Герой нашего времени

№ 2009 / 15, 23.02.2015

В рамках мероприятий творческого клуба «Литературная кухня», существующего при журнале «Студенческий меридиан», состоялась встреча с прозаиком, редактором отдела критики газеты «Литературная Россия» Романом СЕНЧИНЫМ.

В рамках мероприятий творческого клуба «Литературная кухня», существующего при журнале «Студенческий меридиан», состоялась встреча с прозаиком, редактором отдела критики газеты «Литературная Россия» Романом СЕНЧИНЫМ.

Ведущая вечера Светлана Рахманова и писатель Роман Сенчин

До прихода Романа мы знакомились с его произведениями. Большинство студийцев зацепила статья «Не стать насекомым», в которой автор затронул актуальные проблемы «поколения двадцатилетних».

В начале встречи мы попросили прозаика почитать что-нибудь из собственного творчества. На это Роман заметил, что «короткие рассказы у него в последнее время не получаются», и предложил отрывок из своего романа «Елтышевы», недавно опубликованного в журнале «Дружба народов». Также в издательстве «ЭКСМО» в этом году вышла книга Сенчина «Московские тени». В результате остановились на рассказе «Наёмный рабочий», написанном около десяти лет назад.

Далее пришло время задавать вопросы Роману.

– У каждого писателя должна быть основная тема. Какая она для вас?

– Наверное, стараться описывать жизнь простых людей, «маленького человека» в современном обществе. Но если я встречу героя – то попробую рассказать и о нём.

– Но героя вашего рассказа «Афинские ночи» я бы не назвал обычным – он заканчивал художественное училище… – заметил один из студийцев.

– Ну и что? Можно заканчивать художественное училище, можно – Литинститут, но это не говорит о «необычности» человека. У многих увлечения молодости проходят, и они становятся – «как все».

– Как вы считаете, в разное время люди остаются одинаковыми или меняются?

– Люди живут, как жили 10 – 20 лет назад; приметы времени, конечно, претерпевают изменения, но суть людей остаётся неизменной.

– В одном из ваших рассказов речь идёт о молодом человеке, который говорит о любимой девушке и о том, как сложно добиться успеха…

– Да, это рассказ «Сеанс», написанный ещё в Минусинске, в начале 90-х… Многие в 18 – 20 лет преисполнены решимости совершить что-то грандиозное, но жизнь «вталкивает в коридор» большинство из их стремлений. Этому «отформатированию» трудно противостоять.

– Вы – человек творчески удачливый, нашедший себя, а пишете о людях, не сложившихся в социальном плане. Почему так происходит?

– Не могу назвать себя социально успешным: ни машины, ни дачи у меня нет… На ниве писательства сложно добиться благополучия, достатка. И большинство писателей – люди совершенно небогатые. И вообще, почему-то русским писателям интереснее всего мир так называемых маленьких людей.

– Не пробовали ли вы написать детективный роман?

– Жизнь не предоставляет такой возможности, поскольку сюжеты моих произведений почти не выдуманы. Но я считаю, что хороший детектив – это одна из вершин литературы.

– Какие творческие советы вы бы дали начинающему писателю?

– Во-первых, побольше творить в разных жанрах – делать упражнения, зарисовки, писать стихи. Кроме того, нужно перечитывать себя почаще, исправлять, вносить стилистические правки. Ценю совет Гоголя – шесть раз переписывать текст. Правда, не соблюдаю, да и сам Гоголь признавался, что не соблюдал… Я сначала пишу от руки, потом переписываю, затем уже начинаю мучить компьютер. Довольно часто, кроме прозы, занимаюсь рецензиями, так как считаю, что литературная критика очень полезна. Но если в тебе есть талант прозаика, поэта, то ей не стоит сильно увлекаться. Хотя у нас появилось много критиков в последнее время, и это радует – значит, люди умеют разбираться в прочитанном, оценивать труд своих собратьев по перу.

– Как вам удалось добиться успеха? Какие советы вы бы дали начинающему писателю в продвижении?

– Специально я ничего не добивался. Я поступил в Литинститут, где мне очень повезло с мастером – Александром Евсеевичем Рекемчуком. Он прививает своим ученикам серьёзное отношение к литературной работе, и многие из них стали известными писателями. Сейчас Литинститут больше напоминает филологическое учреждение, я же застал времена, когда можно было три-четыре раза в год приносить руководителю творческого семинара рукопись и учиться таким свободным образом. Будучи студентом, я относил свои тексты в серьёзные издания, печатался в «Знамени», «Литературной России». Сейчас очень много литературных журналов, можно опубликоваться где угодно. Например, Захар Прилепин предлагал свою прозу различным изданиям, но стал известен после того, как его роман «Патологии» напечатал журнал «Север». Также помогает участие в литературных форумах, – например, Форум молодых писателей в Липках, на котором могут заметить начинающего литератора и где происходит живое творческое общение.

– Может быть, для того чтобы стать успешным, надо эпатировать публику, вести странный образ жизни?

– В Серебряном веке многие чудили, необычно одевались, приклеивали себе копыта, и так далее. Но это зависит от человеческой натуры. Сейчас много поэтических вечеров, экстравагантно одетые поэты читают свои стихи; многих из них знают не столько по поэтическим сборникам, сколько по эпатажу. У каждого свой вкус.

– Нужно ли разделять автора и героя произведения?

– Я считаю, что это необходимо. Одно дело – когда пишутся именно мемуары, а другое, когда проза производит впечатление документа. Например, роман Эдуарда Лимонова «Это я, Эдичка» написан, как документ, но вряд ли с автором происходило всё то же, что и с героем. Но для многих автор и герой – одно и то же. Думаю, многие авторы, и я в том числе, специально этого добиваются, чтобы зацепить читателя.

– Многое написано вами от первого лица, достаточно жёстко. Например, рассказ «Первая девушка» – самое шокирующее из того, что вы написали. Сразу возникла шумиха, стали задавать вопросы. Получается, что только эпатажем можно привлечь к себе внимание?

– Всегда было так. В советское время из писателей пытались сделать официальных людей в пиджаках и галстуках. Но в то же время при сборах литераторы больше обсуждали, допустим, о том, как они рыбачат, чем раскрывали секреты писательского мастерства… Писатели, которые вещают с трибун, тем более таким же писателям, как и они сами, никому не интересны как люди. Правда, таких до сих пор достаточно много.

– Ваше творчество отличается беспощадным реализмом. Возникает ощущение безнадёжности. Есть ли у вас произведения, которые могут вселить веру в себя?

– Мне кажется, что человек, прочитав мои мрачные вещи, не станет кончать жизнь самоубийством. Наоборот, порадуется, что у него не так всё плохо. Хотя я не вижу в своей прозе беспросветной черноты. Я стараюсь отмечать проблемы, мелкие неприятности, каких много у любого человека. Если я увижу того, кто не задавлен кучей трудностей, я с удовольствием сообщу об этом читателям. Литература же вообще больше склонна описывать проблемы несчастного человека.

– Но ведь есть много произведений с положительным финалом. Например, «Война и мир», там всё заканчивается хорошо; «Евгений Онегин»…

– Ничего положительного, извините, в финалах «Войны и мира», «Евгения Онегина» я не вижу. Наоборот.

– Как вы считаете, вам удаётся передать замысел, или что-то остаётся невысказанным?

– Иногда, читая критические статьи о своих произведениях, я радуюсь, что критик почувствовал именно то, что я хотел сказать. Например, Рекемчук часто находил большие смыслы в наших работах, нежели мы, студенты, сами видели. Я с удовольствием читаю суровую критику; хамских отзывов почти не встречал. Кое-что я пишу специально, чтобы разозлить читателя на своих героев и, прежде всего, на себя; чтобы человек начал действовать, перестал быть равнодушным.

– Как вы относитесь к писателям нового поколения? Не хочется ли обогнать, к примеру, того же Прилепина?

– Для меня слова «дружба», «хорошо», «здорово» – затёрты, замылены; в них мне видится некоторая плакатность, искусственность, вспоминаются пионерские, комсомольские собрания, – а более молодое поколение этого не застало. У них более жизнерадостная проза, герои – более деятельны. Но каждое поколение в литературе работает на своём пространстве. Гоголь высоко оценил роман Достоевского «Бедные люди», но отмечал, что это – не его. Если сравнивать Башмачкина и Девушкина, – то это разные герои, разные типы. Всё двигается, разные периоды истории. Жизнь не стоит на месте. И литература тоже.

– Не хотелось ли вам найти такой типаж героя среди современной молодёжи, чтобы он формировал события по своему желанию, боролся?

– Пытаюсь. Но удач на этом поприще пока не вижу. В «Афинских ночах» герои попытались поиграть в свободу, но получилось не очень.

– Кто ваш любимый философ и писатель? Ваши любимые зарубежные авторы? Как вы относитесь к поэзии?

– Чистых философов я не очень-то понимаю. Может быть, единственное исключение – Шопенгауэр. Люблю прозу Толстого, Чехова, Шукшина. Из иностранных – Ремарк, О’Генри. Диккенс – странный писатель, в прозе которого сочетается несколько эпох литературы. Золя – один из первых писателей 20-го века по сюжетам, языку. Что касается поэтов, то об иностранных поэтах мне говорить сложно. Нравятся сонеты Шекспира, но кого там больше, Шекспира или Маршака, не знаю. Из русских поэтов, конечно, Лермонтов.

– Можете ли назвать книгу, которую вы открываете для себя по-новому каждый раз?

– Насчёт «по-новому» не знаю. Перечитываю «Мастера и Маргариту» Булгакова, «Тихий Дон», рассказы О’Генри и Шукшина. Люблю «Остров сокровищ».

– А к Пелевину вы как относитесь?

– Мне очень импонирует его творчество, особенно рассказы. Нравится роман «Жизнь насекомых». Но я считаю, что Пелевин зря пустился в литературные игры, во внешнюю глубокомысленность, и сам не выдержал этого, став сбиваться на поделки.

– Какие тенденции вы наблюдаете по публикациям в газете «Литературная Россия», где работаете?

– Проза и поэзия в последнее время уступают место критике и той публицистике, которая опирается на литературный пласт. Допустим, просто статья о коррупции – это не наше; эта проблема должна преподноситься через призму литературы. Определённых критериев нет, можно писать обо всём в разнообразных жанрах.

– В ваших рассказах мы не заметили нецензурных слов. Как вы относитесь к обсценной лексике?

– Не вижу в этом табу; она встречается у протопопа Аввакума, в черновиках Чехова, Толстого. В советское время некоторые слова, граничащие с матом, иногда появлялись на страницах прозы. В 90-е мат практически был легализован… Сейчас прошло время, когда некоторые писали исключительно матерными словами и становились популярны, и хорошо, что эта мода прошла. Но в стилистических целях это возможно.

– Как вы относитесь к Набокову?

– Двойственно. Он большой мастер. То, что Набоков писал, когда был Сирины, люблю и некоторые рассказы считаю шедеврами. Дальнейшее отталкивает меня ввиду чрезмерной усложнённости языка. Мало у кого есть возможность тратить громадные усилия на чтение. Но сложная, порой необоснованно сложная литература должна существовать. Джойс, Набоков, Пруст раздвинули рамки словесности. Есть те, кто раздвигал и позже, и сейчас. Это необходимо.

– Можно ли соединить русскую литературу и литературу русского зарубежья? Это одно целое или всё-таки разные литературы?

– Советское время очень сильно исказило русскую литературу. Но она дала миру многих крупных писателей: Шукшина, Распутина, Трифонова. С другой стороны, Георгий Иванов свои лучшие стихи не написал бы в России, – только в эмиграции, где он жил, как в тюрьме, и эта трагедия обогатила русскую литературу.

– Вы ощущаете, что передаёте культурный опыт?

– Я стараюсь честно фиксировать события. Поэтому о том, что было давно, не получается писать. Пишу в основном о нашей сегодняшней жизни. Возможно, будущим поколениям будет полезно.

– К чему бы вы направили современного писателя?

– Прежде всего, к честности. К сожалению, в наших произведениях очень мало достоверности, а стоило бы более глубоко учитывать современные психологические проблемы, отмечать детали.

– Как вы относитесь к произведению Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»?

– Эта книга – документ того времени, она, безусловно, останется в истории литературы, культуры, но на меня она большого влияния не оказала.

– Есть ли у вас расписание работы?

– Я стараюсь писать утром и вечером. Определённого графика нет. К сожалению, много других, нелитературных дел…

– Какой вы видите в будущем нашу литературу и своё место в ней?

– По реакции людей сейчас видно, что они растеряны отсутствием ориентиров. Книг много, а впечатление, что почитать нечего. Но есть слой людей, который следит за литературой, оценивает её. Многое зависит от социальных условий, много других источников информации, развлечения, заполнения досуга, но не думаю, что литература уйдёт и люди перестанут читать. Человек хочет увидеть в произведении если не подобие себя, то хотя бы живого человека, а художественная литература очень редко сейчас даёт такую возможность. Многое происходит в непонятно какое время, непонятно, как и чем живут герои, как зарабатывают на жизнь. Я стараюсь это отмечать в своих вещах, правда, когда открываю рассказы или повести, написанные десять лет назад, чувствую, что некоторые реалии подзабылись. Я пишу об определённом моменте – может быть, это минус.

Нам очень понравилась творческая встреча, однако штамп этот не передаст той атмосферы литературности – в самом прекрасном смысле этого слова, – которую все могли буквально почувствовать в воздухе, когда мы беседовали с Романом Сенчиным.

Будущие литераторы внимательно слушали рассуждения писателя о писателях…

И не только. О человеке, обществе, жизни – а это всегда интересно, и не только специалистам.

Если после нашей статьи кто-то предпочтёт (просмотру телепередачи) взять в руки настоящую книгу и задуматься над проблемами, затронутыми автором, тогда наши скромные журналистские усилия окажутся не напрасны.

Борис КУТЕНКОВ