Возвращение из плена

№ 2010 / 52, 23.02.2015

В этой жизни всё работало против Степана Злобина. В юности он примыкал к эсерам, в коллективизацию усомнился в верности генеральной линии большевистской партии, в войну попал в немецкий плен, в 50-е годы поддержал не почвенников, а либералов…

В этой жизни всё работало против Степана Злобина. В юности он примыкал к эсерам, в коллективизацию усомнился в верности генеральной линии большевистской партии, в войну попал в немецкий плен, в 50-е годы поддержал не почвенников, а либералов… Что сохранило его как писателя? Чутьё. Когда Злобин понимал, что у него получался «непроходняк», он тут же мобилизовывася, отодвигал крамольную вещь в сторону и с энтузиазмом брался за новую книгу, которая уже в полной мере отвечала всем партийным установкам.

Степан ЗЛОБИН

Степан Павлович Злобин родился 11 (по новому стилю 24) ноября 1903 года в Москве. Его отец был студентом-медиком. Мать – дочь одного из лидеров сибирского областничества Николая Ядринцева.

Родители Злобина с юности бились за революцию. А их сыном чуть ли не с пелёнок занимались то бабушка, то вообще какие-то чужие люди. Мальчишку постоянно перемещали из Москвы то в Рязань, то в Башкирию.

Первым доигрался отец Злобина. Когда именно власть упекла молодого медика в Сибирь, Степан Злобин так и не запомнил. Зато на всю жизнь ему врезалась в память Бутырская тюрьма, куда в 1910 году упрятали его мать. «Она, – вспоминал Злобин, – затеяла со мною такую игру, что я – издатель, а мать и её товарищи по заключению – мои сотрудники, и я «издавал» журнал, для которого они присылали рассказы, стихи и рисунки. Их эта игра забавляла». Впоследствии мать Злобина получила каторжный приговор, который был заменён на «вечное поселение» в Сибири.

Сибирь разлучила родителей парня. Отец потом вторично женился на какой-то пламенной большевичке и осел в Уфе. Но в первую мировую войну его призвали на фронт, и там у бывшего медика окончательно раскрылись глаза. Во всяком случае, летом 1917 года он уже переметнулся к правым эсерам и на митингах вовсю клеймил Ленина как немецкого пособника.

С эсеров потом начал и Степан Злобин. Но он вовремя сориентировался и в нужный момент успел записаться в красную гвардию. В гражданскую войну парень окончательно бросил Рязанское реальное училище. Ему понравилось заниматься живописью в мастерской Малявина.

В августе 1920 года Злобин поступил в Московский промышленно-экономический техникум, но тут у него обострился туберкулёз, и учёбу пришлось оставить. Вторую попытку продолжить образование он предпринял уже в 1921 году, записавшись в Высший литературно-художественный институт имени Брюсова.

Однако в Москве Злобин так и не прижился. Поэтому сразу после института он вернулся в Уфу. Вспомнив свои мальчишеские впечатления, Злобин взялся за роман «Дороги» о революционных преобразованиях на Южном Урале. Но тут началась коллективизация. Молодой писатель понял, что его книга в новые процессы никак не вписывается, и, чтобы избежать разгрома, он сам предложил готовую вёрстку рассыпать.

Куда больше повезло другой повести Злобина – «Салават Юлаев». Тут автор уж всем угодил: и центральной власти, и башкирам.

Параллельно с книгой о Юлаеве Злобин попытался заниматься экономикой лесного хозяйства. Он даже поступил на заочное отделение лесного факультета в Воронежский сльхозинститут. Студенческий материал должен был стать основой его третьего романа. Но в издательстве «Молодая гвардия» рукопись признали «нетипичной».

Туберкулёз так и не позволил Злобину сделать карьеру в лесном хозяйстве. Он вернулся в Москву и устроился редактором радиовещания для детей. Маршак разглядел в нём талант организатора детской литературы и сделал его ответственным секретарём секции детских писателей. Но Злобин вскоре предпочёл эмигрировать в историю.

Посоветовавшись с профессором М.Н. Тихомировым, Злобин собрался реконструировать Псковское восстание 1650 года. Но издателей древний Псков почему-то не грел. Они хотели, чтобы автор отложил первые главы своего романа «Остров Буян» в сторону и переключился на Ермака. Но все карты спутали киношники, предложив писателю экранизировать «Салавата Юлаева». Взявшись за сценарий, он вдруг зажёгся Разиным.

Первый вариант романа о Разине Злобин закончил к 1941 году. Книгу планировало выпустить издательство «Советский писатель». Автор даже успел получить аванс. Но в последний момент Злобин отказался сдать свою рукопись в типографию. Он решил всё переписать. Его не остановил даже иск в суд. Ему легче оказалось вернуть издателям аванс.

Летом сорок первого года Злобин вступил в ополчение. Но вскоре его перебросили в армейскую печать под Вязьму.

Уже в 1965 году Злобин в своей автобиографии писал: «В фашистском окружении под Вязьмой за десять дней пришлось пережить столько, что хватило бы на несколько лет: отступал, был пулемётчиком в круговой обороне, стоял в заградительном отряде и работал по формированию… Спасаясь овражками в составе малочисленной группы, был контужен, засыпан взрывом в окопе, откопан без сознания, снова шёл с обозом, наконец, во время ночного свирепого обстрела санитарного обоза фашистскими танками, ещё раз был ранен и оказался в плену у гитлеровцев. В течение трёх лет друзья и родные считали меня погибшим» («Советские писатели: Автобиографии», том 4, М., 1972).

После пленения Злобин оказался в Минске в госпитале при лагере военнопленных. Он попытался организовать побег. Кроме того, писатель даже в условиях лагеря сумел наладить выпуск рукописной газеты «Пленная правда». Но его выдал провокатор-врач. И немцы перегнали бунтаря в Германию.

За подпольную работу Злобину грозила смертная казнь. Поэтому осенью 1944 года французские и итальянские пленные врачи помогли ему перевестись в лазарет. В октябре 1944 года он был всунут в эшелон туберкулёзников и отправлен в Лодзь. Там его в январе 1945 года освободила красная армия.

В Москве Злобин застал, по его словам, «тяжело больную жену, разорённый дом, сына-подростка, отбившегося от рук и от учения». Первым делом он довёл до ума и отдал в издательство роман «Остров Буян». Потом писатель решил рассказать о своей войне. Но в «Новом мире», когда прочитали первые десять листов из его великой книги, сказали, что он ничего не понял. Тема плена тогда ещё была под запретом.

Свою главную книгу – роман «Степан Разин» Злобин выпустил в 1950 году. Подхалимы сразу выдвинули эту книгу на Сталинскую премию. Они уже знали от Поскрёбышева, что вождю эта вещь очень понравилась.

Обсуждение соискателей произошло в марте 1952 года в кабинете Сталина. Вождь сразу разговор начал с романа Злобина. Он, как вспоминал в своих мемуарах Константин Симонов, подчеркнул: «Злобин хорошо вскрыл разницу между крестьянской и казачьей основой движения Разина. Злобин это вскрыл впервые в литературе и сделал это хорошо. Вообще, из трёх движений – Разина, Пугачёва и Болотникова – только одно движение Болотникова было, собственно, крестьянской революцией. А движение Разина и движение Пугачёва были движениями с сильным казачьим оттенком. И Разин, и Пугачёв терпели союз с крестьянами, лишь мирились с ним, они не понимали всей силы, всей мощи крестьянского движения».

После такого вступления уже никто не сомневался, что кому-кому, а Злобину Сталинская премия первой степени обеспечена. И вдруг слово взял член политбюро Георгий Маленков. Он напомнил Сталину, что Злобин был в плену и якобы в немецком лагере плохо себя показал. «Услышав сказанное, – вспоминал Симонов, – Сталин остановился – он в это время ходил – и долго молчал. Потом пошёл между рядами мимо нас – один раз вперёд и назад, другой раз вперёд и назад, третий – и только тогда, прервав молчание, вдруг задал негромкий, но в полной тишине прозвучавший достаточно громко вопрос, адресованный не нам, а самому себе.

– Простить… – прошёл дальше, развернулся и, опять приостановившись, докончил – …или не простить?

И опять пошёл. Не знаю, сколько это заняло времени, может быть, и совсем немного, но от возникшего напряжения всё это казалось нестерпимо долгим.

– Простить или не простить? – снова повторил Сталин, теперь уже не разделяя двух половинок фразы.

Опять пошёл, опять вернулся. Опять с той же самой интонацией повторил:

– Простить или не простить?

Два или три раза прошёлся взад и вперёд и, отвечая сам себе, сказал:

– Простить.

Так на наших глазах, при нас, впервые Сталиным единолично решалась судьба человека, которого мы знали, книгу которого читали. Я знал Злобина меньше, чем другие, к книге его был равнодушен, к нему самому не питал ни симпатии, ни антипатии, но само это ощущение, что вот тут, на твоих глазах, решается судьба человека – быть или не быть ему, потому что «простить или не простить» произносилось с такой интонацией, за которой стояла, как мне тогда казалось, с одной стороны, Сталинская премия, а с другой – лагерь, а может быть, и смерть. Во всём этом было нечто угнетающе-страшное, тягостное».

Получив Сталинскую премию первой степени, Злобин взялся за книгу о событиях 1905 года. Но вскоре умер Сталин, и писатель вернулся к воспоминаниям о войне, назвав новый роман «Пропавшие без вести».

Злобин поверил в то, что «оттепель» пришла всерьёз и надолго. Но уже в 1963 году в стране заметно похолодало. Злобин не выдержал и в конце марта отправил Никите Хрущёву письмо. Он недоумевал, почему руководитель Москвы Н.Егорычев публично поддержал лишь одну литературную группировку, в которую входили Леонид Соболев, Анатолий Софронов, Василий Смирнов, Николай Грибачёв, Всеволод Кочетов и Владимир Ермилов. Поразительно, но Хрущёв смолчал. Злобину протест фактически сошёл с рук. Может, партийные вожди знали, что писатель уже был смертельно болен.

Умер Злобин 15 сентября 1965 года в Москве.

Вячеслав ОГРЫЗКО