Изумляемся вместе с Сергеем Шаргуновым

№ 2011 / 5, 23.02.2015

Георгию Калинину уже за восемьдесят лет. Это писатель недооценённый и по-настоящему не прочитанный. Его книги выходили и в советское время, и позднее, но, конечно, он достоин гораздо большего внимания и признания.

Калинин знает, что такое голод

Книга «День един» составлена из трёх частей, в каждой из которых повести и рассказы о разном. Первая часть – самая пронзительная – воспоминания о ленинградской блокаде, пережитой в десять лет. Вторая – так скажем: любовно-психологическая. Третья часть – религиозная.

Начнём с последней части. Писатель размышляет над евангельскими сюжетами, а в очерке «Пойди и посмотри» пишет о знаменитом Зейтунском чуде – явлениях Богородицы под Каиром, случившихся в 1968 году. И здесь же трогающая сердце история о старике, в годы безбожия умирающем в среднерусском городишке. Тот требует от сына «сыскать попа». Наконец, удаётся привезти священника. Сын выходит, чтобы не мешать исповеди, но подслушивает.

«И донёсся к нему горячий, хриплослёзный шёпот отца. Уловил лишь отдельные его слова, но какие – смерть, расстрел, расстрелять».

Вторая часть книги впечатлила меня меньше: повесть о сёстрах-близняшках, которые в зеркальном подражании дошли до того, что правые руки свои наградили одинаковыми царапинами. Или галлюциногенный рассказ: герой сидит в кинотеатре вдвоём с розово-золотистой барышней, но неожиданно вламывается танк, и приходится с танком биться, и когда танк вспыхивает, из него выпрыгивает червивый монстр-фашист, а по окончании войны сеанс продолжается, счастливый и яркий, да только вместо барышни оказывается старуха – ведь утекло слишком много времени.

Самая сильная часть в книге – первая, блокадная. Её бы надо издать отдельно и хорошим тиражом. Калинин знает, что такое пытка голодом. В блокадных повестях – борьба маленького ребёнка за жизнь. Город-призрак. Умирают знакомые, целыми семьями. Мать бывает несколько раз в неделю, потому что работает на заводе сутками. Мальчишка постарше украл хлебные карточки. Смертельная схватка с этим гадом, от которого ещё пахнет ворованным хлебом: двое барахтаются, сцепившись, как жуткие карлики. Обезумевший людоед-прохожий ворвался в дом. Добрые старушки просят спичек, ребёнок злобно отшил, и свою вину вспоминает со стыдом. Прелестная девочка заиндевелыми губами просит безнадёжно одно: «Хлебушка!». Горы из детских голов (тела съели).

Блокадный цикл Калинина напоминает полотна Босха. По художественности эту прозу можно поставить рядом с «Голодом» Кнута Гамсуна, только голод и падение человека тут гораздо масштабнее и страшнее. И здесь же, в блокадном цикле, короткий рассказ «Такая рыба с хвостом», который я бы включил в школьную программу. Отец идёт с маленьким сыном по бескрайнему полю. Ребёнок зачах в городе, и радостно скачет, растворяясь в природе. Отец не думает уж точно о недавнем прошлом – о той обледенелой еловой чурке, которую раскалывал топором, воображая, что это голова главного врага, объявившего нам войну. И вдруг ребёнок выкрикивает знакомое, «отрывистое, как удар топора» имя. Отец просит повторить.

«С гримаской удивлённо-весёлого недоумения, вжав голову в плечи и отвернув её в сторону – Пожалуйста! – ты оттараторил:

– Сегодня утром под мостом поймали Гитлера с хвостом.

– Откуда это у тебя?

– Это мы в садике сочинили.

– А кто такой Гитлер, знаешь?

Словно бы моля о снисхождении, ты поднял на меня доверчивые прозрачно-голубые глаза и тихо, упавшим голосом произнёс:

– Это такая рыба».

Главное в настоящей литературе – это страдание. Книгу Георгия Калинина «День един» определяет блокадная часть. Книга с ломтём чёрного хлеба на обложке.

^{Георгий Калинин. День един. – М.: Сибирская Благозвонница, 2011.}

Кашин написал сказку по мотивам жизни

Олег Кашин – известный журналист, чья известность многократно увеличилась после страшного ноябрьского нападения, когда двое неизвестных избили его железными прутами.

Эта книга была написана ещё до избиения. Кстати, у Кашина выходил уже сборник очерковой публицистики «Всюду жизнь» и сборник портретов престарелых бонз и кумиров «Действовавшие лица». На этот раз вышел роман.

Но и тут Кашин верен себе. Возможно, секрет Кашина был разгадан задолго до его рождения в стихотворении советского якутского поэта Семёна Данилова «Мальчик-всё-наоборот». «Во дворе у нас живёт / Мальчик-всё-наоборот./ Скажешь: «На, возьми конфету»./ Он, конечно, не возьмёт». Вопреки упрёкам недоброжелателей, Кашин всегда против. Он всё время отталкивается – от пошлых клише, от устоявшихся подлых правил, от малодушия и фальши, от предрассудков. Ради подлинного нонконформизма, самостоятельности одиночки, Кашин иногда может занять позицию, которая кому-то покажется «реакционной». И останется всё в той же логике свободного человека – думать от противного, бунтовать против умственной инерции. Собственно, только в этом – быть «Мальчиком-всё-наоборот» – рецепт настоящей журналистики. И именно поэтому, а не вовсе не из-за бойкого, скороговоркой языка или актуальных примет, проза Кашина воспринимается как продолжение его репортажей и статей. Некоторым продолжением автора видится и герой романа, которого жена трогательно называет «предельной сущностью».

Книгу Кашина уже назвали произведением «нового реализма», что меня, конечно, греет. Но я бы назвал роман и фантастикой, и социальным памфлетом. И страшной сказкой на ночь. И постмодернистским текстом со множеством задорных подмигиваний и печальных цитат. Приобретя книгу, вы узнаете о судьбе современного российского учёного-самоучки Карпова, столкнувшегося с хозяевами жизни. Он изобрёл сыворотку, под воздействием которой все, в кого её ни впрысни – люди ли, кошки ли – стремительно вырастают. Отличная сцена: упоротого вакциной циркача вызвал директор.

«Его интересовало только, понимает ли Вася, что если в его трудовой книжке написано «клоун (лилипут)», то он и должен оставаться лилипутом, а если не хочет, то какого чёрта он вообще в этом цирке работает».

Приключения чудо-учёного многообразны: власти, бизнес, криминал, и все они вместе, навалились на бедного и принялись сражаться за него и невероятную жидкость. Карпову сжигают сарай, его бьют, выбивают зуб, куда ж без этого.

«Карпов лежал в коридоре на линолеуме, который стелил ещё дед, и пытался жестами показать, что он готов разговаривать, но, когда на кадыке стоит десантный ботинок, слова застревают в горле».

Впрочем, близкому к элитам инструктору в закрытом пансионате, где пленные дети от инъекций выглядели, как взрослые, повезёт меньше – он попадёт под машину и «умрёт от болевого шока вследствие перелома хребта». Рассказчик держит в напряжении до последней страницы. Кроме занимательной фабулы, изложенной легко и деловито, книга важна другим. В ней рассказано о нашем обществе и «героях времени», преимущественно неприятных, гораздо больше, чем могли бы рассказать репортаж или статья.

И пускай это прозвучит диковато, но, прочитав эту книгу, даже не будучи следователем, вы, может быть, составите для себя фотороботы напавших на Олега Кашина.

^{Олег Кашин. Роисся вперде. – М.: Ад Маргинем, 2011.}

Мамлеев мечтает об инопланетной России

В новом романе прекрасного писателя Юрия Мамлеева он старается, как и в первых своих вещах, сочетать тонкий язык, жёсткую достоверность и запредельную метафизику. И всё-таки – это местами философский, местами социально-исторический текст, а художественная реальность – здесь только фон.

Действие нового романа Мамлеева происходит в Москве 21 века. В центре романа – кружок эзотериков, сложившийся вокруг мистика Александра Меркулова, мастера видеть иные миры. Миры отличаются от нашего прежде всего духовными свойствами, живущие там обладают способностями, которые недоступны землянам. Что-то создано по ошибке, и оттого наиболее привлекательно.

«То, что у нас невозможно, там – норма. И миры тоже там проявлялись, в этой полубезумной вселенной, несущейся, как лошадь, осёдланная Великим Неизвестным».

В романе есть неожиданное прозрение. Мамлеев с присущей ему страстью к острой фантасмагории вдруг предполагает, что Россия не одинока. В непостижимо далёких, отсечённых от нас мирах есть аналоги земных территорий. Значит, там есть и своя Россия. Свои России. Прокляв земную юдоль и полетев прочь на космической карете, ты всё равно будешь притянут Россией, пускай небесной, потусторонней. В романе Мамлеева большое количество диалогов и говорящих фамилий – Сугробов, Шумов, Строгов. И в каждой реплике, короткой и отточенной, звучит будто бы заклинание. По сути, книга заполнена отрывистыми, немного загадочными лозунгами.

«Мы непредсказуемы, и потому нас не раздавить».

Но Мамлеев несомненно умышленно культивирует загадочность. Однажды он сказал, что образ идёт дальше, чем мысль. Хотя все мысли в книге ясны, некоторая очаровательная туманность, вздохи вместо интеллектуального потока, создают впечатление именно что образности, даже поэтичности. Ведь и лозунг может быть таинственным шифром.

Дикие сцены и картины современной жизни даются в романе вспышками, словно адский огонь бросает короткие отблески. Автор увлечён другим – верой в лучшее. Вера в то, что если Россия останется сама собой, то ничего ей не грозит, переливается со страницы на страницу. Эта вера то трогательно-мещанская, бытовая, то совершенно внеземная, литургическая.

Один из сюжетов романа – поиск средств для больной девочки. Удаётся прорвать информационную блокаду (символичное событие), и, к счастью, деньги начинают поступать. Герой Сугробов убеждает больную девочку, что «жить так же интересно, как и умереть». В этом весь Мамлеев! Большая часть его прежней прозы – яркой и умопомрачительной – была про сладкий интерес умирать. С недавних пор он взялся за гораздо более трудную и неблагодарную тему – света и надобности «жить, жить и жить, во что бы то ни стало».

Из этого приятия жизни растёт и оптимизм в отношении будущего страны. Именно концепция мамлеевской России Вечной оправдывает и объясняет любые страдания и безумства, выпадающие ей. Иначе и быть не может – с благословенной родиной, где свобода даётся через боль, свищет ветер, кричат и поют, глотают обжигающие напитки и создают великое искусство. И постоянно мечтают.

Разумеется, для европейских критиков Юрий Мамлеев, несмотря на его почтенный возраст, – это пылкий мечтатель. И книга его для мечтателей. Но для мечтателей – значит для реалистов, если переводить с французского на русский.

^{Юрий Мамлеев. Империя Духа. – М.: Terra Foliata, 2010.}