В продолжение темы

№ 2010 / 47, 23.02.2015

Со­сто­я­ние по­эзии се­го­дня пла­чев­но, ес­ли не без­на­дёж­но.
«Все­гда бы­ло так, но не все­гда бы­ло толь­ко так». Эту фра­зу, пре­крас­но ха­рак­те­ри­зу­ю­щую со­сто­я­ние со­вре­мен­ной по­эзии, я, сам мно­го ду­мав­ший о чём-то по­доб­ном, встре­тил в пре­дис­ло­вии В.То­по­ро­ва к сбор­ни­ку «Пе­тер­бург­ская по­эти­че­с­кая фор­ма­ция».

Состояние поэзии сегодня плачевно, если не безнадёжно.

«Всегда было так, но не всегда было только так». Эту фразу, прекрасно характеризующую состояние современной поэзии, я, сам много думавший о чём-то подобном, встретил в предисловии В.Топорова к сборнику «Петербургская поэтическая формация». Сборник этот представляет «срез современной петербургской поэзии» – 122-х (!) авторов, тексты большинства из которых поражают творческой беспомощностью и бессодержательностью.

Графомания была всегда. Слишком легко и заманчиво взять ручку, блокнот, срифмовать «кеды и полукеды» (а можно и вообще не рифмовать) и считать себя любимцем муз, приобретая символический статус «творческого человека». Слишком уязвима поэзия в этом смысле, наиболее уязвима из всех видов искусств. Поэтому, встречая человека, который не пишет стихов (а таких мало), я благодарно жму ему руку. Но, помимо кучи такого разного и пёстрого на первый взгляд и такого ужасающе одинаково серого при ближайшем рассмотрении стихотворного ширпотреба, всегда было что-то ещё, всегда была некая щёлочка, через которую задыхающийся от непонимания поэт мог вдохнуть свежего воздуха. Сейчас эта щёлочка забита серым цементом бесчисленных текстов-текстов-текстов – именно текстов, но не стихотворений. Такого масштаба профанация изящной словесности не принимала ещё никогда.

А корни всего этого – в непрофессионализме, который сегодня никак не осуждается, если не культивируется. Эстетические критерии оценки качества размыты донельзя. Стихотворец сегодня «самоназначает» себя поэтом. Поэтому прогноз того же Топорова из того же предисловия столь же горестен, сколь и справедлив: «Армия графоманов (над которой некогда издевался ещё Мандельштам), профессиональный цех поэзии (по Гумилёву), поэтическая секция Союза писателей («серая сотня»), самодеятельные кружки, ЛИТО, арт-кафе и шапито – всё это станет одной-единственной ризомой (грибницей), гарантирующей и боровику, и лисичке, и поганке, и какому-нибудь мухомору-подосиновику пусть и не спасительное, но утешительное равенство. В поэзию – в никому не нужную поэзию – будут приходить (и уже приходят!) в заявительном порядке!

Я объявляю себя поэтом, значит, я поэт. И я ничем не хуже тебя. И любого другого. Ну разве что хуже Пушкина, но он умер. И, может быть, хуже Бродского, но он умер тоже… Хотя, что касается Бродского, это ещё смотря как посмотреть…».

Не последнюю роль в этой (давайте называть вещи своими именами) культурной катастрофе играет фактическая гибель литературной критики и как института, и (что более важно) как особого вида литературного творчества. Вместо адекватного, квалифицированного анализа и оценки художественного текста нынешняя критика большей частью ставит себе задачу сделать произведению рекламу или антирекламу (по сути, ещё более действенную рекламу). Я – конечно, не Белинский, не А.Григорьев, не Розанов, не Чуковский и не Воронский. Но я, приступая к очередной рецензии (а работаю я в основном с поэзией), честно пытаюсь понять рецензируемого автора и выстраиваю свои тексты так, чтобы моё слово звучало «сквозь» его слово. На мой взгляд, это наиболее глубокий и эффективный способ проникновения в таинство индивидуального способа стихо-творения. А вот Д.Кузьмин считает мои рецензии «невменяемыми». Ну, во-первых, меня очень радует, что он их хотя бы читает, это уже неплохо. А во-вторых, во времена глобальной подмены ценностей всё нормальное и здоровое кажется «невменяемым». Нынче у нас залог абсолютной «вменяемости» – это залить ни в чём не повинный лист бумаги спермой и слюной, мелкотравчатыми недоэмоциями, перемешать всё это с цитатой из Сартра, ну и матом, что ли, поперчить под конец. В одной из своих статей И.Шайтанов проделал забавный эксперимент: описав способ создания современного стихотворения, он прямо на глазах у читателя за 15 минут по вышеуказанному «рецепту» создаёт опус, ничем не отличимый от творений тысяч и тысяч сегодняшних версификаторов, гордо именующих себя поэтами.

Прошу заметить, что я не абсолютизирую, а говорю о ведущих тенденциях, о том, что подавляющее большинство путей, по которым идёт сегодняшняя поэзия – пути тупиковые. Я говорю об общей ситуации. И в этом смысле (дабы не сочли меня злобным ортодоксом) мне откровенно и одинаково несимпатичны как нынешний «авангард», представляющий собой неумелые перепевы находок, давным-давно сделанных обэриутами или метаметафористами, так и «классическая» линия. Это разделение вообще условно и непродуктивно. К примеру, классичнейший поэт Ю.Кузнецов во многих смыслах будет поавангардней современных гиперавангардистов. Просто есть поэзия и есть непоэзия.

«Всегда было так, но не всегда было только так». Вот в этом «только» – вся соль. При всём кажущемся многообразии современных поэтических систем, все они укладываются в одно прокрустово ложе, а альтернативы не видно. В поисках этой альтернативы стоит начать с того, чтобы посмотреть правде в глаза и однозначно диагностировать гибель поэзии. А в процессе диагностирования, глядишь, и какие-нибудь пути возрождения нарисуются.

Хотелось бы верить в лучшее, но пока что-то не верится…

Константин КОМАРОВ