Передвижники

№ 2010 / 26, 23.02.2015

Где-то с пол­го­да на­зад ре­дак­ция «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии» ра­зо­сла­ла оп­рос­ник о том, по­че­му сле­ду­ет под­пи­сы­вать­ся на этот еже­не­дель­ник. По­лу­чен­ные от­ве­ты, ра­зу­ме­ет­ся, пред­по­ла­га­лось ис­поль­зо­вать в рек­лам­ных це­лях сво­ей под­пис­ной кам­па­нии.

Газета «Литературная Россия», или Хождение в литературный народ

Виктор ТОПОРОВ

Где-то с полгода назад редакция «Литературной России» разослала опросник о том, почему следует подписываться на этот еженедельник. Полученные ответы, разумеется, предполагалось использовать в рекламных целях своей подписной кампании.

Последнее словосочетание представляется ключевым – хотя бы в силу собственной архаичности. Кого ещё сегодня, скажите на милость, интересуют не спонсоры, не рекламодатели, даже не розничные покупатели, а подписчики? И у кого они, кстати, есть?

Скажем, я лет пятнадцать уже не встречал ни единого человека, подписанного (как физическое лицо) хоть на какой-нибудь «толстый» журнал.

Та же «Литературная газета» – старшая и блудная (ведь под литературу она отводит разве что четверть общей печатной площади) сестра «Литературной России» – в одних киосках продаётся, в других не продаётся и с опозданием на несколько часов вывешивается в Сети, но никому в здравом уме не придёт в голову на неё подписаться – слишком много букафф.

Газету «День литературы», похоже, распространяет вручную главный редактор Владимир Бондаренко, и только он. Правда, и тут имеется сетевая версия, а ключевые материалы перепечатывает (как правило, в сокращённом виде) «материнская» газета «Завтра».

Литературное приложение к «Независимой газете» – это именно приложение. Да и неизвестно, велика ли подписка у самой «Независимой».

Попытки издательского дома «Коммерсантъ» распространять в розницу, но на особицу от «материнского» издания еженедельный Weekend, а затем и вовсе вроде бы исчезнувший «Книжный квартал», – потерпели неудачу.

Журнал «Что читать» заглох, а газета «Книжное обозрение» интересна разве что работникам книжной торговли. Как еженедельно обновляемый сводный прайс-лист, правда, без ценников, и место публикации, мягко говоря, сомнительных рейтингов продаж.

Петербургские издания «Питербук» и «Прочтение» ушли в онлайн (первое давно, второе недавно, вроде бы пытается возродиться уже не как журнал, а как газета, но тем не менее).

А вот «Литературной России» подавай подписчиков!

На анкету полугодичной давности я не ответил, причём отнюдь не из невежливости.

Мне показалось, что редакцию литературного еженедельника (и его потенциальных подписчиков) едва ли обрадует честный ответ на заданный в лоб вопрос.

Как я могу посоветовать подписаться на издание, на которое не подписан сам? Хотя и регулярно просматриваю «Литературную Россию» в Сети. Но ведь чего только я там не просматриваю!

Но и мой честный ответ на гипотетический вопрос «Ради чего стоит просматривать «Литературную Россию» в Сети?» вряд ли устроил бы тех, кто его задал. И всё же я попробую сейчас на него ответить.

Почему именно сейчас? Потому что как раз в последнее время на «Литературную Россию» (как и на «Литературную учёбу») идёт серьёзный накат со стороны изряднопочтенной публики. Её то ли уже объявили, то ли вот-вот объявят «нерукопожатным изданием».

Не просто слабым, серым, провинциальным (что имело бы определённые резоны, правда, не в устах у сильных, ярких, столичных господ из нынешней новобарской или в поисках нового барина прислуги), а именно что нерукопожатным.

Причина понятна. «Литературная Россия» при всех своих неочевидных достоинствах и откровенно бросающихся в глаза недостатках – издание, выламывающееся из общего ряда.

Издание, почище любого Паниковского нарушающее неписаную конвенцию, условно говоря, либеральную. Конвенцию самозваных сыновей лейтенанта Шмидта, иначе говоря, самозваных (единственных) наследников великой русской литературы!

Так уж получается, что либеральное сознание в нашей стране тоталитарно – и в литературе, и, разумеется, не только в литературе.

Но в литературе всё же особенно.

Самозваные сыновья лейтенанта Шмидта приказом № 1 по дискурсу произвели самих себя в штурмбанфюреры.

А приказом № 2 запретили даже не инакомыслие, а разномыслие (эстетическое разномыслие в том числе) под страхом пожизненного отказа в рукопожатности.

Каждому, провозгласили, своё.

Кто не с нами, тот против нас.

Кто не с нами, того на лесоповал: Arbeit macht frei!

Yudenfrei?!!

Но речь сейчас не об этом.

«Литературная Россия» – издание плюралистичное. Издание не по букве, а по духу либеральное. Слабое, но плюралистичное. Слабое, но либеральное. Слабое, но открытое. Слабое, но в самой своей слабости антитоталитарное.

Здесь и впрямь со священными коровами наших штурмбанфюреров обращаются подчас не лучше, чем Паниковский – с чужой «волшебной птицей» гусем.

Даже не так: не лучше, чем Паниковский, а точно так же, как он. Шею свернуть не умеют, но изловить и пощупать – и перья прямо при жизни повыщипать – могут вполне.

Вот за это их из «Литературной России» и не любят литературные штурмбанфюреры. Ну а за что не любят самих штурмбанфюреров, понятно и так.

Остаётся объяснить, почему же я «Литературную Россию» регулярно просматриваю и более-менее постоянно читаю.

Слабая же газета?

Слабая.

Слабая прежде всего потому, что нищая, и эта не называемая, но подразумеваемая нищета вопиёт буквально с каждой страницы трепетно пекущегося о подписчиках издания.

Но слабая и помимо этого (поверх этого).

Слабая, однако чрезвычайно любопытная.

Чтение «Литературной России» я бы сравнил со столь популярным без малого полтора века назад хождением в народ.

Только в этом случае речь идёт, разумеется, о хождении в литературный народ.

В литературную провинцию, если использовать это понятие не только географически, но и метафорически.

В литературную деревню. В литературную слободу. На литературные выселки.

И в другие места, кроме, разумеется, литературной черты оседлости, где до сих пор живёт и здравствует (и, что немаловажно, ещё переживёт нас всех) литературный собрат и тёзка Василия Тёркина пресловутый Вася Пупкин.

Это его газета. Это его мысли. Это его взгляды. И кто я, собственно говоря, такой, чтобы ими (да и им самим) гнушаться? Чтобы их (да и его самого) игнорировать?

Литература, спору нет, аристократична, иерархична и элитарна.

Литература – это пирамидальная конструкция. Ярусно-пирамидальная, если точно.

Другое дело, что за аристократию духа у нас иной раз выдают жалкую московскую мафию самозваных сыновей лейтенанта Шмидта, самопроизведённых в чин штурмбанфюреров, в лучшем случае перекрасившихся в перестроечной суматохе (как капитан Миляга в повести у Войновича) и твердящих теперь, будто они даже в октябрятах не состояли, членов ВКП(б).

Но если по стене пирамиды ползают жирные клопы, это ещё не означает, будто у неё нет вершины.

И если литературная пирамида есть нечто живое (а мы ведь договорились, что наша словесность всё же ещё не умерла, не правда ли?), то жизнь идёт и на нижних ярусах и, может быть, только на них.

Там, где впервые открывают Америку, изобретают велосипед, рифмуют кровь с любовью и по старинке недолюбливают всех, кого недолюбливают, и говорят об этом честно, обдуманно и косноязычно, и пишут пусть с грамматическими ошибками, но обо всём на свете.

Там, где – вот вам свежий пример – взялись выяснить, что же на самом деле происходит в Литературном институте.

Я не сноб. Мне всегда нравилось разговаривать с Васей Пупкиным.

Разговаривать и выпивать.

На определённой стадии (двести-триста граммов, в зависимости от комплекции и особенностей физиологии) он становится замечательно интересным собеседником, хотя после пятисот-шестисот (опять-таки it depends) перестаёт вязать лыко и начинает винить жидов в исковерканной литературной судьбе и не сложившейся личной жизни.

Выпивал я с ним, как правило, во всевозможных Домах творчества. С их исчезновением сошло на нет и моё хождение в литературный народ. Теперь я пью с петербургскими фундаменталистами, но это уже литературная аристократия, это уже элита.

Чтение (или хотя бы беглый просмотр «Литературной России») отчасти умеряет мою ностальгию. Умеряет только отчасти, потому что газета всё же, на мой вкус, чересчур чопорна, чересчур зажата.

Она похожа на Васю Пупкина после второй (если накатывать по пятьдесят), в лучшем случае – после третьей. Я желаю газете научиться разговаривать как после пятой-шестой (но всё же не как после десятой-одиннадцатой), разлетевшихся мелкими пташечками.

Ну и подписчика я ей, разумеется, желаю тоже.

Не с полугодичным опозданием, а с полугодичным опережением.

«Частный корреспондент», 2010, 3 мая

Виктор Леонидович Топоров родился в 1946 году в семье адвоката. В 1969 году окончил филфак Ленинградского университета. Известен как переводчик Джона Донна, Уильяма Блейка, Байрона, Киплинга и других английских поэтов. Имеет репутацию главного питерского критика-скандалиста. Не случайно одна из его книг так и называется: «Двойное дно. Признания скандалиста».