Улица Красных Зорь
№ 2009 / 24, 23.02.2015
Он приехал из Москвы в Ленинград – агитировать местных литераторов писать для детей.
«Шли мы с Сергеем от Николая Тихонова, медленно, какими-то ночными переулками. Говорили о самом разном, и так незаметно вышли на улицу Красных Зорь.
Из записей Генриха Эйхлера 1930-х годов.
Он приехал из Москвы в Ленинград – агитировать местных литераторов писать для детей.
«Шли мы с Сергеем от Николая Тихонова, медленно, какими-то ночными переулками. Говорили о самом разном, и так незаметно вышли на улицу Красных Зорь. Она была совершенно пустынна. Лишь откуда-то издали доносился стук копыт о мягкие торцы.
Небо было звёздное, большое, просторное! Фонари светились как во время тумана, в расплывчатом голубом сиянии. Где-то в стороне – за большими домами – должно быть, уже зеленел рассвет, мы этого не видели, но чувствовали.
И вдруг, не сговариваясь, в один голос вспомнили Лару. Давно это было! Почти десять лет прошло с тех пор, как мы виделись с ней в последний раз. Но память живо восстановила нам изумительную весеннюю ночь, какие бывают только в Ленинграде.
Мы пробирались с ней на Зелёную улицу. И так же стучали копыта по торцам, и так же качались на проводах фонари в голубом туманном сиянии, и так же чувствовался бесконечный простор высокого неба над нашими головами – словом всё было настолько близко, что мы оба поразились схожести.
Тогда мы шли втроём, может быть, чуть позже, ближе к рассвету. Шли в молчании, словно зачарованные колдовской питерской ночью, каждый по-своему удивляясь, как многого мы не замечаем. На душе было хорошо.
«Как хорошо!» – сказала Лара. Помнится, я молча кивнул головой в знак согласия – мне было неловко выражать свои чувства, стеснялся. Мы прошли весь проспект к Неве и вернулись назад, чтобы проводить её домой. Над голыми деревьями парка возвышался шпиль Петропавловского собора в крепости. По другую сторону проспекта на зеленеющем небе выделялись минареты и купол мечети.
Лара была такая большая и красивая, и от неё веяло такой молодостью, что всё казалось нам, молодым, прекрасным…
Вот тогда-то в сущности и началась для меня жизнь! С того вечера как пошло, пошло («И вечный бой, покой нам только снится!») – без передышки – одно к другому – революция – тягостное нетерпение – октябрьская революция – фронт. Всего не вспомнить. Но и не забыть никогда».
Сергей – это, конечно, Сергей Адамович Колбасьев, ближайший друг Эйхлера. Морской поэт и писатель. В конце 1930-х годов, как писал Виктор Конецкий в предисловии к двухтомнику С.Колбасьева, по доносу коллег – писателей Леонида Соболева и Виталия Вишневского – Сергей Адамович был арестован, но выпущен. Потом будут новые доносы, вновь арест. И он умрёт в тюремной больнице в 1938 году.
В КЛЭ, Краткой литературной энциклопедии (1970-е гг.), дату смерти назовут – 1942. Якобы Колбасьев погиб в Отечественной войне. Дочь Колбасьева – Галина Сергеевна рассказывала мне, как погиб её отец в 1938 году…
У Николая Семёновича Тихонова Эйхлер и Колбасьев были тогда с просьбой написать что-нибудь для детей. Сам Тихонов в письмах к Эйхлеру считал его своим учителем в деле написания книг для детей. После войны Николай Тихонов, будучи руководителем Союза писателей, ничего не смог сделать для вызволения Эйхлера из карагандинской ссылки…
Лара – Лариса Михайловна Рейснер, очень известный в те годы участник Гражданской войны, прообраз женщины-комиссара в пьесе В.Вишневского «Оптимистическая трагедия». Затем журналистка, писатель. Под её комиссарством Эйхлер воевал на Волжско-Каспийской флотилии.
Лариса Рейснер действительно умерла очень молодой, тридцати лет от роду, почти десять лет прошло» – значит, время этой записи примерно 1936 год. Но почему Эйхлер пишет, что с того вечера и началась его жизнь: революция (очевидно, февральская), нетерпение (двоевластие?), затем октябрьская революция и т.д.? Не понятно.
Выходит, что вдвоём с Колбасьевым провожали они Ларису Рейснер до февраля 1917-го? Как могли они это сделать, если ещё не знали друг друга?
Юный Колбасьев в начале 1917-го заканчивал в Петрограде Морской корпус, а юноша Эйхлер в том же Питере – реальное училище. Вероятно, это художественный домысел моего Генриха. Но вот другой реальный факт: я держал в руках книгу Ларисы Рейснер «ФРОНТ». Фамилия редактора – Генрих ЭЙХЛЕР – стоит прежде фамилии автора и крупнее! Первый и последний раз видел я подобное соотношение редактора и автора.
Могло это означать только одно: Эйхлер был не просто редактором книги, но инициатором её написания и издания.
Выходит, что вдвоём с Колбасьевым провожали они Ларису Рейснер до февраля 1917-го? Как могли они это сделать, если ещё не знали друг друга? Знали, конечно. Эмилия Петровна, мать Сергея Адамовича, была дружна с Рейснерами.