Секретарь Бога

№ 2009 / 36, 23.02.2015

Из 100 000 жителей 99 999 не знают Эсхила.
Из 10 000 читателей 9 999 не читали Эсхила.
У вас другие данные? Давайте проверим. Но, догадываюсь, мои всё же ближе к истине.

Из 100 000 жителей 99 999 не знают Эсхила.

Из 10 000 читателей 9 999 не читали Эсхила.

У вас другие данные? Давайте проверим. Но, догадываюсь, мои всё же ближе к истине.

Правда, что Эсхилу до этого, если нам – не до Эсхила?

Об Эсхиле нет мифа, он даже не отравил себя цикутой и не бедовал в бочке.

Я как-то беседовал с группой внимательно читающих людей. К чему мы пришли, когда постарались определить наследие наших властителей умов? Что определяет их в нынешнем человеческом сознании, что главное о них закрепилось во времени и памяти, предполагается – народной?

Любопытная картинка. Мистический ужас!

Шекспир. Его не было. Или: а был ли он?

«Наше всё» – Пушкин. Арап и не очень удачный муж.

Лермонтов: погиб поэт.

Чехов: сердобольный чахотошный доктор.

Шолохов: украл – не украл? Украл речку Тихий Дон? Но охотник знатный.

Маяковский: не успешный любовник.

Есенин: забулдыга.

Фадеев: любимец Сталина.

Всеволод Кочетов: последовательный антисемит.

Иосиф Бродский: нобелевский тунеядец.

Ужасная картина? Но ведь – совершеннейшая правда. Не опровергнуть.

И хорошо ведь: хотя бы помнят, если даже помнят – только это.

Есть ли она, сокровищница народной читательской памяти?

Я пришёл после некоторого размышления к такому выводу: писателя не существует. Отдельно. Отдельно писателя не существует.

Для рождения писателя, как для зачатия ребёнка, требуются двое.

Очевидные истины. Но другое невозможно.

Нет читателя – нет писателя. Хотя бы единственного читателя.

Писатель рождается, когда он прочтён.

Если мы ищем ответ на актуальные вопросы: грозит ли смерть литературе? существует ли вообще литература? Ответ возможен, если принимается роль этого неразрывного единства.

Смерть литературы начинается не со смерти писателя, не писателя, а со смерти читателя, точнее – с уходом читателя.

Качество литературы, попутно: не имеет никакого отношения к существованию литературы.

Рисунок Андрея Бильжо

Что такое писатель? Я думаю, писатель – это помощник Бога или, если поточнее, – секретарь Бога. Человечество осмысляет само себя писателями, через писателей. Писатели бывают разные: гениальные, не гениальные, тот же Эсхил, Пелевин. Не существуй писателей – не было бы человечества. Образ человечества мы узнаём исключительно через литературу. В литературе есть вершины, громадные впадины, болота, но всё это помогает человечеству осмысливать самоё себя. Только литература. Немножко история. Возможно, чуть-чуть философия. На хрупких плечах школьной литры явственный образ человечества.

Мой любимый писатель – Андрей Платонов. Когда я говорю, что писатель – секретарь Бога, то Андрей Платонов – гениальный секретарь Бога. Или, по крайней мере, Генеральный секретарь Бога. Может быть, временами он Творцу адекватен.

Это возможно, потому что невозможно.

«Конец литературы».

«Смерть книги».

Мы – свидетели, современники и очевидцы неких знаковых явлений, которые и позволяют, и заставляют произносить такие страшные слова.

Конечно, с нас не спросится – почему мы это допустили? Некому будет спросить, да и не интересно никому.

Сложно, находясь в гуще, в пекле события, определять, определить существо события. Но, наверное, самим себе, встретясь с чем-то тревожащим, какие-то вопросы мы себе можем дозволить, или обязаны позволить.

Для начала: писатель – для чего? почему? зачем?

Ясно, что писатель – это инструмент, божественный инструмент, тонкий и выразительный, с помощью которого именно человечество (не человеческое стадо) осмысливает себя. На первично-образном уровне. Как человечество, уникальная и гениальная случайность в вечности Вселенной.

Человечество – гений случая.

При чём мы присутствуем?

Если писатель не нужен, не нужон, очередной напрашивающийся вопрос: значит, человечеству уже нет необходимости осмысливать себя?

Так?

И это при том, что человечеству грозит участь превратиться именно в слово. Я о кибернетической перспективе превращения человечества.

В начале было слово.

В конце тоже будет слово. Только. И исключительно.

Из слова вышли – в слово придём. Исчезая как гениальная совокупность.

Тема: писатель – есть читатель

Как – невостребованная любовь: есть – страдание! так писателя – без читателя не существует. Не существует.

О существовании Шекспира мы узнали только потому, что кто-то один, (хотя бы один) его прочел.

Нет хотя бы одного читателя – писателя не существует.

Это очевидно? Это неочевидно.

Из этого вытекает, что писатель – не просто: плюс читатель, а нечто неразрывно целое.

Писатель есть репутация. Предтеча мифа. Скажем, Набоков. Даже если свергать, ниспровергать его репутацию – уже изначально эта репутация существует.

Писатель как стиль – лакомство для гурманов.

Конечно, человечество последовательно стремится в кибернетическую сущность, чтобы в конце концов перейти (и существовать!) в нематериальное состояние, знак, информацию, информационное поле.

Все филологи изучают уэнтэ.

Читательское унт

писатель – это миф, читательский миф

особая радость литературоведа: без чего всегда невозможна литература?

литературный критик = литературный мифотворец

нет лит.критика – нет писателя

особо любопытно.

читательское либидо: секрет. Но совершенно ясно, чтение, читательство – вожделение, возбуждение, страсть. К сексу и юмору, выделяющих человека из животного стада, надо добавить необузданное чтение. Для первичной классификации: виды и подвиды –

читатель – профессионал

читатель – по должности

оплаченный читатель

читатель – энтузиаст

слепошарый книгочей

случайный читатель

читатель – дилетант

лит.критик

Взрывы раздаются рядом. Мы их не слышим и не видим.

Исчезли северные литературы. Как феномен. Какие имена! Рытхэу, Санги. Пётр Киле, Тыко Вылко. Юван, Еремей. Юрий Вэлло. Ненецкий Пруст Николай Вылко. Леонид Лапцуй. Анна. Огдо. Алитет.

Остаются писатели, издаются книги. Великой северной литературы – нет.

писательчитатель

ПИСАТЕЛЬЧИТАТЕЛЬ

есть комплекс, единый организм

нет читателя – нет писателя

Какие времена переживает этот единый цельный организм?

Про писателей анекдотов не ходит.

Есть самый глубокий литературный анекдот.

Он короткий. Как и положено: все глубины – в лаконичности.

Чукча – не читатель. Чукча – писатель.

Похвала критике.

И здесь мы уясняем великую и ужасную роль литературного критика, отчасти литературоведа.

Кто создал великую русскую литературу?

Пушкин? Толстой? Чехов? Ребята не годятся…

Великую русскую литературу создавали, по терминологии Александра Сергеевича, исключительно все эти «зоилы» типа неистового Виссариона, недоброго Добролюбова, желчного Писарева, разбушевавшегося Розанова и десятков, сотен, тысяч безымянных эйхенбаумов, заславских, ермиловых.

Понятно, всё – от плохой текущей литературы, и от того, что человечество теряет себя как читателя, осмысливающего с писателем своё бытие.

писатель ищет истину

а критик уже давно нашёл: он знает – как надо!

прокурор!

ненужную плохую книгу прочитать можно, но зачем же тратить на неё свои пыл пафос и размышление?

критика (?) – размышление о смыслах бытия, уловленных дураковатым автором

Литературная критика – творение мифов в текущем режиме, не обязательно о сущем, насущном, но существующем.

Нет литературной критики – не будет литературы.

Литературный критик – это специально выращенный вид (подвид) особо активного, даже – агрессивного, яростно пристрастного читателя, творящего и распространяющего мифы.

Для наглядности: вот в нашем крае-регионе нет литературной критики. Практически закончилась: закончились пристрастно читающие. Можно ли говорить, вы вообще что-нибудь слышали, знаете о существовании тюменской литературы? Догадываетесь…

Осмысление литературных процессов уровня писатель – читатель – мирмиф – это не сугубо специфическое корпоративное занятие для узкого круга отверженных посвящённых – это масштабный проект осмысления бытия человечества (отнюдь не – человеческого бытия!) в его вечности. Это онтология – вопросы жизни и смерти человечества во Вселенной, бессмысленной неумелой жизни и неизбежной кончины.

Хотя писатели ещё остались, не перевелись, и некая – не могучая кучка читателей осталась, но сказать о тюменской литературе, хотя бы о фантоме утраченной ноги тюменской литературы, может лишь особо отчаянный фантазёр-идеалист-верующий. Тюменский пример чётко переносится на общероссийскую почву и территорию.

А казалось бы! Критика – неизбежное зло, досадливая муха, назойливый комар. Ещё не одна самая тотальная критика не похоронила ни одного настоящего писателя.

Какие пустяки – ну нет приличного литературного критика!

Оказывается, основополагающе.

Не критик существует – пока существует литература. А литература существует, пока существует критик. Мифотворец. Чёрствый хлеб творчества обеспечивает он. На корку хлеба при нём всегда можно рассчитывать. Можно было

Писатель не знает цели: ему надо хорошо, классно написать или довести доверчивого читателя до нравственного экстаза.

Тот, кто пиша, пися – не случайно нет приличного деепричастия – думает о реакции (скорее положительной) читателя – обязательно напишет плохо.

Восстание читателей.

Гении ошарашены?

Феномен читателя не исследован, не изучен, не понят, не осознан. Всё внимание уделялось пишущему, а не воспринимающему.

Читатель подразумевался автоматически. В обязательном порядке. Как воинская повинность.

Гениев же пера сотворили конгениальные читающие. Безвестные и неопознанные.

Бунт был неизбежен.

Читатель уходит красиво. Вечный джентльмен. Не прощаясь.

Анатолий ОМЕЛЬЧУК,
г. ТЮМЕНЬ