Против естества русской культуры

№ 2010 / 27, 23.02.2015

В оче­ред­ной раз от­пра­зд­но­вав день рож­де­ния А.С. Пуш­ки­на, за­ду­мы­ва­ешь­ся о со­пря­жён­ных с ним сло­ях куль­ту­ры, о не­пре­хо­дя­щем зна­че­нии его лич­но­с­ти для дня се­го­дняш­не­го. От­но­ше­ние к рус­ско­му ге­нию все­гда вы­сту­па­ло ин­ди­ка­то­ром об­ще­ст­вен­но­го здо­ро­вья

В очередной раз отпраздновав день рождения А.С. Пушкина, задумываешься о сопряжённых с ним слоях культуры, о непреходящем значении его личности для дня сегодняшнего. Отношение к русскому гению всегда выступало индикатором общественного здоровья, личностное освоение его наследия служило водоразделом и в бытность поэта, и во все последующие времена. Примечательно будет вспомнить о московском событии 1880 года. Именно тогда светски-салонная речь Ивана Тургенева на Пушкинском празднике, повторяющая во многом идеи Белинского, провалилась с оглушительным треском и стала разочарованием даже для поклонников писателя. К слову сказать, современный литературовед А.А. Безруков в работе «Русский скиталец», характеризуя Тургенева, точно подметил категорическое неприятие писателем пафоса христианского самопожертвования, в то время как экспрессивную жертвенность «гуманистически-благих устремлений» Тургенев всячески поэтизировал и героизировал. Как нам кажется, прав учёный, утверждая, что их «практическая реализация… закономерно порождала сперва русских шарлотт корде, террористов-«вспышечников» (слово Тургенева), а затем – «пламенных революционеров», «рязанских маратов». Сквозь призму «русского европеизма» увиделся Тургеневу и Пушкин – поэт, живший «горней» своей частью в небесном граде Святой Руси, а потому безвозвратно ускользнувший от понимания «русского скитальца». Фёдор Достоевский провальную речь Тургенева счёл даже «унижением поэта, у которого отняли звание национального», и призывал собравшихся узреть не просто народно-художественное, а пророческое значение Пушкина для соотечественников.

Сегодня мы видим, что применительно к русской культуре, краеугольным камнем которой является боговдохновенный характер творчества, не работают формулы отвлечённого гуманизма и «общечеловеческих ценностей», революционных путей развития. Исходя из этого, повторяя в разном контексте имена тех или иных деятелей искусства, будь то Белинский или Тургенев, уточним, что речь идёт не о вычёркивании страниц истории, а о том, что, осмысливая законы культурного развития, важно удержать в поле зрения и не затоптать на пути к «прогрессу» те самые «маяки», которые суть столпы и духовное основание нации.

Принадлежа к «прогрессивному» движению 1840-х годов, Виссарион Григорьевич Белинский прошёл мимо важнейших религиозно-философских идей, волнующих истинного художника, замкнул искусство в узкий круг внешних социальных задач. Белинский оказал гибельное влияние на русскую критику, абсолютизировав социологический подход к трактовке художественных произведений. Он не смог верно оценить талант многих классиков – от Пушкина и Гоголя до Гончарова и Достоевского (пример высказываний критика о Гончарове: «художник и больше ничего», «не даёт никаких нравственных уроков»). Что касается «критического метода» Белинского, то выявить его философскую основу представляется практически невозможным – оттого так расходятся оценки тех, кто решил заняться этим неблагодарным делом: одни, как И.Панаев, считали, что эстетическое чувство Белинского подавлялось неумолимой теорией, другие, как А.Волынский, указывали на торжество эмоций над логикой и т.д.

Белинский, в первую очередь, уязвимый в силу отсутствия историзма в системе мышления, во вторую очередь, получал заслуженные литературные тумаки от более «культурно оснащённых» современников. Так, Тургенев с «добродушно-лукавым глумлением» характеризовал своего близкого знакомца следующим образом:

«Сведения его… были необширны, он знал мало. Бедность, окружавшая его с детства, плохое воспитание, ранние болезни, а потом тяжёлая необходимость спешно работать из-за куска хлеба помешали ему приобрести широкое и правильное образование. (…) Он смешивал старшего Питта с его сыном, не хорошо разбирался в вопросах философских, неверно понял один из важнейших принципов гегелевской метафизики…».

Ряд намёков, направленных против Белинского, присутствует и в черновых набросках Гоголя. Автор «Выбранных мест» припоминает критику, в числе прочего, борьбу со славянофилами и С.Шевырёвым. Заметим, что мнение Белинского о книге Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» отражает разность взглядов на природу творчества – для Гоголя, как для писателя глубоко религиозного, настоящее творчество был тесно связано с самопознанием, страданием, покаянием.

Ю.Н. Говоруха-Отрок, например, считал искусство выражением бессмертной человеческой сути, находя пример истинной веры в творчестве Гоголя и характеризуя его как «великого подвижника». Критик перекликается с А.Волынским, который также видел в произведениях Гоголя изображение страдающей человеческой души. Идя вслед за Киреевским, Хомяковым, Григорьевым, Страховым, Данилевским и Леонтьевым, традиционное понимание творчества Говоруха-Отрок противопоставлял и взглядам Белинского, работавшего под властью европейских влияний в узкой «области литературного нигилизма». Волынский отрицал наличие у Белинского и его последователей сложившегося философского мировоззрения, а в критике позднего периода видел преобладание «реалистического», «утилитарного». Обращаясь к фигуре Белинского и желая «начертить его образ беспристрастною рукою», Волынский отмечает (приведём высказывания из книги «Русские критики», СПб., 1896 г., более не переиздававшейся):

«По существу своей натуры, по природному таланту Белинский не был мыслителем, философом, призванным вырабатывать какие-нибудь новые идеи, раскрывать новые духовные горизонты. (…) Призвав сочувствие общества к блестящим явлениям русской словесности, к художественным и поэтическим созданиям Пушкина, Лермонтова, Гоголя, он не сумел обставить непоколебимыми логическими доказательствами и объяснениями своих собственных приговоров и оценок и, таким образом, предоставил на волю судеб. (…) Он огненными буквами вписал своё собственное имя в историю русской литературы, но ни по своим теоретическим способностям, ни по размерам своего творческого дарования не мог произвести окончательного воздействия на дальнейший ход сознательной русской жизни. В нём не было той умственной силы, которая, исходя из стойких идеалов и непоколебимых теоретических понятий, является культурным рычагом, сообщающим определённое направление историческому прогрессу.

Таков был этот литературный вождь молодого общества, с его ужасным историческим наследством, которое тревожило все лучшие умы эпохи, душило их временными, иссушающими мозг нуждами и заботами. Он был выразителем современных умственных потребностей, передовою волною своего общества, не поднимавшегося до ясного и полного разумения высших задач литературы, высшего назначения жизни».

Иными словами, главная ошибка Белинского и его последователей состояла в том, что они восстали против естества русской культуры, породившей шедевры древнерусского слова и искусства, универсальные гении Ломоносова, Пушкина, целые сонмы святых и праведников.

Весьма показательна в разговоре о Белинском история с публикацией Юрия Павлова («ЛР», 2010, № 14). Общественность взволновалась, когда в адрес «авторитета» прозвучало несколько диссонирующих с «левым» литературоведением фраз со стороны известного критика, но никто совершенно не забеспокоился о том, что до сих пор «за бортом» литературной критики находятся славянофилы, а также К.Ф. Головин, Ю.Н. Говоруха-Отрок и ещё множество других незаслуженно замалчиваемых имён.

Действительно, стиль Павлова лишён «расшаркиваний», и критик, невзирая на личности, остаётся последовательно консервативен, когда речь идёт о магистральной линии русской культуры, и не поддаётся заразительной «всеядности» – такая принципиальность заслуживает уважения. В указанном контексте эмоционально-отвлечённые упрёки «белинскофилов», адресованные Павлову, напоминают выстрелы холостыми патронами. Вообще, в плане «чистоты» подходов, логики и последовательности армавирская научная школа видится наиболее близкой к основам здоровой консервативно-«почвенной» мысли – несмотря на раздражение, вызываемое словами «почва» и «провинция» у некоторых столичных мыслителей.

Добавим, что немногим ранее последняя книга Ю.Павлова «Критика XX–XXI веков» в рецензии В.Винникова («Завтра», 2010, № 8) была справедливо названа «боевой и нужной». Но странно, что В.Винников, блистательно порассуждав о памперсах и «паразитозе» критики как явления, из всей книги в девятнадцать статей остановился лишь на одном эпизоде из первой статьи. Позволим себе небольшой комментарий.

Во-первых, трудно разобрать: с кем же полемизирует В.Винников – с Василием Розановым или Юрием Павловым? К сожалению, Розанов уже никогда своей позиции не изменит. Полагаю, что трудно будет сделать таковое, но уже по другим причинам, и Павлову.

Во-вторых, становится смешно, когда В.Винников в своей рецензии призывает Павлова перечитать статьи Белинского о «Евгении Онегине» (ну, мало ли, может, за двадцать лет преподавания истории критики не удосужился человек?) и приводит аргументы в виде избитых цитат, будто бы опрокидывающих размышления якобы недальновидно-конъюнктурного автора книги, невнимательно прочитавшего «корифея» и отца всех нынешних критиков. Так и хочется спросить: ну куда же Вы со своим стартовым пистолетиком, г-н Винников? Тут лазерная пушка нужна, не меньше – тогда, может, получится какая-то более серьёзная полемика. Да и в кого палить-то? Сначала придётся «убить» Пушкина, потом Гоголя, Достоевского, Розанова…

И, в-третьих, таких «образованных» «белинсколюбивых» людей вполне можно понять: заучили, фактически, с детства про «энциклопедию русской жизни», и когда нашёлся «нахал», ни с того ни с сего «ляпнувший» неосторожное словцо, что, мол, дескать, знаем ваших кумиров, – долг всякого интеллигентного человека доблестно встать на защиту святыни, чтобы не потускнели золотые буквы, выгравированные в сознании… и т.д. Очень показательно, что В.И. Ленин «вождями интеллигенции» провозгласил именно Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Герцена и сразу же после революции потребовал их переиздания огромными тиражами. Именно социологический подход Белинского стал в дальнейшем опорой для «левых» традиций в трудах советских литературоведов.

Статья же о Василии Розанове из книги Павлова «Критика XX–XXI веков» во многом отталкивается от материала, уже излагавшегося автором ранее, и построена по принципу «понимающему достаточно», да, видно, недостаточно сегодня понимающих даже среди патриотов-интеллектуалов, и некоторые из них, как видим, упорно настаивают на постижении «Евгения Онегина» через социальные стереотипы, вне христианского контекста, к полноте слияния с которым всю жизнь стремился и вне которого не мыслил себя создатель «романа в стихах».

А об отношении Павлова к образу Татьяны Лариной можно судить по тому, в каком контексте она возникает в других его статьях, но, чтобы судить об этом, конечно, следует прочесть всю книгу, а не только фрагмент первой статьи. Говорю – фрагмент, потому что других, более развёрнутых суждений Павлова о Белинском В.Винников «не приметил», как любопытный герой известный басни.

Иными словами, сегодняшнее «обеление» В.Г. Белинского в контексте нашей богатой истории, в контексте понимания им Пушкина до боли напоминает что-то давным-давно известное. Воссоздавая образ «благородного защитника-белинсколюба», скажем, что это, как правило, личность, беззаветно принадлежащая к «Ордену русской интеллигенции», гордящаяся всезнайством, но не читавшая внимательно труды святых отцов, И.Киреевского, А.Хомякова, Ю.Самарина, Ф.Достоевского, М.Лобанова, Ю.Селезнёва, В.Кожинова, И.Шафаревича, О.Платонова, Б.Башилова, М.Назарова; личность, очень хорошо усвоившая догматы советского литературоведения, в котором даже стерильная религиозность того или иного допущенного к обороту классика выдавалась за «гуманистический пафос» или «художественное мастерство», а большинство русских писателей XIX века в той или иной мере «предвидели» великий Октябрьский переворот, уже тогда выдвигая промарксистские идеи свободолюбия, равноправия и всеобщего коммунистического братства.

Ирина ГРЕЧАНИК

Автор – доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы МГГУ им. М.А. Шолохова. Живёт в Москве.