Кухня дьявола

№ 2011 / 9, 23.02.2015

60 лет назад в Хабаровске проходил ставший знаменитым на весь мир «бактериологический процесс» над японскими высокопоставленными военными врачами и медиками.

60 лет назад в Хабаровске проходил ставший знаменитым на весь мир «бактериологический процесс» над японскими высокопоставленными военными врачами и медиками.

Отряды 731 и 100

Владимир ХРИСТОФОРОВ

В китайском городе Пинфане до сих пор туристам показывают место, где работала бактериологическая японская лаборатория, которую называли «фабрикой смерти» или «кухней дьявола».

На скамье подсудимых оказалось 12 военных преступников, которым предъявлялось обвинение по пункту 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года. В документе провозглашались «Меры наказания немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев». Ответственность предусматривалась в виде смертной казни через повешение.

Казалось бы, если исходить из незадолго до этого состоявшегося Нюрнбергского процесса, по приговору которого были повешены главные военные преступники фашистской Германии, всё было ясно. Но скоротечный пятидневный Хабаровский процесс хранит некую тайну, не разгаданную и поныне. И хотя вина преступников, выразившаяся в нечеловеческих экспериментах на живых людях, была доказана сполна, никто из подсудимых не был приговорён к смертной казни. Так, генерал-лейтенант медицинской службы, доктор медицинских наук, бывший начальник санитарного управления Квантунской армии Кадзицука Рюдзи, генерал-лейтенант, химик-биолог, бывший начальник ветеринарной службы Квантунской армии Такахаси Такаацу и генерал-майор медицинской службы, доктор медицинских наук, начальник производственного отдела отряда № 731 Кавасима Киёси получили по 25 лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Остальные – от 2 до 20 лет.

А что дальше? Лица, осуждённые на непродолжительные сроки, отбыли их полностью и были отправлены на родину. Более того, бывшего санитара-лаборанта отряда 731 Курусиму Юдзи перед отъездом повозили по Москве, показывая разные достопримечательности столицы. Это ладно, пусть помнят… А вот осуждённые на длительные сроки просидели в Ивановской тюрьме (причём в достаточно комфортабельных условиях) только 7 лет. В 1956 году перед отправкой на родину их одели по последней моде, а в Хабаровске в их честь был устроен пышный банкет. Зато, вернувшись на родину, ни один из японских генералов, причастных к разработке бактериологического оружия, не написал никаких мемуаров о «сталинских застенках», хотя им за это предлагались большие гонорары. Как говорится, и на этом спасибо. Большинство из вернувшихся в Японию сделали карьеру и стали уважаемыми людьми.

Николай ЖУКОВ-ВЕРЕЖНИКОВ

Возникает вопрос: почему такая привилегия была дарована японским военным преступникам? Версий немало. В высоких кругах Москвы в 1949 году знали, что вот-вот вновь будет введена смертная казнь, и потому хабаровский процесс надо провести в сжатые сроки. Другая версия: якобы кто-то в Кремле не хотел, чтобы с русскими военнопленными в Японии обошлись бы так же сурово, как планировалось обойтись в СССР. По другим слухам, Советский Союз и США договорились: в случае получения от подследственных военных преступников строго засекреченной информации о разработках бактериологического оружия решили максимально смягчить мягкий приговор. И последнее: даже на известном процессе в Токио в мае 1946 года над японскими военными преступниками ни разу не прозвучало утверждение о том, что Япония вела бактериологическую войну с СССР. Этого действительно не было, велись лишь закрытые эксперименты. Видимо, по этой причине на Токийском процессе вышеуказанную страницу преступлений обошли молчанием. И наконец, после смерти Сталина Хрущёв в середине 50-х начал освобождать миллионы заключённых.

Очень важно сказать, что одну из главных ролей на Хабаровском процессе играл выдающийся советский учёный, в те годы директор Института экспериментальной биологии АМН СССР, академик Николай Жуков-Вережников. Он был главным консультантом Минздрава по особо опасным инфекциям. В последние годы возглавлял исследования по изучению влияния космических полётов на бактерии, клетки и ткани человека. Скончался в Москве в 1981 году в возрасте 73 лет.

И есть ещё один яркий свидетель Хабаровского процесса – переводчик с китайского и японского, советский разведчик, историк, писатель, архивист Георгий Пермяков. Он скончался в Хабаровске в 2005 году в возрасте 88 лет. Его воспоминания, использованные здесь, поистине бесценны.

Но разведка доложила точно…

Была перед войной такая застольная лихая песня «Три танкиста». «Три танкиста – три весёлых друга/ Экипаж машины боевой!»

Правда, припев тут же переиначили: «Три танкиста выпили по триста».

Так вот, в 1932 году Харбин был деморализован страшной вспышкой холеры, которая почему-то не брала японских солдат-оккупантов. Оказывается, им заранее были сделаны прививки именно от холеры. Пошёл слух, что болезнь пустили японцы. Ладно, прошло восемь лет, и на Харбин спустилась эпидемия странного азиатского тифа – болезни более опасной, чем холера. Удалось кому-то выяснить, что началась она в Пинфане, это в 30 километрах юго-западнее Харбина, в окрестностях какой-то фабрики, которую создали японцы.

Не дремали советские разведчики, они практически сразу установили, что за стенами фабрики изготавливается бактериологическое оружие, ведутся научные исследования и эксперименты. Площадь, в которую входили различные полигоны и лаборатории, была весьма немалой – 20 квадратных километров. Штат достигал 3 тысяч человек, естественно, не считая подопытных, которых условно называли «брёвнами». ГРУ СССР (Главное разведывательное управление) выяснило, что на фабрике ежегодно погибало более 600 человек, а действовала фабрика в течение пяти лет. В основном это были китайцы, русские, монголы… «На всякий случай» всё громадное производство было заминировано и в случае каких-то разоблачений могло мгновенно взлететь на воздух. Удар Красной Армии в 45-м был настолько молниеносен, что японцы не смогли воспользоваться бомбами с бациллами холеры и чумы. Свидетельствует главком Квантунской армии Ямада Отодзо: «Советское наступление невероятно быстро подошло к нашим позициям. Примени мы чуму или холеру, сами пострадали бы больше противника. Поэтому я приказал взорвать все бактединицы… А документы приказал сжечь».

Ямада был взят в плен, а вот генералу Исии повезло больше, он попал к американцам, прихватив с собой все тайны производства бакторужия. США удалось избавить его от суда, он там и спокойно умер аж в 1959 году.

Что варилось на «кухне дьявола»?

Так называемый отряд 731 был окружён рвом и забором с колючей проволокой, по которой был пропущен ток высокого напряжения. В центре громадного комплекса находился так называемый блок «ро». Здесь располагались мощности по производству бактерий и проводились исследования их смертоносного действия на людях и животных. В центре находилось двухэтажное бетонное сооружение с камерами для заключённых, на конспиративном языке – «склады для брёвен». В каждую камеру был протянут специальный воздуховод для подачи, в случае такой необходимости, отравляющих веществ. В марте 1945 года эта мера была использована при подавлении бунта русских заключённых. Как мы уже упоминали, до 1942-го года начальником «убойного» отряда был генерал-лейтенант Сиро Исии, потом генерал-майор Масадзи Китано.

Почему мы называем имена военных преступников тех лет? Потому что у некоторых современных историков и политиков есть тенденция смягчить прошлые злодеяния, не ворошить память. Только недавно, к примеру, мы узнали, что наряду с фашистскими злодеями наиболее «отличились» на оккупированных территориях СССР иностранные легионеры (а попросту – подкаблучники Гитлера) из числа финнов, румынов, хорватов, мадьяров, прибалтов… Но это, как поётся в легкомысленной песенке, «секрет для ребят». И вот теперь усиленно загоняются в тень дьявольские злодеяния японцев над пленёнными русскими красноармейцами, причём до начала боевых действий со стороны Советского Союза. Вот выдержка из воспоминаний главного переводчика на Хабаровском бактериологическом процессе Георгия Пермяков: «Слушая показания японских офицеров, некоторые выбегали из зала, теряли сознание. (…) Особый интерес «врачей» вызвала реакция человеческого организма на переохлаждение. «Брёвнам» специально замораживали руки и ноги, а потом лечили. Но спасти конечности удавалось не всегда, их ампутировали. А тела без руки ног и пускали на новые опыты. Потом их расстреливали на скотомогильнике и тут же закапывали.

На полигоне были врыты в землю железные столбы на расстоянии 10–15 метров один от другого. К ним привязывали людей, тела которых в зависимости от эксперимента полностью накрывали одеялами и щитами. Для определения эффективности оружия бактбомбы взрывали под разными углами к земле и на разной высоте. Так, на высоте 100–200 метров сбрасывались бомбы, наполненные чумными блохами. Затем выжидали какое-то время, чтобы блохи могли распространиться и заразить подопытных людей. Потом этих людей дезинфицировали и увозили во внутреннюю тюрьму для дальнейших исследований. Подсудимому Кавасиме – доктору медицинских наук, был задан вопрос: почему эти эксперименты проводились не на территории Японии, а в Маньчжурии. Ответ: «Маньчжурия является страной, сопредельной с Советским Союзом, и в случае начала войны оттуда легче и удобнее всего использовать бактериологические средства».

Из показаний того же генерал-майора медицинской службы Кавасимы: «Эксперименты над живыми людьми проводились в августе-сентябре 1944 года. Содержанием этих экспериментов было незаметно для подопытных лиц давать им снотворные средства и яды. Подопытных людей было семь-восемь человек, русских и китайцев. В числе медикаментов, использованных на опытах, были корейский вьюнок, героин и зёрна касторника. Эти яды примешивались к пище. За две недели каждому подопытному такая пища с ядом давалась пять или шесть раз. В суп примешивался главным образом корейский вьюнок, в кашу, кажется, героин, в табак – героин и бактал… Все подопытные через две недели ослабевали… и использовать их больше было нельзя». В этом случае кто-то умирал, кого-то расстреливали или отравляли цианистым калием. Закапывали тела прямо в скотомогильник.

Стёрли с лица земли

Не дремали и японские ветеринары в погонах. В случае военных действий намечалось распыление бактерий сапа, сибирской язвы и вируса чумы крупного рогатого скота в пограничных с Советским Союзом и Монголией районах. Все карты спутал мощный удар по противнику частей Красной Армии, закалённых в боях под Сталинградом, на Курской Дуге и в Берлине.

Как совершалась эвакуация «кухни дьявола»? По словам некоего служащего отряда 731 Моримуре, заключённых к стремительному появлению советских войск оставалось около 40 человек. Ликвидацию «брёвен» поручили сотрудникам отряда 516. Орудием убийств стал цианистый водород, т.е. синильная кислота. Сотрудники переходили от одной камеры к другой и бросали через смотровые окошки колбы с синильной кислотой.

«Всего мы, помнится, забросили 9 колб, потому что были ведь и пустые камеры… Некоторые не умирали сразу, они кричали и стучали в двери камер. Похоже было, что перед нами обезумевшие гориллы в клетках… они издавали страшное рычание, раздирали себе грудь. Их хладнокровно расстреливали в упор сотрудники из маузеров».

Хабаровский процесс доказал, что японские милитаристы регулярно отравляли прилегающие советские территории бактериологическими веществами, начиная с Халхин-Гола, бесчеловечные и зверские акции продолжались во время войны СССР с Германией, затем с Японией.

Жуткие цифры! За всё время своего существования «кухня дьявола» изготовила 100 килограммов бактерий чумы, число подопытных и заражённых крыс приказано было довести до 3 миллионов, с этой целью населению выдавали крысоловки и требовали выполнять план отлова. Чумных блох планировалось развести до 100 миллионов особей. Создавался громадный «банк» бактерий дизентерии, сибирской язвы. Кто-то из западных журналистов в 1950 году заметил, что этого «варева» с лихвой хватило бы, чтобы полностью уничтожить всё живое на всём Дальнем Востоке и японских островах.

После разгрома Квантунской армии в плен попало почти 600 тысяч японских военнослужащих. У автора этих строк есть собственное детское воспоминание очевидца, которое просто-напросто любопытно – не более того. Мы жили в Семипалатинске. Нашими соседями была пожилая пара с еврейской фамилией Ратнер. Хозяин служил где-то чиновником, и, наверное, поэтому ему полагалась льгота в виде колки дров силами приходящего пленного японского офицера. Я наблюдал в щель забора за толстым японцем в мундире и передразнивал его «хэк!», когда топор с треском раскалывал полено. В конце концов мы подружились. Я таскал ему из отцовской пачки папиросы, а японец мастерил для меня жужжалки и другие нехитрые игрушки.

Советскими органами госбезопасности была проведена огромная работа по «фильтрации» всей массы пленных и выявлению среди них лиц, имевших отношение к бактериологическому оружию. Как следует из материалов судебных заседаний, были выявлены даже жандармы, занимавшиеся «спецотправками», то есть расстрелами подопытных людей. Вспоминает старший переводчик Георгий Пермяков: «Всего мы беседовали с тысячей военнопленных… Выявили трёх генералов. Мы выезжали в Харбин, опрашивали китайцев. Мы собрали огромный материал, которым гордились».

Судебно-медицинская экспертиза на судебном процессе осуществлялась группой экспертов во главе, как уже упоминалось выше, с действительным членом АМН СССР Н.Жуковым-Вережниковым. На момент описываемых событий он был крупным специалистом по эпидемиологии, генетике и иммунологии чумы. В 1940 году вышла его монография «Иммунология чумы», в 42-м при разработке новой живой противочумной вакцины он испытал её эффективность на себе с последующим заражением культурой вирулентного штамма живого чумного микроба. В годы войны Николай Николаевич возглавлял эпидемиологическую службу юго-востока страны в системе государственного комитета обороны. Позже представлял СССР в Международной комиссии по расследованию фактов применения американской армией бактериологического оружия в Корее и Китае в 1952 году. Им открыто явление, называемое сегодня «антигенной мимикрией». С его именем связано становление в стране многих фундаментальных научных направлений: иммунология эмбриогенеза и взаимоотношений мать – плод: иммунология трансплантации органов и тканей; иммунология нуклеиновых кислот; иммунология рака; иммунология межклеточных взаимодействий; радиационная иммунология; космическая биология и др.

Но вернёмся к нашим «баранам», то есть японским «брёвнам», если применить их дьявольскую терминологию.

Японские милитаристы совместно с гитлеровской Германией бредили созданием «Великой Восточной Азии» с последующим ориентиром на мировое господство. При этом признавалось превосходство лишь двух рас – немецкой и японской. Чем кончилась эта паранойя – известно. Но помнить это надо.

Владимир ХРИСТОФОРОВ