Ладно скроено и крепко сшито
№ 2010 / 32, 23.02.2015
Намекаю местному чиновнику, ведающему культурой, мол, раньше нас, авторов из глубинки, хоть и хреново, но издавали… Иное после 19 августа 91-го – лет двадцать ни одной не могу издать.
Мала твоя конура
Намекаю местному чиновнику, ведающему культурой, мол, раньше нас, авторов из глубинки, хоть и хреново, но издавали… Иное после 19 августа 91-го – лет двадцать ни одной не могу издать. А у меня, намекаю, юбилей подкатил, круглый потому как… Как бы, это, книжечку-то… а?
– А рекомендация есть? – вопрошает чиновник.
Без экивоков и отвечаю:
– Есть.
– Показывайте.
Показываю толстую пачку стихотворений для детей, подготовленных для печати. Сверху, на отдельном листе: «Чувствует народный юмор Валерий Левановский. Вот, к примеру, его «Соседи».
Лает собака Скворцу со двора: – Ох, и мала же Твоя конура! Ей отвечает Весёлый скворец: – Да и скворечня твоя – Не дворец. |
 |
| Агния БАРТО |
Содержательно и занимательно. И можно сказать, что короткое это стихотворение «ладно скроено и крепко сшито».
Агния Барто»
– Та самая? – уточняет чиновник.
– Кто?
– Барто…
– Та самая.
– И что? – упирается в меня взглядом чиновник.
– Рекомендация, – говорю.
– А печать? А подпись?
– Какая печать?.. Это ж из книжки – «Выходи на улицу». В Москве вышла. В 1977 году…
– В каком году?
– В 77…
Чиновник криво улыбается:
– В семьдесят седьмом… Ха! «Народный юмор»…
– Юмор… Народный…
Чиновник оживляется:
– Там вам не тут. Это там – юмор, там – народный, а тут – печать, подпись…
– Так ведь умерла уже…
– Кто?
– Барто… Агния Львовна.
– Значит, другую рекомендацию давайте. С подписью, с печатью… Кто у вас сейчас за Барто?
– Пушкин.
– Ну, значит, от Пушкина и несите…
– Там ведь и Александр Сергеевич уже того…
– А что мне с того, что того? Вы мне рекомендацию давайте. По форме. Тогда и рассмотрим возможность издания книжки…
Не почувствовал я юмора – ни народного, ни ещё какого. Одно понял: тут вам, ребята, и впрямь не там…
Стыдобушка
У завьюженных февральскими снегами ворот писательского Дома творчества в Переделкино в ожидании автобуса на железнодорожную станцию стоит крепкий русский мужик в сильно поношенном бараньем тулупе при заячьем треухе, стоптанных башмаках образца «прощай, молодость», с крепко потёртой кирзовой сумкой в руках и громко, сочно налегая на «о», вкусно рассказывает о том, что едет на Дорогомиловский рынок за «без дураков жирной уткой», которую плотно начинит «сушёными грушами, яблоками, черносливом, свежими лимонами…», натрёт солью, перцем, чесноком, надёжно зашьёт нитками и – в духовку на два-три часа …
 |
| Владимир СОЛОУХИН |
Рассказ заканчивается приглашением: «Заходите, ребята, угощу, чего уж там… Пальчики оближете. А к этому куроводу (Егору Исаеву. – В.Л.) близко не подходите – яйца не вобьёт…»
Ребята – великовозрастные аксакалы и бабаи числом пять-шесть человек в роскошных пальто, на которых с пиджаков проступают наружу Золотые Звёзды Героев труда с бесчисленными орденами и медалями, при высоких роскошных папахах, сияющих перчатках и туфлях, стоя навытяжку, без единого слова внимают басовитому голосу рассказчика…
Тут и меня черти несут: «Добрый день, Владимир Алексеевич… Привет из Бугуруслана». «О, – оживляется рассказчик, теряя интерес к почтенным слушателям, – привет, привет…» И тут же: «Ну, как там Соколовы поживают?» Докладываю: никак, нет уже в живых ни Юрия Владимировича, ни Веры Николаевны… «Прискорбно. Хорошие люди. Настоящие русские интеллигенты… Царство им небесное». Широко осеняет грудь крестным знамением. Бабаи приподнимают папахи, я – шапку. Минута молчания.
Без заметного ухода с прежней интонации и перехода от одной темы к другой Владимир Алексеевич начинает рассказывать о том, как, будучи в Бугуруслане (по поводу Дома-музея Аксаковых) у четы Соколовых, съел под «беленькую» две, нет, три трёхлитровые банки квашеной капусты. Стыдобушка!.. И не потому, что съел, а потому, что, как сам догадался, гостеприимные хозяева за капустой бегали к соседям, видя неуёмный аппетит столичного гостя к капустному солению… Аксакалы сочувственно покачали головами: надо ж…
Слышал я то же самое и от Соколовых, которым стыдно было за то, что не учли пристрастие писателя. Интеллигентным людям всегда стыдно за самих себя – что именитому Солоухину из деревенских, что известному адвокату Соколову из городских.
Инженеры душ человеческих
 |
| Борис МОЖАЕВ |
Утро туманное, утро седое – 19 августа 91-го. Путч. «Лебединое озеро». Москва. Писательский городок Переделкино. Суюсь то к одному инженеру душ человеческих, то к другому: что всё это значит?!
Саша Красный (сто с лишним лет, личный знакомец Троцкого, Ленина, Сталина, Демьяна Бедного… – одни клички, как у собак): «Нам не дано комментировать подобные события», – остренький подбородок взмывает вверх и торжественно проплывает мимо.
Олег Волков (хорошо за девяносто, писатель, долгие годы отсидки в ГУЛАГе): «Большие шапки рвутся к власти. Не нравится мне это. Пошли, дружок…». Монументальные фигуры хозяина и его такого же мощного и неспешного пса удаляются в глубь переделкинских кущ.
Борис Можаев (писатель, за семьдесят, скоро поедет встречать возвращающегося в Россию Александра Солженицына, но отчего-то очень быстро вернётся): «Как что? Это самое: хунту на…!».
Крепко может выражаться, как и люд русский, инженер душ человеческих. И – правильно, в смысле – верно.
Простота хуже воровства
 |
| Леонид ЛИХОДЕЕВ |
Дяде Лёне – Леониду Лиходееву, известному фельетонисту, дерзко ляпнул: мол, вы и слова в простоте сказать не можете… «Не могу, – покорно потупя голову, ответствовал фельетонист, – ремесло не позволяет…». И тут же вступает в разговор с подошедшим Львом Разгоном, выдавшим:
– Лёня, а рубашечка-то на вас не по средствам…
– Не по средствам…
– И что так?
– Родину продал…
Разгон деланно воодушевляется:
– А разве ещё покупают?!
– Покупают. Но только на рубашечку и хватает…
Демонстрирует весьма поношенные брюки и такие же сандалии на босу ногу. Где-то в журналистской командировке какому-то очень мелкому труженику обкома КПСС дядя Лёня дурашливо и душевно спел переделанную на современный лад частушку про тёщин дом (заменив дом на обком):
Мимо нашего обкома Просто так не прохожу – То им серп в окно засуну, То им молот покажу. |
Долго замечательные фельетоны частушечника были отлучены от «Литературной газеты», «Известий» и прочих «Крокодилов». Впрочем, кто-то из редакторов «ЛГ» вспоминал: легче было в газете опубликовать серьёзный лозунг, скажем, «Долой советскую власть!», чем очередной весёлый труд фельетониста Лиходеева.
А на мой щенячий упрёк, что он, Лиходеев, и слова в простоте сказать не может, дядя Лёня ближе к вечеру задумчиво изрёк:
– Простота, она хуже воровства, если слышал… Особенно в нашем говённом писательском ремесле. Запомни это, старичок.
Осматриваюсь по сторонам: ба-а, сколько же их, простых ребят от пера и от эфира, вокруг ныне! И нет на них моего мудрого донбасского земляка дяди Лёни…
Святой и грешный
 |
| Михаил ВАРФОЛОМЕЕВ |
Роскошная Пицунда. Шикарный Дом творчества писателей им. абхазского венценосца Георгия Гулиа. Солнце. Море. Песчаный (на Черноморском побережье!) пляж. И – пахнет бором Бузулукским вполне пицундская сосна…
Хорошо. Всем хорошо. Особенно Мише Варфоломееву. Как сейчас бы сказали, рейтинг постановок его пьес по стране на самом высоком уровне. Сборы ещё выше. До мелкого Бугурусланского драматического театра имени великого сатирика Н.Гоголя, где директорствую, одна пьеса добралась – с триумфом идёт а-ля комедия про простого рабочего парня «Святой и грешный». Без натяга успех. В точку спектакль.
Миша днями, как мячик, скачет с сыном Алёшкой по жгучему песку, с шумом плещется в ещё не совсем прогревшемся весеннем море, а по вечерам прогуливается по окрестностям ДТ в плотном окружении приставучих грузинских, абхазских и московских поэтов и прозаиков с драматургами. Лёгкий запах вина, табака, мимоз… Хорошо!
Еле продираюсь к нему, как могу, докладываю об успехе «Святого и грешного» на сцене БДТ (не путать с Питерским, там тоже – БДТ). Миша удостаивает нас парой хлопков по плечу. Мы больше – просим написать для нас пьесу. Миша удостаивает нас уже тремя шлепками по спине: замётано… И мы, воодушевлённые, снова уступаем место грузинским, абхазским и московским товарищам. Он для них, как и для нас, святой ныне человек.
А завтра… Миша – серый, мятый, небритый – в пьяном угаре бессмысленно пялится на меня в коридоре уже переделкинского Дома творчества и чуть слышно, хрипло, тяжело вопрошает: ты кто? Напоминаю: Бугуруслан, театр, «Святой и грешный»… Миша закостеневает, взгляд его стекленеет, руки судорожно поднимаются вверх и вдруг под истошный крик «Грешен! Грешен! Грешен!..» начинают бешено и бессмысленно колотить по подвернувшейся в чей-то номер дверь.
И – никого рядом: ни грузинских, ни московских, ни прочих товарищей. Да и кому он, грешный, нужен теперь?..
Валерий ЛЕВАНОВСКИЙ,г. БУГУРУСЛАН,
Оренбургская обл.
Добавить комментарий