Все политтехнологии – жульничество

№ 2009 / 52, 23.02.2015

Тимур Кибиров стоял у истоков радио «Культура». Поэтому я сразу взяла поэта за рога: какие проекты ему удалось реализовать, а какие остались нереализованными?

Тимур Кибиров стоял у истоков радио «Культура». Поэтому я сразу взяла поэта за рога: какие проекты ему удалось реализовать, а какие остались нереализованными?

Тимур КИБИРОВ

– Вы знаете, – признаётся поэт, – если говорить совершенно честно, плохо ли, хорошо ли я пишу стихи, но это единственное дело, которое я ну хоть как-то умею делать и которому я посвятил свою единственную жизнь.

Всё остальное, даже работа на радио «Культура», было вынужденным. Потому что нужно зарабатывать на жизнь, – за стихи, как все вы хорошо знаете, можно сказать, не платят… То есть за огромную поэму, опубликованную в замечательном журнале «Знамя», я получил гонорар, который позволял посидеть с двумя друзьями и отметить это событие. Понятно, что стихами заработать нельзя, поэтому все, насколько я знаю, ныне живущие стихотворцы где-то вынуждены работать. Я страшно переживаю, что в своё время не овладел каким-нибудь внятным и доходным ремеслом… Сейчас мне было бы гораздо легче. Поэтому я не могу сказать, что какие-то мои творческие амбиции были не реализованы на радио «Культура». Пошёл туда, потому что мне предложили, ровно для того, чтобы получать оклад-жалованье. Но я честно старался как-то соответствовать. Ну, вот так, в общем, довольно бесславно кончилось…

– И всё-таки почему вы ушли с радио «Культура»?

– Тут никаких тайн нет. Я ушёл по очень простым соображениям: каждый должен своим делом заниматься. Радио явно было не моим делом. Я тратил огромное количество времени и сил, а результат был, на мой взгляд, довольно кислый.

– В девяностые годы вы участвовали в предвыборных кампаниях. Надо ли поэту лезть в политику?

– Я стараюсь быть от этого как можно дальше. И не из какого-то высокомерного предубеждения, а просто потому, что политика – другая сфера деятельности. Слава Богу, что у нас всё-таки есть какая-то политика, в советское время политики не было. Политика – это что? Это борьба за власть некоторых внятных групп, желательно партий. И это нормально. Для того чтобы заниматься политикой, нужно, как минимум, в ней разбираться. Поскольку сейчас всё это ушло в какие-то подковёрные игры, то, чтобы понять, что же там происходит, нужно потратить силы и время. Но мне не так много осталось, мне уже хочется читать и романы писать.

А в 90-е годы я участвовал в нескольких предвыборных кампаниях. Я совершенно цинично зарабатывал этим на жизнь, для того, чтобы моя дочка могла есть вкусную и здоровую еду. И чтобы жена не стояла на рынке (тогда без крыши) в Коньково, продавая корейский или китайский ширпотреб. Я совершенно цинично пошёл, мне было абсолютно всё равно. Когда мне работодатель что-то рассказывал, объяснял и показал задаток в 500 долларов, то я их взял, подождал, когда этот разговор закончится, и позвонил: «Любимая, завтра не выходи на рынок…».

Насколько я понимаю, моя жалкая деятельность была абсолютно бессмысленной, никому ни вреда, ни пользы не приносила. Это была особая деятельность, о которой когда-нибудь кто-нибудь напишет. Все эти политические технологии – жульничество: хитрые и умные ребята внушили простодушным политикам, что они всё могут сделать. А в итоге всё дело загубили: генерал Лебедь какой был орёл! Он из-за них не прошёл даже в Госдуму.

Немножко, конечно, мне за всё это обидно. Если бы всего этого не было, я бы чувствовал себя чуть спокойнее. Это противная деятельность. Ничего особо стыдного я там не делал. Была бы профессия, был бы краснодеревщиком – да мог бы плевать на это…

– Значит, поэту, чтобы заработать на жизнь, надо заниматься вещами, несвойственными его природе. А как вы считаете, культура наша приходит в упадок? Или есть надежда, что сегодняшняя молодежь её поддержит и возродит?

– Вы ещё вспомните шестидесятые годы. Тогда высокий интерес к поэзии во многом был обусловлен тем, что поэзия брала на себя несвойственные ей функции, и поэт в России был больше, чем поэт, и бла-бла-бла… На самом деле это лукавство. Потому что вот этой якобы публицистичностью и, в общем, социополитической составляющей массового интереса к поэзии можно было, и то не полностью, объяснить всероссийскую славу Евтушенко.

Но мы знаем, что кроме этого мальчики-девочки перепечатывали неопубликованного Гумилёва, Мандельштама, Ахматову… Тут, конечно, тоже было во многом противостояние советской цензуре, но не только. Неверно сводить всё только к тому, что тогда это была форма некоей социально-политической активности. Мне очевидно, что в поэзии вообще, а также в современной тогда поэзии люди действительно находили что-то необыкновенно для них важное. Это отвечало их душевным и духовным потребностям.

По поводу нынешней поэзии. В ней можно всё, и я сам часто грешен, говоря и списывая на то, что идёт одичание. Читателей нет. Все они, вместо того, чтобы читать, предположим, мои чудесные стихи, уткнулись в телевизор и того или другого Малахова слушают. Это не совсем честно. Потому что возникает непонимание между двумя сторонами. Правда редко бывает только на одной стороне: один прав, а другой абсолютно неправ. Я подозреваю, что и мне, и моим коллегам гораздо конструктивнее будет задуматься над тем, собственно говоря, а достойны ли наши стихи большей известности, чем они имеют. Как Конфуций говорил: «Благородный муж думает не о том, будет ли он известен, а о том, достоин ли он, чтобы быть известным». И я подозреваю: при том, что в современной поэзии десятки блистательных, ярчайших (без преувеличения) имён, необыкновенно интересных, разных, покрывающих весь возможный спектр работы со словом, но, очевидно, мы не отвечаем каким-то читательским потребностям… Это печально.

Я сейчас говорю не о собственной судьбе. Искренне считаю себя очень везучим, мне в этом смысле дано чуть больше, чем я заслуживаю. Но если говорить просто о судьбе русской поэзии, то это очень тревожно. Потому что существование чего бы то ни было, особенно чего бы то ни было хорошего, не гарантировано ничем. И запросто может прекратиться. Хотя мы привыкли к тому, что что-то есть незыблемое.

Русская поэзия… Куда ж она может деться? Конечно, никуда! И Пушкин вечен… Но Пушкин вечен до тех пор, пока мамы будут читать детям «Царя Салтана», а прекратят читать – и всё: где тот Пушкин? и где та вечность? – он исчезнет из реальной нашей жизни.

– Как вы относитесь к литературным премиям?

– Когда я их получаю, то отношусь с восторгом. Чем больше будет премий, тем лучше. Особенно если их дают поэтам, которые часто более чем в стеснённой финансовой ситуации. Это очень хорошее дело. А то, что никогда ни одно решение ни одного жюри не будет казаться всем стопроцентно справедливым, – неизбежно. И с этим можно только одним-единственным образом бороться: чтоб была не одна премия (как премия «Поэт»), а ещё несколько. Чтоб люди, которые искренне возмутились, когда мне вручили премию «Поэт», увидели бы, что поэты, которых любят они, получили какую-то другую премию. А так, это хорошо. Единственная опасность, что молодые люди, и, к сожалению, не только молодые, чересчур серьёзно к этому относятся… Набоков вот не получил Нобелевской премии. Ну и что? Конечно, очень печально, она б ему пригодилась, но лучше или хуже он от этого не стал.

– Коррумпированность есть?

– Я был членом жюри нескольких литературных премий. Честно скажу: ни разу я не заметил какую-то нечестность. Может быть, в других случаях… Но я не думаю. Мне кажется, что если у вас нет точных сведений, что кого-то поймали за руку, лучше не задумываться об этом. В премии «Поэт» я в прошлом году был председателем. Но там была гениально придуманная Сергеем Ивановичем Чуприниным процедура. Не происходило ни разу ни одного обсуждения. Просто члены жюри выдвигали по два поэта, потом это всё суммировалось. Те, кто набрал большее количество, проходили второй раз, и члены жюри уже из этого списка выбирали, называли одного… Тут совсем ни о какой коррупции не может быть речи. И в премии «Антибукер», где я был в жюри, тоже не было ничего похожего на коррупцию. Понятно, что у каждого члена жюри были свои пристрастия. Мне, например, очень хотелось, чтобы Серёжа Гандлевский получил эту премию, поэтому я его лоббировал. Но не думаю, что это коррупционность. Наоборот!..

– О чём будет ваша проза и в каком жанре?

– Я пишу сюжетную, почти сказочную вещь, надеюсь, не повесть, а некий роман, и результат, естественно, неизвестен… Но я могу поделиться своими маленькими радостями, потому что это совершенно подростковое упоение. Вот так, как я вспоминал, что в 12 лет писал первые стихи, и была абсолютная радость по поводу того, что это получилось, что первая строчка с третьей рифмуется, а вторая – с четвёртой… И вот, поскольку у меня умения здесь никакого нет, поэтому когда хоть что-то получается – это абсолютное упоение. Боюсь, что будущие читатели не разделят этих упоений. Может получиться, как в старом детском анекдоте: кот бежит старый за кошкой и думает: ну, не догоню, так согреюсь…

Беседу вела Ирина ЛОГВИНОВА