– Так ты Васин сын! – он вдруг перешёл на «ты». – Принят. Пойдёшь литсотрудником в отдел внутренней жизни.
Беседа заняла минут пять. Так я попал в самый первый приказ о зачислении в штат. Новобранцев было человек пять. Всех уже сегодня не вспомню. Но точно – был в том приказе и Феликс Родионов, ставший вскоре моим лучшим другом. Его направили в отдел национальных литератур.
Мой первый начальник
Виктор Васильевич Полторацкий главным редактором стал впервые и явно в работе с кадрами искушён не был. Поэтому часто принимал весьма экзотические решения. Редактором отдела внутренней жизни он назначил Константина Портнова. Симпатичнейший человек, скромняга, стеснительный. Ничего начальственного в нём не было. В газете он никогда не работал. Будучи инженером-кораблестроителем, он написал неплохой по тем временам производственный роман. Полторацкому роман понравился, и именно по этой причине он пригласил Портнова заведовать отделом внутренней жизни.
Весь подготовительный период (первый номер «Литературы и жизни» вышел в апреле) мы в отделе проработали практически вдвоём. Не скажу, что это было трудно, это было забавно. Меня потрясала наивность моего начальника. Однажды он спросил:
– Олег, почему Иванько всё время меня ругает. Ведь он же всего-навсего секретарь, а я редактор отдела.
– Да, но он ответственный секретарь.
– А что, эта должность важнее? Удивительно…
Вот и я каждый день удивлялся. Однако мы должны были разработать и предложить редколлегии программу (теперь бы сказали – концепцию) работы отдела. Конечно же, этим пришлось заняться мне. Всё-таки кое-какой опыт у меня уже был. На студенческих практиках я трудился в самых разных газетах, да и журфак в этом плане многое дал. Мой начальник тоже кое-что предлагал, но я всякий раз очень вежливо доказывал, что к программе отдела его идеи не имеют никакого отношения. Он безропотно соглашался.
Представлять программу отдела на редколлегии он поручил мне. И когда наша программа (с небольшими замечаниями) была утверждена, Портнов попросил редактора назначить меня заместителем редактора отдела. Просьба была незамедлительно выполнена. Так я в первый же месяц работы тоже стал маленьким начальником. Правда, ненадолго.
Распределение
Дипломную работу я защитил без труда и, кажется, первым на курсе. Перед госэкзаменами нужно было пройти ещё процедуру распределения. Я взял в редакции заявку на себя в комиссию по распределению и пришёл на собеседование к председателю оной комиссии – человеку пожилому, с четырьмя полосками орденских планок на пиджаке. Прочитав заявку, он сильно рассердился. Оказывается, в комиссии уже решили послать меня в районную газету на Алтай. Когда же мой собеседник узнал, что я уже несколько месяцев работаю в штате, он прямо-таки пришёл в ярость. Сказал, что если я немедленно не принесу ему трудовую книжку, он не допустит меня до госэкзаменов.
Трудовую книжку я принёс, и мой яростный недоброжелатель у меня на глазах порвал её и выбросил в корзину. На официальное заседание комиссии по распределению я шёл не без страха. Правда, я знал, что накануне Виктор Васильевич посетил декана журфака и оставил у него повторную заявку на меня. Знал я, что декан ничего конкретного не обещал.
Помню, за длинным столом сидели человек семь или шесть, все с непроницаемыми лицами и только один улыбался мне – молодой заместитель декана Ясен Николаевич Засурский. У меня с ним сложились особые отношения. Засурский был страстным болельщиком. Он бывал на всех соревнованиях по плаванию. А я был чемпионом и рекордсменом МГУ в этом спорте, капитаном и факультетской, и сборной команд.
Процедура распределения на удивление прошла стремительно. Заявку редакции «Литературы и жизни» удовлетворили без обсуждения. Через несколько дней после получения диплома мне выписали новую трудовую книжку.
Наш фамильный учитель
Портнов ушёл из редакции сам, без обид, понял, что журналистика – не его дело, сел писать ещё один роман.
В «Литературе и жизни» я проработал два года. За это время сменилось пять редакторов отдела внутренней жизни. Такая была кадровая чехарда. Позже о ней я расскажу подробнее.
 |
| Отдел внутренней жизни. 1958 год. Сидят (слева направо): В.Аграновский, С.Курляндская, З.Румер, А.Марголин. Стоят: О.Куприн, Г.Бублевский, П.Павловский |
Вторым редактором отдела стал человек-легенда. Во всяком случае – для меня легенда. Залман Афроимович Румер.
В начале 30-х годов он был редактором многотиражки на Первом московском подшипниковом заводе. На том же заводе слесарем работал мой отец. И увлёкся журналистикой. Много лет спустя я листал старую подшивку многотиражки и видел, как часто наша фамилия появлялась на газетных страницах, видел, как росло профессиональное мастерство отца. Румер был первым его учителем. Через несколько лет он благословил отца на самостоятельную работу – редактором многотиражки на Московский завод подъёмных сооружений (так он тогда назывался и производил эскалаторы для только ещё строившегося метро).
Румер стал и моим учителем, внимательным и требовательным. Он учил своим примером, умением, учил, я бы сказал, по-журналистски мыслить. После подшипниковской многотиражки он работал в «Комсомольской правде». До 1937 года. А после… Известно, что после. «Литература и жизнь» была его первым местом работы после двадцати лет сталинских лагерей. С каким азартом он взялся за дело! Выдавал идею за идеей, тему за темой. И какие неординарные были те идеи и темы! Для меня это был второй журфак.
Народ в отделе подобрался к тому времени крепкий. Поскольку я стал скороспелым замом, то почти все корреспонденты отдела оказались старше меня, но, я чувствовал, не испытывали от этого неудобства. Работали дружно и даже весело, с молодым задором. Валерий Аграновский уже тогда глубоко копал социальную тему, позже он прославился замечательной серией социальных очерков в «Комсомолке». Андрей Марголин стал у нас специалистом по великим стройкам коммунизма. Но главным мотором был, конечно же, Румер. Жаль, что недолго. Вскоре его переманили в «Литературную газету».
Редакционная молодёжь
Я уже поминал кадровую политику нашего главного редактора и не раз ещё помяну. Очень она была нестандартной. Ещё одна её особенность: соединение зрелых, опытных журналистов и зелёной молодёжи, вроде меня, и упомянутого уже Феликса. Кроме того, в отдел международной жизни пришёл мой однокурсник Андрей Ермонский. Немного старше были Анатолий Ковалёв и Игорь Тарабрин. Они работали в отделе информации.
В то время брали сотрудников на договор с фиксированной зарплатой. Поскольку месяц или два я проработал без редактора отдела – Портнов уже ушёл, а Румер не пришёл, – у меня было право предложить две кандидатуры договорников для работы в отделе. Я выбрал двух однокурсниц – Таню Браткову и Свету Курляндскую. Если учесть, что в корректуре у нас было большое девичье царство, то получается, что треть или четверть сотрудников пребывали ещё в комсомольском возрасте.
Состоялось первое комсомольское собрание. Как и положено, открыл его представитель райкома комсомола. Повестка дня: выборы комсорга. Короче, выбрали меня.
Не стану вспоминать, какую комсомольскую работу мы вели. Для сюжета этих записок упомяну только, что мы готовили концерты художественной самодеятельности по случаю праздников и что я стал членом лекторской группы райкома ВЛКСМ. Лекторская группа собиралась регулярно, примерно раз в месяц, и обсуждала лекции новичков. Порой эти обсуждения выливались в довольно острые дискуссии, в которых я принимал очень активное участие, что сразу сблизило меня с куратором группы от райкома Надей Власовой, очень симпатичной девушкой. Мне казалось, что я ей нравился.
Однако это всё будни и мелочи. Было одно совершенно уникальное мероприятие, которым я до сих пор горжусь и сейчас о нём расскажу.
Большая комсомольская акция
Примерно через месяц после того как я взял на договоры в отдел Таню и Свету, меня начали донимать звонками однокурсники. Ругались страшно: зачем я взял Таню Браткову? Тут я действительно сильно прокололся, поскольку не знал, что Андрей Ермонский был безнадёжно влюблён в Таню, а она была к нему абсолютно равнодушна. Только тогда я заметил, что Андрей ходит мрачнее тучи.
В это время в бюро проверки приняли Татьяну Воропанову, дочь актрисы театра имени Вахтангова Галины Пашковой, девушку редкой красоты. Она тоже пребывала в явно подавленном состоянии. Мне удалось вызвать её на откровенный разговор. Оказалось, что Таня несколько месяцев назад пережила трагедию. Несмотря на её юный возраст (ей было меньше 25-ти), она уже вдова. Словом, в нашей комсомольской организации появились два человека, которым нужно было помочь.
Тогда-то и созрел у меня план той комсомольской акции. Про себя я её назвал «Клин клином». А задумывалась акция так. Надо сблизить Андрея и Таню Воропанову. В конце концов, она красивее Братковой, – наивно рассуждал я. Феликсу Родионову я дал комсомольское задание: всячески подталкивать Андрея к Тане, постоянно заводить разговор о её красоте и прочих достоинствах. Такое же задание получила заведующая бюро проверки Надежда Панфёрова: Тане постоянно твердить об Андрее. Надя, хоть и не была комсомолкой, согласилась сразу же.
Я договорился с редактором международного отдела, чтобы он на ближайший дипломатический приём отправил Андрея. Феликс должен был убедить Андрея, что к дипломатам принято ходить парой. А кто у нас самая красивая? Конечно же, Воропанова. Словом, через несколько дней мы всем нашим комсомолом оценивали, как выглядят наши посланцы к дипломатам. А выглядели они весьма эффектно.
Время шло. Акция продолжалась. Но дальше дипломатических приёмов дело не шло. Особой симпатии ни с той, ни с другой стороны не просматривалось. И вдруг приходит Феликс и в ультимативной форме заявляет:
– Всё! Больше я в твоей дурацкой акции не участвую.
– Почему!?
– А потому, что я сам люблю Таню. И мне кажется, она ко мне хорошо относится.
Итак, акция провалилась. Постепенно слухи о ней разрастались. Комсомольцы недвусмысленно намекали, что, дескать, надо бы Браткову уволить. «Это с какой стати? – возмущался я. – Она прекрасно работает». Но что-то делать всё равно надо было.
И придумал я вот что, дабы отвлечь Андрея от грустных мыслей.
– Слушай, – говорю. – Ты собираешься вступать в партию. А никакого комсомольского поручения у тебя нет. Пойдём-ка со мной на следующее заседание лекторской группы райкома. Присмотришься. Подготовишь лекцию.
Андрей нехотя согласился. В тот раз и лекция была – не очень, и обсуждение шло вяло. Я чувствовал, что моему другу это абсолютно неинтересно. Он смотрел куда-то в одну точку. Правда, как выяснилось, точка эта была очень непростая. Вдруг он шепчет мне в ухо:
– Слушай, а кто вот та девушка? – и показывает мне глазами в ту точку, куда целый час смотрел.
– Это Надя Власова. Она в райкоме работает.
– Вот бы познакомиться…
– Не проблема, – говорю. – Сейчас и познакомимся.
Заседание закончилось. Мы подошли к Наде. Я представил Андрея и пригласил её в кино. Она согласилась.
Перед следующим заседанием Андрей говорит:
– Давай и сегодня Надю позовём в кино.
– Нет. Сегодня ты это сделаешь сам.
– А может, она в тот раз из-за тебя пошла, а со мной не пойдёт.
– Для чистоты эксперимента я сегодня вообще не пойду на лекторскую группу.
Через несколько месяцев с интервалом в две или три недели я гулял на двух свадьбах – Феликса и Тани и Андрея и Нади. Комсомольская акция всё же прошла успешно, хотя и закончилась абсолютно неожиданно.
Соседи
В то время наша редакция помещалась в старом доме на Цветном бульваре, 30. «Литература и жизнь» занимала половину последнего этажа. С нами вместе, а также на целом этаже ниже квартировала «Литературная газета». Очень интересно складывались наши отношения.
«Литературцы» не видели в нас конкурентов, относились к новичкам снисходительно, но в целом по-доброму. Мы во многом проигрывали соседям. У нас не было тех традиций, что давно сложились у них. С производственной дисциплиной у нас было, мягко говоря, неважно. Молодого задора – сколько угодно, а журналистского опыта – маловато.
Вот один только случай. Не помню, кто тогда был редактором нашего отдела – то ли Александр Фролов, то ли Анатолий Шеляпин. Приходит наш начальник с редколлегии, где планировались очередные номера, в панике.
– Прозевали! День Конституции прозевали! Ни одного материала нет. А с нас требуют целую полосу. Сдать нужно через пять дней.
Редактор отдела сел думать и просил ему не мешать. А мы уединились с Феликсом. Мы так часто делали, когда нужно было придумать что-нибудь неожиданное для его или моего отдела.
Через полчаса мы нарушили задумчивость нашего начальника. Идея у нас возникла простая, а главное – реально выполнимая. Мы едем в какой-нибудь небольшой город и смотрим, как действует конституция через призму городских событий. Далеко ехать было некогда.
На следующее утро мы высадились из электрички в Серпухове. Первым делом изучили местные газеты. Наметили точки, где каждый из нас должен побывать, и разбежались. Договорились встретиться вечером в гостинице.
Я проскакал по намеченным точкам. К вечеру чувствовал, что репортаж уже вырисовывается. Тем более что я знал: Феликс – «везунчик», к нему интересная информация сама лезет в блокнот. Он накопал, наверное, гораздо больше моего. А отъезд мы наметили на вечер следующего дня. Так что ещё время есть.
Феликс встретил меня сияющим. Накопал он действительно больше, чем я. Но это ерунда. Он нарвался на сенсацию! В городском архиве ему показали подлинник письма Горького серпуховчанам! Утром мы вдвоём помчались в архив, переписали короткий, но трогательный документ, внимательно считали. Я его сфотографировал. Документальная иллюстрация на полосе – удача!
Короче говоря, полосу мы сдали в срок. Называлась она – «Томов премногих тяжелей». Нас хвалили, особенно за архивную сенсацию. А через несколько дней вышла «Литературка» и в ней в какой-то статье была приведена цитата из «открытого» нами письма классика. Но! Но со ссылкой на полное собрание сочинений Горького. Они, конечно, могли над нами поиздеваться. Вместо этого по-дженльменски поставили на место.
Да и вообще мы дружили с соседями. Устраивали совместные праздничные вечера. На нашем этаже был небольшой зал со сценой. Мы готовили что-то вроде капустника. «Литературка» тоже вносила свой творческий вклад. Однажды кто-то из соседей предложил: «Пусть споют дуэтом лучший певец «Литературы и жизни» и лучший наш». Выступать отрядили меня. И я спел дуэтом с литсотрудником отдела поэзии «Литгазеты» мало кому тогда известным Булатом Окуджавой. Больше полвека прошло с того дня.
Отцы и дети
И последний раз – о кадровой политике. В начале 1960 года в редакции произошёл раскол. Дети восстали против отцов. Дело в том, что прекраснейший человек, великолепный журналист Виктор Васильевич Полторацкий… Как бы это сказать… Не считал большой бедой выпивки на работе. Молодые вовсе не были аскетами. Но на работе – ни-ни. Поведение старших нас жутко возмущало. Не буду нагромождать примеры, расскажу только об одном.
Однажды подписание номера задерживалось по объективной причине. Ждали какого-то сообщения, которое обязательно должно попасть в номер. Когда оно пришло, дежурный член редколлегии, который должен был подписывать номер, был мертвецки пьян. Разбудить его было невозможно. Пришлось уже ночью звонить всегда трезвому заместителю главного редактора Евгению Осетрову. Он приехал и подписал номер.
Это переполнило чашу терпения молодёжи, и мне, комсоргу, поручили пойти к главному редактору с ультиматумом: либо мы, либо они. Ответа мы никакого не получили, и в течение одного-двух месяцев молодёжь из редакции ушла.
Наверное, читателю будет интересно узнать, как сложилась судьба ушедших. Начну с грустного.
Феликс Родионов стал очеркистом (причём очень хорошим очеркистом) журнала «Смена». Последнее место его работы – очеркист журнала «Коммунист» (поверьте, было такое амплуа в столь серьёзном журнале). Феликс был фанатом журналистики. Абсолютно неуёмная натура. Он перенёс три инфаркта, но рвался на самые горячие темы. Однажды пришёл ко мне.
– Знаешь, есть возможность от «Коммуниста» поехать во Вьетнам. Но без медицинской справки меня не пустят, а справку не дадут. Будь другом, сходи на медобследование за меня. Там паспорта не спрашивают.
Я в принципе не любитель крепких выражений, но тут выдал ему по полной программе. Он обиделся. Мы поругались. Потом выяснилось, что кто-то всё-таки ходил вместо него к медикам. Феликс во Вьетнам улетел. А там случился страшный ураган, дикий перепад атмосферного давления. Сердце не выдержало. Его гроб я встречал в Шереметьеве.
Но вернусь к «раскольникам». Андрей Ермонский попал в журнал «Международная жизнь», потом много лет служил очень ответственным работником в международном отделе ЦК КПСС. Саша Авдеенко командовал отделом искусства АПН. Света Курляндская до сих пор доцент факультета журналистики МГУ. Толю Ковалёва взяли в «Экономическую газету», работал в «Журналисте», на пенсию ушёл заместителем главного редактора «Экономической газеты».
Я подался в «Огонёк». Проработал там десять лет. Потом сменил несколько редакций. Сейчас – заместитель главного в журнале «Журналистика и медиарынок». Помещается наша крохотная редакция в Союзе журналистов России. Коридор на четвёртом этаже мы называем «Аллеей славы». Там на стенах с двух сторон висят стенды (по годам) с портретами лауреатов премии Союза журналистов СССР. Со стенда 1980 года на меня каждый рабочий день смотрит Феликс Родионов. Под именем и фамилией в скобочках написано – посмертно.
Олег КУПРИН
Автор в 1958 – 1960 годах был заместителем редактора отдела внутренней жизни газеты «Литература и жизнь».
Добавить комментарий