Манифестант-мистификатор Мигалков

№ 2010 / 45, 23.02.2015

До­ро­гой Ни­ки­та Сер­ге­е­вич столь оба­я­тель­ный пред­ста­ви­тель круп­ной бур­жу­а­зии, си­речь эли­ты пост­со­вет­ской куль­ту­ры, что о нём – ли­бо уж от­кро­вен­но и оба­я­тель­но, ли­бо ни­как.

студия «три эм» представляет

Many-many-many fest

Many Ost – не Many West

Вот каков

Михалков…

о. Глеб Якунин

Дорогой Никита Сергеевич столь обаятельный представитель крупной буржуазии, сиречь элиты постсоветской культуры, что о нём – либо уж откровенно и обаятельно, либо никак. Всё-таки по нынешним-то временам он титан, что тут скрывать… Лично у меня давно чешутся руки сделать всего лишь подборку из кадров его же фильмов, где он чечётку бьёт, плюс немного документалки (как бьёт ногой скрученного его охраной нацбола), но вот беда – не владею техникой. А техника, как и в начале прошлого века, решает всё. И Никита Михалков этой техникой овладел в совершенстве. Всякий, техникой и обаянием не владеющий на его уровне – не ровня оскароносному режиссёру. Потому будем, как минимум, точны в выражениях.

Не знаю, только ли мне так кажется, но есть в обществе нашем сегодняшнем распространённое отношение к богатеям, которое можно охарактеризовать следующим образом: «да, сволочи, разбогатели на распаде СССР, повезло вам, ну, так и наслаждайтесь богатствами молча». Народ от нуворишей многого-то и не требует – требование его хмурое такое, требование обворованного напёрсточником, но не понявшего, как же именно обворован он был… Требование молчаливое: «Я, дурак, молчу – и ты, буржуй, помалкивай». Не социального – так просто равенства в молчании хотя бы. Ведь если он не только обогатился, в то время как большинство вокруг него беднело и вымирало, но ещё и кичится своим превосходством, выступает с манифестами – то поневоле и обворованному придётся думать, тяжко настигать размышлениями свои потери, оценивать своё место в обществе, и поневоле вырабатывать свою и соседей своих по нищете позицию… А так не хочется! Двадцать постсоветских лет приучили к повиновению деградации. Ведь регресс так уютен – плыви себе по течению…

Вот поэтому-то мы должны быть максимально благодарны Никите Михалкову за то, что по-толстовски не смолчал, за то, что одарил народ, как Николай Второй, манифестом. Тотчас единороссы, например, бросились читать вдоль и поперёк сей программный документ, да и доктор философских наук Зюганов обещал вдумчиво изучить, без суеты, в спокойствии его охраняемой бойцами ФСО усадьбы в Снегирях… Да, такое приятно читать в буржуазной, лучше даже дворцовой обстановке. Если читать в машине – то лучше чтобы мигалка озаряла окрестности значимостью транспортируемых мыслей, ибо, как заявляет Михалков, «мы служим не идеям, но Богу и Отечеству».

В это же самое время, пока звучит в обществе эхо этой громкой демагогии, в Малом Козихинском переулке москвичи останавливают незаконное строительство михалковской гостиницы. А движение «Мы» проводит акцию против «барщины» – ведь столь нежно оберегаемое Михалковым государство отплатило ему взаимностью и повелело его негосударственной структуре получать налог с каждой проданной болванки, с каждого пустого и непустого диска. На акцию несли ДВД с фильмами Михалкова, в частности… Но он говорит не о бренном, о служении Богу. Кажется, это бог небезымянный, и его имя помянуть всуе актуально – Мамона.

А Михалков – о тысячелетней Руси и движении нашей страны от святости к величию. Сии бы слова в другое время прозвучали незаметно – ведь это именно обаятельный шепоток Михалкова вводил в постсоветский лексикон термины реставрации, например, в «Сибирском цирюльнике». Там, в девяностых (а Михалков и тут успел: в «Жмурках» обаятелен как братан), эти слова звучали буквально переводом с английского, поскольку и «Цирюльник» ориентировался на англоязычную аудиторию. Но режиссёр всемилостивейше перевести соизволил своим голосом… И кому же, как не ему, после стольких эстетических усилий по стабилизации режима регресса с самого его начала – писать манифесты, декларировать просвещённый консерватизм?

Манифест длинный, как фильмы Никиты Сергеевича. Однако именно в этой длительности выглядят резче броские странности. Например, просвещённый консерватор характеризует двадцатые годы двадцатого века так: «Жизнь превратилась в борьбу за существование. Советские люди постоянно ощущали себя окружёнными внутренними и внешними врагами. Основанный на страхе политический режим сопровождался массовым энтузиазмом и личной жертвенностью». Парадокс, верно? Просвещённость тут сомнительная. Воистину: «Консервативное мышление не только традиционно, оно исторично». Сей историзм просто-таки показателен. Как это страх может сопровождаться энтузиазмом – венцом оптимизма, сознательности, радости? В принципе, после такой ошибки можно и вовсе не читать все эти будто бы снова закадровым шепотком наговариваемые глубокомысленности. Можно понять Михалкова и без слов, по закадровой интонации.

Он пытается оправдать своё социальное положение, причём оправдывая при этом весь класс «высших» – снова потомственно им служа. Батя стал постмодернистом, выковыривая старые свои слова из гимнов, но сын пошёл дальше по стезе династии. Видимо, с ранних лет в семье Михалковых воспитанный нюх конъюнктурщика вывел Никиту Сергеевича на уровень подведения итогов двадцатилетней реставрации и регресса – но поскольку для итогов требуется логика, то в неё не укладываются очень многие факты. Ибо итоги и бодренькая программа «обустройства России» должны быть как-то основаны, соотнесены и с советским прошлым. А советское-то прошлое подстёгивает – оно кажется из регрессивного настоящего будущим, вот в чём загвоздка! Ярко светят белокаменные высотки и их шпили, достижения Эпохи – консерватору нужны солнечные очки.

Ликбез, борьба с беспризорностью так вырастают у Никиты Сергеевича напрямик из «страха» всех и вся, из «борьбы за существование». Попробовал бы это сказать просвещённый консерватор жителям двадцатых годов – моему деду Михаилу Фёдоровичу Таборко, например, проводившему парады физкультурников в Москве. Они проходили повсеместно, не только на Красной площади по праздникам – на каждом районном стадионе, народ бурлил энергией, дедов архив завален свидетельствами этого. Энтузиазм масс, а никакой не тоталитаризм был в СССР подлинной властью, дотянувшейся в итоге до космоса. Общественный прогресс был знаменем страны почти весь двадцатый век, пока она не попалась в ловушку либерального «ответвления» прогресса, захотев только технический прогресс, и побыстрее, по-капиталистически. Всё это, конечно, не укладывается в логике дражайшего Никиты Сергеевича.

Консерватор логически должен отрицать прогресс – и именно этот лейтмотив осмысления «Истории России без СССР» Михалкову не удаётся спрятать за «выборочным», вымаранным прочтением всем, и ему особенно, с малолетства известной родной истории. Но он и в этом обаятелен – по-шулерски, по-дружески. Мол, давайте-ка именно так смотреть на советский прогресс и энтузиазм – через «репрессивные» чёрные очки, тогда и нынешний регресс покажется нам освобождением, долгожданным «устойчивым развитием», а? «Ну вот и славно».

О каком же будущем говорить, когда прошлое адекватно проанализировать этот благостный консерватор не в состоянии?

Как-то вообще движение от Святой Руси к Великой России – минует именно тот период, когда только с географической точки зрения СССР был куда больше нынешней «Великой России». Снова у классика лажа. И так на каждом шагу. Поэтому теряется интерес к тексту, но интерес к самому автору возрастает. Чего это потянуло режиссёра в идеологию? Классик просто перезрел. Ему мало киноэкрана – он хочет без киноухищрений властвовать умами.

Этот премудрый фарисей от культуры недавно ведь пролетел со вторыми «Утомлёнными» – общество за годы пребывания Михалкова у власти (именно так – у трона) сильно утомилось от самобичевания, навязанного как раз теми, кто получил от гибели СССР и впадения РФ в регресс максимальные выгоды. Сам Михалков немало поприватизировал в Ивановской области, но сейчас не о бренном, об идеях сейчас…

В чём же идея одного из бояр, гордо озирающего с кремлёвской стены руины СССР? Идея не нова – пусть будет «право и правда». Какая правда у Михалкова высвечивалась в советском периоде – мы уже выявили. С этой правдой можно только заниматься всё тем же проеданием и приватизацией созданного как раз тем самым энтузиазмом коллективного бескорыстного труда – который, по Михалкову, произрастал из страха.

Да, любой консерватор, то есть довольствующийся своим положением в обществе и положением самого общества – не может вполне беспристрастно взглянуть в минувший век. И уж кто, как не Михалков, поработал над киноверсиями максимально негативного видения советской истории? Но ведь и он же в меру своего вдохновения героизировал по-ковбойски, как хотелось ему в молодости, красноармейскую, советскую жизнь («Свой среди чужих…») – как и отец, он просто не мог оставаться в стороне от общественных изменений, и от тезы приходил к антитезе, переиграв практически всех видных классовых персонажей Эпохи. Его чечёточка из «Жестокого романса», переходящая в «Статского советника», красиво ложится под контрреволюцию 1991-го – вот уже Паратов бьёт своей ногой нацбола, «смерда», кинувшего в него яйцо, осмелившегося запачкать барский кафтан… Всё в истории повторяется – если общество возвращается на предыдущие стадии развития. От этой простейшей истины Михалкову и прочим консерваторам не закрыться никакими солнечными очками.

Что же хочет законсервировать Михалков в нынешнем обществе с помощью консервантов «права» и «правды»? Своё имущественное положение, прежде всего. Всю сложившуюся после 1991-го социальную иерархию. Не просто законсервировать – но и заставить смердов уважать господ. А хоть и налогом на диски.

Я часто хаживал мимо здания «Три Тэ» в Малом Козихинском. Оно стояло, удивительно хорошо сохранивши (наверное, и это радовало глаз одного из маститых приватизаторов) стиль девяностых, на двери с круглой металлической ручкой был один из первых кодовых замков рубежа 1980-90… На этом месте, снова по желанию одной лишь своей широкой личности, Никита Сергеевич задумал построить семиэтажную гостиницу. Вполне логичный поступок для нового русского режиссёра – надо же куда-то селить приезжающих на Московский кинофестиваль? Ну, и в промежутках денежки зарабатывать, не пустовать же апартаментам… Вот беда только – москвичи из окружающих домов воспротивились, стали блокировать стройку, вызвали и наше подкрепление левофронтовское. И не дали собственнику Михалкову действовать «по праву». Скандал дошёл до Собянина, стройку заморозили – но что это всё великому? Ерунда, мелкие проблемки мелких людишек. Он же думает о будущем России!

ТЯЖЁЛ КРЕСТ ИДЕОЛОГА ОБЩЕСТВЕННОГО РЕГРЕССА

Законсервировать! Ведь то, что добывалось трудом многих поколений «в страхе» – сейчас в руках очевидного меньшинства, вальяжного и бесстрашного. Нет ни партии, ни НКВД, ни каких-либо механизмов других для национализации или хотя бы общественного надзора за приватизированным. Этому положению нужна идеология, нужна постоянно поддерживающая статус-кво пропаганда – но вот беда, народ уже на неё не клюёт. Поначалу поплакал – на этой волне самоедства и приплыл к режиссёру «Оскар», награда была своевременной, Запад оценил кинопокаяние советского народа в лице Михалкова. Однако «Предстояние» уже показало иное настроение в обществе: обнаружилось самое плачевное состояние столь требовавшегося Михалкову и его братьям по классу патриотизма – антисоветского, самоедского, побуждающего служить капиталисту. Ведь в прошлом только «подвиг народа» (в Великой Отечественной) – никаких в этом нет заслуг партии и руководства страны, задемонизированного в том числе и фильмами оскароносца… Консерватизм Михалкова в России, как и всякий консерватизм после СССР – есть аутизм. Другим он быть не может – он основан на сильно искажённом видении пройденного обществом пути. И это был путь прогресса прежде всего социального, что консерватор ныне признать не в силах, так как он выступает за сохранение общества в деградировавшем состоянии: «Атмосферой и жизненной средой государственного и общественного развития России должна стать не революционная ломка или контрреволюционная месть, а политическая стабильность и экономический рост, основой которых является просвещённый консерватизм». Политическая стабильность в деградирующем обществе – это как, это нормально? Кому как – власть и прибыли имущим это вполне подходит. Остальным – консерватизм, но никак не право на смену такого режима вымирания-регресса.

Кстати, а где же, на каком месте у михалковских консерваторов просвещение? «Культ определяет культуру» – вот как намерен просвещать нацию её пастырь. Это уж бред откровенный. Какой культ, дяденька? Мы по конституции живём в светском государстве – это что ещё за теократия вылезла? Вот оно, просвещение по-консерваторски. Его вообще нет в манифесте – так как именно знание-то и наступает на пятки консерватизму, извращённо, в свою буржуазную пользу трактующему советский период, превосходящий нынешний по уровню образованности, по развитости науки, по эпохальным научно-техническим достижениям. Просвещение или консерватизм – вот дилемма, которую мыслитель Михалков преодолеть не в состоянии. Бытие определяет сознание, что и говорить.

Очень сложный, беспрецедентный в истории России аппендикс, благодаря которому стали возможны такие, как Михалков – рано или поздно будет отсечён обществом. Именно этого Михалковы боятся, это революционное, коммунистическое вытаптывают в массах своим «искусством» – ведь стремление к свободе и прогрессу в начале двадцатого века видится ему самой страшной крамолой, ведь осуществление прогрессивных деяний советской власти он и ему подобные тут же клеймят как чуть ли не рабский труд. Эти пропагандистские приёмы становятся всё более явными по прошествии двадцати лет простоя России в стойле Истории. «Сам дурак» называется приём. Из Постэпохи наёмного труда хозяева жизни видят социалистические стройки Эпохи сплошь трудом рабов, ага… Социалистическое строительство для них в принципе непостижимо – ибо оно опровергает самый базис их существования. Тот самый энтузиазм, коллективизм, бескорыстие в устремлении к общему, причём к материально-общему. К домам-коммунам, электростанциям, заводам, которые строили вчерашние безграмотные в лаптях… Но какое же может быть у этих людей, которых Михалков не только видел, но и играл («Сибириада») – воодушевление? Какое у них «право»?! Нет у них права – даже на место в михалковской историографии. Никакой общественной собственности, только частная собственность – святая, как Русь…

Общее у народа может быть только духовным. Так возникает главный консервант в михалковском рецепте – да-да, именно теряя некогда всеобщие по советской конституции заводы, дома отдыха, целые республики, очень много тараторили о духовности. Теряли страну, зато возрождали духовность – видимо, чтоб питаться святым духом одним.

Банкротство не просто консерватизма в регрессирующем обществе – банкротство всей системы, воздвигнутой на руинах социализма – сильно отрезвит Никиту Михалкова. Когда общество портится, бродит – его нельзя консервировать, оно вышибет любую пробку или крышку. Да, вопрос пока открыт – кто будет банкротить власть, кто шарахнет не пробкой шампанского на элитной тусовке, а новой «Авророй»… Но даже манифест оскароносца хорошо показал, что ни позиций для наступления, ни окопов для отступления у новорусской власти и прислуги этой власти не осталось. Контрреволюция в два этапа – первый был либеральным, второй консерваторский – вот и вся нехитрая комбинация класса Михалковых, которую ныне он пытается настичь теорией, смехотворно противопоставляясь либерализму, но повторяя его же постулаты: «Личность является не средством, а целью общественного и государственного развития». Вот это и есть подлинный культ личности – в логическом завершении культ олигарха в стране, утратившей социализм, то есть приоритет общественного над личным. И культ этот – да, определяет культуру, тут Михалков не врёт. Им нужна культура повиновения ограбленных, эксплуатируемых масс – вот о чём манифест.

И уже смехотворно звучит дружеское в адрес Зюганова высказывание о «революционной сущности КПРФ» – это просто стыдно. Свою сущность эта партия показала, отдав в руки ОМОНа союзников по левому движению 7 ноября, заявив, что «эти нами на демонстрацию не приглашались». Демонстрация для Зюганова и его партии – частная собственность, видимо. У одного из недопущенных, левофронтовца Василия Кузьмина, разбит нос. Не ногой Михалкова, правда, рукой омоновца – но вполне в духе «просвещённого» консерватизма.

Он не в состоянии, отказавшись от теории «Карла Марла» (так – в «Статском советнике»), увидеть общество в целом, они боятся этого целого, этих вымерших деревень и республик, нахлынувших в Москву гастарбайтерами – ибо для них свято только частное, части бывшей соцсобственности, ими приватизированные, корешки. А кому достались вершки – терпите долю свою, служите, как и богатеи, с надлежащим усердием Богу и Отечеству. Кто-то выкачивает из этого отечества нефть и газ (и странное дело – они-то и в Кремле!), кто-то строит гостиницы – так все и «служат» этому подозрительному отечеству.

«Барина надо уважать!» Вот вся их общественная идея. Налог на диски, идущий прямо в казну Михалкова – это даже не позапрошлый, столь возлюбленный режиссёром век, это просто средневековье. Но уж – чем богаты… Только плётка и духовность. Не хотите второго – получайте первой. И хорошо, если плёткой. А то ведь можно и как рабочие на берегу Лены. Кажется, те события и родили один псевдоним, которого и в своей историографии, и в жизни Михалков и его собратья по положению сторонятся, как черти ладана…

Народ всегда даёт клички точно, метко – и становятся они несмываемыми. Вспомним, как в фильме Рязанова Мерзляев стал Мерзяевым – и поймём, как боровшийся за очередную привилегию, за мигалку, дарованную Министерством обороны, Михалков стал Мигалковым. Молва шельму метит.

Не могу в заключение не процитировать своего коллегу слева, Илью Федосеева:

«Да чего там говорить: даже такой титан, как Гоголь, заделавшись консерватором, стал настолько нелеп и жалок, что превратился в собственного персонажа. Неизвестная глава «Мёртвых душ»: Чичиков приезжает в имение к помещику Гоголю, который сводит его с ума наставлениями о том, что мёртвые души надо скупать исключительно православно, с цитатами из Евангелия. Собственно, как только некто записался в консерваторы – можно считать его человеком конченым. В российских условиях нет ничего страшнее консерватизма, поскольку он главное зло в нашей жизни, от которого надо любой ценой избавиться, объявляет добром. В ход идут духовность, нравственность, соборность и многие другие сти. А суть проста и незатейлива – то самое «тащить и не пущать». Вот почему для борьбы с консерватизмом я считаю допустимым и даже желательным альянс с либералами. Не со всякими, разумеется, но… А Мигалков полезен именно в силу своей глупости: что у других на уме, то у него на языке».

Дмитрий ЧЁРНЫЙ
Иллюстрации предоставлены автором