Болящий дух врачует песнопенье

№ 2009 / 50, 23.02.2015

Я при­еха­ла к Юрию и Ма­рии Мам­ле­е­вым в Пе­ре­дел­ки­но. В этот день при­шла зи­ма, а по­то­му ста­ло как-то сра­зу ве­се­лее, свет­лее, ра­до­ст­нее. Го­во­рить хо­те­лось о зна­чи­тель­ном и глав­ном.

Я приехала к Юрию и Марии Мамлеевым в Переделкино. В этот день пришла зима, а потому стало как-то сразу веселее, светлее, радостнее. Говорить хотелось о значительном и главном. В гостиной было много подаренных Юрию Витальевичу книг. И пока настраивался наш разговор, я посмотрела на корешки: Владимир Крупин, Виктор Калугин, Владимир Бондаренко, энциклопедия «Кто делает сегодня русскую философию» (со статьёй о Мамлееве), Михаил Елизаров, Лев Данилкин и много книг молодых писателей и поэтов. Собственно, эти книги и определили начало беседы.

Юрий МАМЛЕЕВ (Фото Sasha Krasnov)

– Юрий Витальевич, Вы являетесь ключевой фигурой той группы писателей, самоназвание которой «метафизические реалисты». Как видите Вы своё направление в пространстве современной литературы и насколько вам важны другие писатели?

– Я болею за всю современную русскую литературу. Имея позади такую величайшую классическую литературу, как-то хочется, чтобы наша литература тоже продолжила её мощь, но, естественно, на другом, современном уровне. Да, мы так изменились, что писать, как писали классики, уже невозможно. У нас есть и постмодернизм. Это течение, которое мне более-менее чуждо – отчуждаться от реальности и всё время иронизировать над ней можно, но стоит и помнить, что реальность будет мстить нам и в жизни, и в литературе. Я всё же считаю, что запас нормального традиционного реализма ещё не исчерпан. И не исчерпан потому, что жизнь – такая богатая. Она полна таких явлений, которых раньше не было в мире. Поэтому зеркальная сущность литературы продолжает обладать определённым значением. Есть ещё такое течение, которое называют «новым реализмом». Он, на мой взгляд, близок в методах описания реальности к сюрреализму – и это тоже возможно, поскольку сама реальность сюрреалистична. Что касается моего направления – метареализма или метафизического реализма, то это направление возникло достаточно недавно.

– Когда возник термин метафизический реализм? Вы можете назвать точную «дату рождения»?

– Термин возник именно в 60-е годы, когда я писал одну из частей основной своей философской книги «Судьба бытия». Она была опубликована в России в 1993 году. Там, в частности, была глава «Метафизика и искусство». В этой главе впервые был введён термин и дано определение метафизического реализма. Слово «реализм» здесь не просто наименование, а включает в себя обычное изображение, дополненное проникновением в ту реальность, которая присутствует, но невидима, и присутствует духовным образом. Слово «метафизика» означает то, что за пределами физического мира. Парадокс заключается в том, что самое главное в нас как раз и лежит за пределами физического мира. Метафизика реально присутствует в нас самих – это область сознания и мысли, того, что называется общим термином «душа». Они – нематериальные свидетели (пришли оттуда и уйдут в тонкий мир). Метафизическая реальность не просто присутствует в нашей жизни, но она её и определяет: именно жизнь сознания – это то, что делает человека человеком. Но сама метафизика в творчестве присутствует по-разному. Гоголь, например, обращался к темам народных преданий.

– Но для Гоголя душа христианская тоже была дорога. Русские классики духовный мир человека отразили с необыкновенной художественной силой и глубиной. Но хотелось бы перевести разговор в современную плоскость. Интересны ли вам те писатели, которым важны, как Александру Потёмкину, «игры разума», пространство сознания человека, в котором разыгрываются его главные драмы?

– Из-за проблемы со зрением мне трудно читать вообще. Источником знания о современной литературе чаще служит общение с писателями. Вот и с Александром Потёмкиным мы встречались, беседовали, и он произвёл на меня яркое впечатление. Его книги мне, безусловно, интересны. В круг наших молодых друзей входят Сергей Шаргунов, Андрей Бычков, Наталья Макеева, Сергей Сибирцев, Ольга Славникова. Анатолий Ким имеет отношение к метафизическому направлению самое явное. К нам присоединился и Владимир Маканин – его стали интересовать проблемы метафизики. А вообще-то я не хотел называть имена – или обидишь, или не назовёшь кого-нибудь нечаянно…

– Вы, эмигрировав из России, жили в Америке, Франции. А потом вернулись, в 90-е годы. Скажите, соотносятся ли нынешние процессы в России с теми литературными тенденциями, что вам были известны в Европе? А то нам часто говорят, что мы – европейская провинция. Есть ли отличия?

– Наша литература довольно сильно отличается от западной литературы – отличается общими подходами. Конечно, есть и на Западе писатели, которые выпадают из общего течения. Но западная литература слишком связана с рационализмом и рационалистическими подходами. В нашей литературе присутствует внутренняя тревога – большая склонность к «священному безумию». В 2003 году мы были во Франкфурте, и там немецкий профессор говорила так: «Судя по современной русской литературе, Россия сошла с ума». В начале века, отвечал я ей, европейская литература тоже «сходила с ума» – результатом чего стало рождение сюрреализма, появились Кафка и Джойс (я уж не говорю о поэзии). Да, сегодня и Запад стал другим – хотя мы продолжаем о нём судить часто по литературе прошлого века. Запад окончательно развёрнут в сторону материализма и рационализма – он старается не задавать вопросов, на которые нет ответов. Вопросы, которые выходят за пределы практической решаемости – просто отброшены.

– А в нашей литературе, по-моему, всё наоборот.

– Да, наоборот. Мы заняты вопросами, на которые ответа нет, но должен быть.

– Да, но сегодня в России вечными или идеальными вопросами занимаются тоже немногие. Да, вот что любопытно: модно быть деловым и практичным, модным стало слово «реальный», то есть, мы видим бесконечную оцифровку мира, высокую технологичность, но, с другой стороны, вокруг так много дешёвого мистицизма. Не кажется ли Вам, что огромное количество магов, ворожей, предсказателей судеб свидетельствует о страшной тяге к нерациональному, да и сама литература этим грешит?

Юрий и Мария МАМЛЕЕВЫ. Ноябрь 2009г.

– Как бы ни старался человек стать деловым и практичным, как этого требует дух времени и капитализм, – он никогда не может вытеснить до конца второй человеческой природы. Нужна очень большая настойчивая обработка, чтобы качества иррациональные ушли из человека. Человек во все времена чувствует, что он смертен, что его преследуют болезни, неудачи, а жизнь не укладывается в узкие рамки. Вытеснить иррациональное в человеке трудно, тем более в России, в которой всегда были сильны мистические переживания. Инстинкты страха заставляют человека искать защиты в предсказании судьбы. Люди чувствуют, что мир устроен гораздо сложнее, чем это им кажется.

– Для меня метафизика связана с христианским основанием, с вектором православного мироощущения. А для вас это важно? В таком случае мы можем говорить не о метафизике для избранных, поскольку русский человек всё же долго был хорошим христианином. Да, сейчас нужны немалые усилия, чтобы оставаться в христианском жизненном поле, но всё же христианская метафизика открыта для всех.

– Для России именно христианская метафизика является основой. Мы – православная страна, и для нас важна именно христианская метафизика. Учение о Троице – глубочайшее, которое не встречается ни в одной религии. Да, христианская метафизика может охватить большой круг людей, но важно, чтобы она не стала бытовым и только обрядовым явлением, а сохраняла бы требуемую глубину.

– Вы читаете кого-либо из современных богословов?

– Мне известно имя профессора Московской Духовной Академии А.И. Осипова. Я ценю книги Татьяны Горичевой, которые представляют именно опыт христианской метафизики.

– Я хочу Вас спросить о любви. Для писателя, который пишет и думает о смысле судьбы России и жизни человека, любовь, наверное, это фундамент?

– О любви стали редко спрашивать писателей. Великая христианская заповедь любви является и самым естественным чувством человека. Любви сейчас очень не хватает – любить других именно как себе подобных, близких друг другу тем, что созданы по образу и подобию Божию. В дореволюционной России жила ещё моя мать, и она, и родственники рассказывали мне, что люди были гораздо более жизнерадостны, чем в советское время.

– А сейчас люди ещё менее жизнерадостны, чем в советское время. Радость исчезает из мира. А между тем великий наш поэт Баратынский сказал, что «болящий дух врачует песнопенье». И песнопенье…

– Я думаю, что жизнь была наполнена именно любовью – праздники православные всегда праздники любви. Вспомните, сколько было праздников, праздного свободного времени, направленного на общение друг с другом?! В середине XIX века убийств (зафиксированных) в Российской империи было 5–7 в году. Чем больше любви – тем меньше злобствования. Но кроме любви должна быть мудрость. Вот сочетание любви и мудрости – чаемое состояние для человечества. Не хватает и веры в Бога – подлинной и искренней. В советское время тоже веры вроде бы уже не было, но люди всё ещё жили по-христиански, даже не называя себя христианами. Да и классическая литература тоже делала жизнь людей более радостной. Я считаю, что преподавание русской литературы по школьным стандартам – это надругательство над русской культурой. Но это и удар по людям – потому как технические дисциплины делают специалиста, а человека делают человеком гуманитарные предметы и религия. Самое главное в русской литературе не социальные даже вопросы – а вопросы о человеке. Нужно учить понимать именно человеческое содержание классики. На тот свет мы уходим не с технологиями, а со своей душой.

– А про земную любовь?

– Вы знаете, это очень тонкое, интимное, глубокое чувство. И ещё… ранимое чувство. Оно не напоказ.

– Хорошо. Позвольте тогда пожелать сохранять ещё долго-долго тайну вашей супружеской любви… А я задам сложный, но неизбежный вопрос. Сегодня есть немало писателей, которые претендуют на воспроизведение второй реальности, полагающие её метафизической, но часто оказываются в пространстве оккультизма. Но художественным результатом такого процесса становится гипертрофированный физиологизм, ложная таинственность. Физика преобладает, нагрузка на физический мир под давлением «метафизической задачи» такова, что мир искажается… В «Шатунах» на первой же странице появляется странный и необыкновенный герой Фёдор, который физически довольно неприятен.

– Мы живём в физическом мире, а потому любые идеи, которые возникают в сознании, бывают часто и разрушительны. Они вторгаются в физический мир и производят жуткое впечатление, происходит деформация, и она фиксируется писателем. Писатель описывает именно безумную физическую реакцию. Мой последний роман «Русские походы в тонкий мир» – это абсолютно необычный роман. Ведущий радио «Культура» называл его описанием русского рая. Он отличен от всех других романов. В «Шатунах» был ад, а здесь – рай. В «Русских походах» нет отрицательных героев. И писать такой роман было сложно, очень сложно.

А быть может, сегодня гораздо важнее не отдать на откуп гламуру, не утерять в литературе подлинную красоту именно как художественную, идеальную? Ведь стихотворная строка Баратынского завершается мыслью, что «гармонии таинственная власть // Тяжёлое искупит заблужденье // И укротит бунтующую страсть»…

Беседовала Капитолина КОКШЕНЁВА