Цифра теснит букву.

№ 2010 / 51, 23.02.2015

Се­го­дня вез­де и всю­ду до­ми­ни­ру­ет ци­ф­ра. В цен­т­ре Моск­вы – ми­га­ние ви­део­рек­ла­мы, по­сто­ян­ная сме­на сю­же­тов, но­ме­ра те­ле­фо­нов на рас­тяж­ках, от­счёт по се­кун­до­ме­ру вре­ме­ни на пе­ре­ход улиц и дви­же­ние транс­пор­та.

Чем это грозит человечеству?

Сегодня везде и всюду доминирует цифра. В центре Москвы – мигание видеорекламы, постоянная смена сюжетов, номера телефонов на растяжках, отсчёт по секундомеру времени на переход улиц и движение транспорта. С каждый днём цифровая цивилизация отодвигает в сторону цивилизацию словесную. Когда-то, в глубокой древности, люди создали язык – как считают лингвисты, около трёх десятков слов, и с того времени спираль человеческой истории стала стремительно раскручиваться. Немота «тёмных» тысячелетий закончилась, и пусть впереди была дописьменная эпоха, «шаги прогресса» стали ускоряться, чтобы воплотиться в знаках и символах, клинописи и иероглифах, словах и цифрах.

Конечно, и на заре цивилизаций цифра шла рядом, и всё же главным было слово. Религия и литература, философия и политика – все эти сферы, имели, прежде всего, словесные выражения. Удивительная пластичность, выразительность слова, его способность создавать и архивировать простые и сложные образы, «самовосстанавливающиеся» у читателя или слушателя, вознесла творцов художественных произведений на духовный Олимп. Великие писатели прошлого – заслуженные гении человечества. Они скрепляли пространство и время, описывали мир во всём его многообразии, размышляли о Боге и не забывали о «маленьком человеке». На страницах книг звучала музыка горних сфер и оживали картины величественных битв – пусть писатель не был композитором или живописцем, но универсальный характер слова позволял передать ему и тончайшие оттенки чувств, и грубые инстинкты, и героизм высоких натур, и нравственное падение отдельных личностей, и национальный характер целых народов.

Развитие массового образования, появление кинематографа и его бурный рост, исследования и открытия в области физики элементарных частиц, мировые войны, использование Гитлером манипулятивных техник в пропаганде – все эти процессы стали предвестниками изменения положения роли художественного слова в обществе. Мы находимся в центре этого потока, всё ещё колеблемся на границе двух миров – цифрового и словесного, и всё же произошедшие изменения очевидны – художественное слово и его творец, писатель, уже оттеснены на периферию общественного сознания.

Чем же грозит доминирование цифры человечеству? И какова роль художественного слова в заданных обстоятельствах?

Рис. Алексея ТАЛИМОНОВА

Мы знаем, что мировая торговля и глобализация основаны на доминантной энергии, которой сегодня является нефть, а вчера был уголь. Совсем недавно в границах владычицы морей – Британской империи – никогда не заходило солнце, а ныне мировым гегемоном стала Америка. Лидерство в экономике, небольшие потери населения в мировых войнах, нацеленность на освоение новых технологий, всё это позволило американцам стать первооткрывателями информационной эры. Роль медиа (заказного слова, помноженного на мощь цифры) становится принципиально иной: информационные войны позволяют вести бой «малой кровью» и успешно сокрушать противника (СССР, Югославия, Ирак), а кино и телевидение легко вербуют новых сторонников, уводят их в лабиринты «фабрики грёз», очаровывают, подчиняют, лишают воли и прививают новые ценности.

А что же литература?! По большому счёту, писатели (в их традиционном, русско-советском понимании – властители дум, духовные вожди и «совести нации») чужие на этом празднике жизни. В советское время литература соперничала с религией и даже частично заменяла её. Писатели создавали новые смыслы, выговаривали идеи, вели за собой, были полководцами в идеологических битвах. Сегодня художественное слово становится лишь одним из сегментов информационного воздействия на человека, по правде говоря, не очень крупным и маловлиятельным.

Этот процесс «ужимания» воздействия художественного слова захватил всю западную цивилизацию, в России же, как в стране, судорожно догоняющей зады мирового пост-империализма, он выражен рельефней и чётче. Надо признать, что и сами литераторы этому сильно помогают: бесконечными судами и склоками вокруг остатков писательской собственности, деградацией творческих союзов, идеологической ангажированностью и готовностью служить его величеству рублю (доллару), сосредоточенностью на личных (частных и мелких) комплексах и переживаниях.

Занятия литературой ещё смутно-почётны в общественном сознании, но уже безденежны в цифровом выражении. Девальвированное в 90-е годы наплывом «бесплатной рабочей силы» (пусть даже и низкоквалифицированной) писательство не приносит даже сносных средств к существованию (на достойное вознаграждение литературного труда в нынешней России могут рассчитывать не более 30–40 авторов). Вот почему для человека, ступившего на этот безнадёжный путь, так важна задача – наращивание некоего «имени», «медийного капитала», который, между прочим, имеет вполне реальное цифровое (и денежное) выражение. Многие современные писатели, кстати говоря, работники медиа, журналисты. Роман Сенчин, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Юрий Поляков – этот список можно продолжить другими именами, в том числе и моим собственным.

Почему же так сжалась, «скукожилась» роль художественного слова? Писатель (по основному месту работы – журналист) Екатерина Глушик подсчитала, что бюджет одного только фильма Никиты Михалкова «Предстояние» (снят на государственные деньги) больше, чем средства, потраченные на издание всей годовой номенклатуры художественной и научно-популярной литературы в России.

«1 200 млн. рублей на один фильм… 100 тыс. наименований книг. То есть одному Михалкову выделяют столько, сколько стоило бы издание всех этих книг! В среднем – 120 тыс. рублей на книгу! Около ста тысяч авторов книг или авторских коллективов не получают сумму, что выделяется одному режиссёру. Занимательная математика. Только ли математика? Уж не юриспруденция ли?»

Очевидна протекционистская политика государства по отношению к кино и равнодушие властей к художественному слову. Не будем в данном случае обсуждать творческий результат, полученный от «Предстояния», отметим следующее: наша власть, которая ничего не делает себе в убыток, вполне осознаёт, что в цифровую эру кино (если, конечно, оно профессионально снято) это некая «пушка», стратегическое информационное оружие, по сравнению с которым малотиражные писания литераторов (особенно если для писателей создать экономические условия, «несовместимые с жизнью») являются кустарными луками аборигенов или, в лучшем случае, снайперскими винтовками. Достаточно взглянуть на прокатную историю фильма «Аватар» – его посмотрело 120 миллионов зрителей во всём мире, и он, без сомнения, повлиял на умы, стал духовным событием для глобализированного человечества.

С другой стороны, «ужатие» территории слова имеет отчасти и объективный характер. Точно так же, как нам не приходится ждать новых географических открытий на планете Земля, так и мир души человеческой во всём его многообразии детально исследован и описан художественной литературой, как в типическом проявлении характеров, так и в «вывихах» сознания, поведения и пр. Открытие Америки Колумбом обогатило Старый свет, колониальная Индия стала донором Британии, с африканских берегов везли рабов и т.п. – на место первопроходцев и исследователей пришли дельцы и конкистадоры. Открытия, сделанные писателями на пространствах человеческой души, позволили создать пропагандистам и политтехнологам эффективные методики манипуляции сознанием, информационное оружие, разрушающие архетипы целых наций и народов.

О том, что материк человеческой души освоен, наглядно свидетельствует так называемое «современное искусство» – дизайнерские конструкции, стремящиеся выразить одномерную, как правило, сиюминутную идею с помощью инсталляций, в которых часто применяются видеоэффекты. Эти же процессы прослеживаются и в музыке – создание компьютерных интерактивных композиций, в литературе, где популярность набирают «писатели блогосферы».

Но мозг человека – не проходной двор, в него много не набьёшь. Психологи установили, что в день мы можем усваивать не более 20–22 новых информационных посланий, избыточные «месседжи» механизмы саморегуляции блокируют, защищая организм от «перегрева». С этой точки зрения, видеосообщения для человека более комфортны, поскольку поступают уже в «готовом» виде, не требующем включения операции «образной разархивации» слова. Важно помнить, что печатное слово – не такой уж укоренённый в человеческом мозге стереотип – до ХХ века грамотность не была достоянием большинства, а систематическое чтение, тем более художественной литературы, было прерогативой интеллектуальной элиты, а не масс. Так что готовность, с какой большинство человечества отказывается от чтения в пользу более лёгких видов потребления информации и художественных образов, а именно в пользу видео, вполне объяснима. Другое дело, что «воздействие телевидения состоит в том, что с помощью мелькающих в телевизоре картинок человеку навязывают готовые образы. А всё мышление человека – образное. Причём, как отмечал выдающийся русский учёный Алексей Ухтомский, образы создаются всем организмом, включая душу человека. Так что тот, кто владеет телевидением, владеет и душой», – замечает один из создателей советского ТВ Леонид Хромов. Можно также провести такую аналогию: слово – это «лошадь», видео – «автомобиль». Разумеется, лошадь «экологичнее» машины, но «жигули» быстрее скакуна, и человечество выбирает более эффективное средство передвижения. Душа, конечно, дороже комфорта, но, увы, не для большинства людей…

На наших глазах планетарными географами стали программисты, а инженерами человеческих душ – создатели компьютерных игр. Научная фантастика ныне переживает упадок жанра, поскольку не поспевает за скоростью «цифровых изменений»: десять лет назад мобильный телефон был дорогой игрушкой для избранных, а сегодня сотовая связь доступна для трети жителей самого бедного на планете африканского континента. Полуграмотные, они уже владеют цифрой! Бурный расцвет переживает «фэнтези» – жанр литературы, в котором действие происходит в вымышленном («потустороннем») мире. Это можно трактовать и так – протестные «души» ищут иные образные пространства, чем те, которые даёт им нынешняя, в том числе и цифровая, реальность. Статистика сайта «Самиздат» впечатляет: прозаики-фэнтэзисты – абсолютные лидеры по числу представленных произведений (более 50 тыс. файлов). Для сравнения данные о другой жанровой литературе: детективы – 5 тыс. произведений, любовный роман – 6 тыс., сказки – 12 тыс., постмодернизм – 1,4 тыс. Перед нами картина «коллективного бессознательного» самодеятельного «коллективного автора». Этих людей не останавливает несоизмеримость затраченного труда и полученного результата. Чем же для них является художественное слово? Видом личной психотерапии? Возможностью высказаться? Фактом «медитации» и «прорыва» в иной мир?

И всё же это величайшая загадка: почему человечество выбирает не ключевую воду, а сдобренную химическими присадками газировку; почему сбивается в противоестественные людской природе мегаполисы, а не организовывает свою жизнь в согласии с природой; почему отдаёт предпочтение не глубокому и честному рассказу (Всеволод Иванов, «В Ледяном походе»), а коммерческой поделке (фильм «Адмирал»)?

Но, впрочем, так ли уж безупречно было наше слово? Когда-то, на заре человечества, слова имели глубокий и вполне определённый смысл, они несли огромную силу воздействия. Но со временем произошла девальвация – история литературы украшена не только шедеврами, но и лживыми и пустыми книгами, а профессия журналиста в массовом общественном сознании справедливо считается продажной. Цифра кажется более надёжной, определённой и точной в отличие от девальвированного слова; цифра, конечно, не допускает никакой «свободы», и тем более, никакого «выбора», обещая взамен чёткость и порядок – как на пресловутом штрих-коде.

Оцифрованное человечество уже не ищет ни смысла жизни, ни национальной идеи – поиски последней в России, вспыхнувшие было в середине 90-х годов, вдруг плавно сошли на нет. Это говорит только об одном – национальная идея «найдена», в обществе достигнут «консенсус»; большинство молчаливо соглашается с тем, что суть смысла существования страны и человека – в увеличении его личной «цифры» (списки олигархов с их материальными активами, списки политиков с их «рейтингами» и пр.). «Простой» человек как трудовая единица ещё интересен обществу, но как обладатель уникального духовного мира – уже нет. Правда, Бог никогда не был цифрой, но всегда Словом; безбожные литературные эпохи (например, советская) всё-таки несли идеальную надобыденную культовость, пусть даже и враждующую с традиционной религиозностью. А вот в оцифрованном мире Богу не находится места, религия, как и художественная литература, превращается в некий весьма смутный (и «смирный») сегмент общественного сознания.

Лидия СЫЧЁВА