Изумляемся вместе с Романом Сенчиным
№ 2009 / 25, 23.02.2015, автор: Роман СЕНЧИН
ВЫНУТЫЕ СЕРДЦА
 |
Перестройка и гласность принесли России не только беды, как об этом всё чаще говорят и в СМИ, и на улице. Эта эпоха открыла читателям множество первоклассных, важнейших, но ранее запрещённых в СССР произведений литературы. В том числе мемуарных и художественных книг о лагерях, тюрьмах 20–50-х годов. Вспомним рассказы Варлама Шаламова, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, книги Александра Солженицына, Льва Разгона… К числу этих бесценных свидетельств, написанных не просто многое пережившими, но и обладающими литературным талантом людьми, нужно отнести, конечно, и «Неугасимую лампаду» Бориса Ширяева.
Сама биография Ширяева почти нереальна – история словно бы специально бросала его в ад двух мировых войн, социальной ломки и возвращала оттуда, чтобы дать ему возможность зафиксировать на бумаге увиденное, перенесённое…
«Неугасимая лампада» рассказывает о пребывании Бориса Ширяева в Соловецком лагере особого назначения в 1923–1929 годах. В то время Соловки не были ещё местом целенаправленного истребления врагов новой власти, там пытались вести, так сказать, воспитательную работу. В лагере были театры, где, в том числе, ставились сатирические пьесы, в которых высмеивалось лагерное начальство; издавался журнал «Соловецкие острова», по определению Ширяева, «самый свободный из русских журналов, выходивших в то время в СССР». (Правда, весь его тираж был в распоряжении ОГПУ и являлся «козырем в руках того же учреждения, которым оно оперировало как доказательством гуманности соловецкого режима перед иностранцами»…)
На островах велись научные исследования, работала библиотека, существовал «антирелигиозный» музей, благодаря которому было спасено множество православных святынь…
Книга Ширяева – это одновременно и прекрасное художественное произведение, и документ, в котором подробно и обстоятельно изложена история основания Соловецкого монастыря, зафиксировано устройство лагеря, его будни, иерархия, его праздники (порой почти фантастические для мест заключения – новогодний маскарад и буфет, Пасхальный крестный ход); дворянин Ширяев с интересом изучает жаргон соловецких заключённых, жизнь уголовников…
Множество интереснейших фигур увековечено в «Неугасимой лампаде». И все эти люди – от старухи-баронессы, фрейлины трёх русских императриц, и старенького священника отца Никодима до начальника лагеря, звереподобного чекиста Ногтёва, – в начале 1920-х не понимали ещё, что происходит со страной, людьми, с ними самими, и каждый полагался на свою совесть. Отсюда и вспышки ужасающего зверства, и великие духовные подвиги.
Попавший на Соловки в одной из первых партий, Ширяев отмечает: «В эти первые годы первой советской каторги ГПУ ещё не уяснило себе экономических выгод широкого применения рабского труда. Система концлагерей зародилась здесь же, на Соловках, но несколько позже». И ниже автор приводит такое сравнение:
«В детстве мне случилось однажды попасть на скотскую бойню. В одном из её помещений я увидел груду внутренностей убитых животных. Безжизненно розовели лёгкие, белели связки кишок и между ними темнели комки сердец. С них стекала чёрная кровь…
Сердца ещё жили. Они пульсировали, сжимались, расширялись в неверном, порывистом темпе. Сила инерции уже отнятой жизни ещё владела ими и заставляла их содрогаться. Одни уже замирали, другие ещё работали вхолостую, вырванные, разобщённые с организмами, которым они служили, брошенные на грязный, залитый кровью пол.
Такой же грудой вырванных из тела, но ещё пульсировавших, кровоточивших внутренностей представляются мне Соловки 1923–1927 годов. У выброшенных на эту всероссийскую свалку не было ни будущего, ни настоящего. Было только прошлое. И это безмерно мощное прошлое ещё сотрясало уже обескровленные сердца».
Борису Ширяеву посчастливилось не только выбраться с Соловков, но и написать о них. И главное – написать не ожесточенно, а, кажется, объективно и порой даже с нежностью, юмором – с тем юмором, который помогает жить человеку в самых невыносимых условиях…
До 1943 года Ширяев оставался на территории СССР. То находился в заключении, то обретал относительную свободу. Он не стал советским человеком, а был осколком погибшей России – тем вырезанным из тела сердцем, которое всё ещё пульсировало. И иногда Ширяев встречал подобных себе даже среди студентов, рожденных при советской власти. Каждый из них был одиночкой, но мировосприятие их было общим: «Я мало жил, я жил в плену…».
В «Неугасимой лампаде» автор очень кратко рассказывает о своей жизни после Соловецкого лагеря. Но, как говорится, это уже другая история. И она в других ширяевских книгах.
Остаётся добавить, что переиздал «Неугасимую лампаду» Сретенский монастырь в серии «Библиотека духовной прозы», где увидели свет и другие, давно не издававшиеся произведения – «Верую!» Л.Пантелеева, повести и рассказы Владимира Короленко. Совсем недавно там же выпущен исторический роман современного писателя Николая Агафонова «Жёны-мироносицы».
ОБО ВСЁМ И О ЛИТЕРАТУРЕ
 |
Не знаю, да и не горю особым желанием узнать, какие ещё книги вышли в серии «Библиотека модной жизни», выпускаемой совместно двумя издательствами: «АСТ» и «Зебра Е», но вот эта – «Семейный дневник» – стоит внимания. У неё три автора: писатели и критики, супруги Ольга и Владимир Новиковы и их дочь, литературный критик Лиза Новикова.
Блок Ольги и Владимира Новиковых написан совместно, и в нём поднимаются разнообразнейшие вопросы, затрагиваются, кажется, все сферы современной жизни: и политика, и культура, и эстетика; есть несколько сатирических миниатюр. Повествование ведется в свободной форме, одна тема легко сменяется другой. Это действительно некий дневник, собрание размышлений, замечаний, впечатлений, семейных обсуждений. Много спорного, много недосказанного, но многое хочется запомнить, занести в записную книжку – на всякий случай.
Вот несколько цитат, показавшихся мне интересными:
«Приличная публика при имени Минаева (Сергея. – Р.С.) презрительно морщится: это же за пределами литературы! Что ж, значит, общественное обоняние не совсем притупилось и существует ещё эстетическая брезгливость.
Но что такое «за пределами литературы»? «Литература» – от корня «литера». Буквами написаны книги? Да, и не просто кириллицей, а с использованием латиницы. Стало быть, надо читать и разбираться. Литературная критика не знает узкой специализации, тут приходится заниматься и кардиологией, и, извините, копрологией».
«Знакомые ведущие признались нам, что по телестандарту примерно восемьдесят процентов потенциальных участников-писателей не проходят в шоу по причине медленного темпа речи. То есть заведомое преимущество у резвых говорунов, имеющих готовый ответ на любой вопрос».
Или вот такая мысль Ольги Новиковой, выхваченная из диалога с мужем:
«Осваивая гору книг, одну за другой, я набрела вот на какой парадокс. Слабое или совсем графоманское сочинение можно прочесть только целиком, фразу за фразой. Иначе не поймешь, что автор пытался описать, изложить. Простой человек бросит, а эксперт вынужден пройти муку от начала до конца. Когда же пишет забалтывающийся мастер, он всё-таки ваяет скелет романа, прочерчивает фабульную схему. И такой экстенсивный опус в принципе можно прочесть, как говорится, по диагонали. Не теряя нить, но проскакивая длинноты».
Вторая часть книги состоит из рецензий Лизы Новиковой, ранее опубликованных в газете «Коммерсант».
Существует мнение, что у рецензии короткая жизнь – проинформировать о вышедшей книге и умереть. Но мастерски написанные рецензии, это равноправные произведения литературы, и хорошо, что в последние годы время от времени появляются книги, состоящие из рецензий. К примеру, сборники Льва Данилкина, книга Михаила Копелиовича «Рецензия – любовь моя», книга Марии Ремизовой «Только текст»; рецензиям отданы и внушительный объем двухтомника Ирины Роднянской, и немалая часть книги Владимира Яранцева «Ещё предстоит открыть…».
В сегодняшнем переполненном информацией времени, рецензия – жанр необходимый и действенный. Если большая аналитическая статья о том или ином произведении или литературной тенденции полезна, как правило, лишь специалистам, то рецензии рассчитаны в основном на массового читателя. И нередко именно они определяют судьбу той или иной книги…
Рецензии Лизы Новиковой читать всегда интересно. На двух-трёх страницах она успевает и рассказать об авторе, и передать содержание произведения, и оценить его. Почти в каждой рецензии присутствует необходимое для рецензии остроумие (вспомним искромётные, остроумные рецензии Белинского, совсем не похожие на его же тяжёлые «Взгляды…»).
Лиза Новикова в критике уже давно, но отдельных книг у неё пока нет. Жаль, что она почти не выходит за грань рецензии или информационной статьи. А её объёмные работы о нашей современной литературе, думаю, были бы небезынтересны. Кажется, подступы к таким статьям есть и в книге «Семейный дневник» – «Запись в писатели», «Бестселлеры для метро».
В целом же книга уместна для серии «Библиотека модной жизни». Должно быть, модно интересоваться разными сферами нашей жизни, говорить о них. В том числе, конечно, и о современной литературе.
ЗАКЛИНАНИЯ ТАНЦУЮЩЕЙ ЖЕНЩИНЫ
 |
В библиотеке настоящей поэзии прибыло. С этим читателей стоит поздравить, так как выход сегодня сборника стихотворений – факт не столь уж обыкновенный, тем более сборника молодого поэта. Молодому поэту нынче легче стать звездой поэтических вечеров и слэмов, чем увидеть свои стихи опубликованными в литературных изданиях, а тем более собранными в книжку.
Анну Логвинову давно знают, пожалуй, все, кто интересуется современной русской поэзией, её участие в поэтическом вечере гарантирует аншлаг, её нечастые подборки в толстых журналах не остаются не отмеченными, но вот персональный сборник – «Кенгурусские стихи», – недавно увидевший свет в «Библиотеке журнала «Современная поэзия», у неё первый. В 2001 году выходила, правда, книжка под названием «Осенне-зимний разговорник», но её объём Логвинова делила с поэтом Мелкиным (Д.Филипповым).
«Кенгурусские стихи» – сборник небольшой, в него вошло около пятидесяти стихотворений, написанных в последние годы (из «Разговорника…» взяты одна или две вещи). Основу составляют те, за которые Логвинова в 2004 году получила премию «Дебют».
Пишет Анна о том же, о чём писали и пишут тысячи других поэтесс. Но у неё получается как-то иначе, ни на кого не похоже; многократно изученные поэтами темы и мотивы звучат по-новому.
|
Ни жизнь, ни смерть не свяжут нас, |
Почти все стихи Логвиновой о любви или мечте о любви в Москве. В этом огромном каменно-железном городе, где легко слиться с человеческой или автомобильной массой, раствориться в ней, исчезнуть. И, наверное, потому так много в стихах Анны Логвиновой, на первый взгляд, мелких, незначительных деталей, тех мелочей, что делают жизнь уютнее и теплее. Защищают.
|
Она встала на цыпочки, и закрыла окно щитом, И тогда он сказал ей, что наступает зима. |
Есть в сборнике, на мой взгляд, и стихи откровенно слабые – в сборнике какого поэта их нет? – но лучшие, негромкие, еле слышимые (голос словно звучит со страницы), напоминают заклинания танцующей в полутьме женщины. То ли реальной, то ли кажущейся…
|
Когда ты приедешь в Москву в феврале или марте, Когда ты приедешь, мы купим друг другу вещи, |
 |
Роман СЕНЧИН
Добавить комментарий