Изумляемся вместе с Сергеем Шаргуновым

№ 2011 / 12, 23.02.2015

Николаев похож на князя

Это новая книга писателя Виктора Николаева. Его книги издавались десятками, а то и сотнями тысяч экземпляров, на его недавнем вечере в Большом Зале ЦДЛ было не протолкнуться, однако Николаев обделён вниманием прессы. Известностью в народе, но пребыванием в литературном подполье он напоминает другого автора – прекрасного кубанского поэта Николая Зиновьева.

Николаев – офицер, прошёл «горячие точки»: Афганистан, Сумгаит, Степанакерт, Карабах, Спитак, Тбилиси. О том страшном опыте была его первая книга «Живый в помощи». О беспризорниках и детдомовцах была его книга «Безотцовщина». И вот – новая вещь. Николаев вновь окунулся в гущу жизни. На этот раз – книга о Шамординской обители, о современном восстановленном монастыре, о людях, которые живут за стенами и которые приезжают сюда в надежде на помощь.

Николаев пишет просто. Это не литература, берущая исток от европейского «жанра романа». Скорее, его тексты наследуют сказаниям и житиям. Автор, лирический герой книги, напоминает древнерусского князя, благородно предупреждающего недругов: «Иду на вы!». Благородство характера и восприятия мира передаётся и стилю – очаровывающему ясностью фраз. Вот Николаев пишет об, увы, типичной судьбе русской женщины.

«Она тогда поседела от горя. Та седина, как первые заморозки. Ушёл муж – замёрзла душа. Маша смирилась и готова была потом всё простить, но сын… До него уже было, как до горизонта: видишь, а прикоснуться не можешь».

Читая монастырскую книгу Николаева, вспоминаешь ещё и Лескова с «Очарованным странником». Множество историй о странниках по жизни и невероятные чудеса, с ними случившиеся, принимаешь доверчиво. Женщина-забулдыга замерзала в поле, но за минуту до гибели её спас ангел, коснувшись крылом. Другую женщину, оставшуюся без дома, согрела собачья стая. Мужик недоверчиво окунул в святой источник высохшую ногу, и вдруг нога ожила, потеплела, пальцы зарозовели. Здесь же лица обычных униженных и оскорблённых наших дней – тружеников, вояк, стариков. Здесь же портреты духовенства и монахинь, отдавших себя вере. Здесь же – глухонемая пара, которая между собой «разговаривает глазами». И здесь же яркий народный юмор. У ворот монастыря побирается нищий Толян, некогда успешный крестьянин с цветущей семьёй, а теперь спившийся одиночка. Он божится «завязать», молится иконе «Неупиваемая Чаша», чтоб перестать пить, но…

«По глухоте своей название иконы он расслышал буквально так: «невыпиваемая чаша» – и старательно соблюдал данную клятву следующим образом: недопивал один глоток бражки, считая, что тем самым честно выполнил обещание, данное им целебной иконе».

Николаев подробно описывает монастырское хозяйство, любовно перечисляя имена и исследуя характеры всякой твари – от коровы до кота, и эта нежность продолжается картинами природы – зелени и воды. Но кроме монастырского быта показана жуть гниющей деревни, изображён ад бездомного существования. Николаев рассказывает о том, как невозможно затеять своё дело: в маленьком городке военного, создавшего фонд помощи инвалидам, прижали чиновники. Пишет Николаев и о зоне – всё так же документально-выпукло.

Герои книги Николаева оставляют ощущение древних, старинных. Герои летописей, герои Лескова, герои полотна «Русь Уходящая»… И одновременно герои насущные, что называется – предельно актуальные. Это – страдающая и верящая в чудо – всегдашняя наша страна.

^{Виктор Николаев. Пора задуматься о главном. Шамординские истории. М., 2011.}

Трагизм Йейтса словно радиация

Эта книга будет полезна всем, кому интересна американская проза. Кто наслаждается человечной литературой, передающей будничные полутона жизни и рассказывающей о самом главном и ярком – об одиночестве.

«Дыхание судьбы» – роман в трёх частях с прологом и эпилогом. Ричард Йейтс написал историю матери и сына, как отмечают критики, во многом автобиографичную. История привязанности и конфликта, притворства и раздражения, бессилия и амбиций. Алиса Прентис – мать-одиночка, скульптор, помешана на своём таланте и ускользающем успехе, но тонет в мягкой пыли посредственного и безвестного существования. Её сын Роберт осуждает мать, но он ещё слабее, чем она, за недостатком воли и сумасбродства. Угодив в пожар Второй мировой, он помышляет о подвиге, но сталкивается со сплошной безнадёгой, и испытания, которые ему выпадают, оказываются сомнительными и негеройскими.

Вообще, сомнение постоянно сопутствует Роберту. Даже у гроба отца.

«Отвернувшись от покойника и взяв мать под руку, он с неприязнью посмотрел на её залитое слезами лицо. Это всё её вина. Она лишила его отца, а отца лишила сына, и теперь слишком поздно. Но не виноват ли и он тоже, и ещё больше её…».

Йейтс пишет без стилистических всплесков, ровно и тщательно прорисовывая реальность. Его герои не бьются в падучей и не заламывают руки, трагизм распространяется по пространству романа медленно, но верно, как радиация или как сумерки. Сюжет не кружит голову спецэффектами, но построен прочно и дотошно. Йейтс – реалист, зеркалящий мир. От этого иногда почему-то подташнивает. Как объяснить, почему именно зеркальность, достоверность вызывает ощущение некоторой литературности, надуманности. Вот Роберт на войне проводит зачистку – с винтовкой ночью врывается в дома.

«Влетев в полутёмную спальню, он увидел перед собой солдата, и лишь мгновение спустя понял, что смотрит на собственное отражение в тёмном высоком зеркале».

Если бы он выстрелил в себя – реального или зеркального – было бы веселее и как-то жизненнее. Но он выбегает из дома. Отсутствие выстрела – метафора для всей книги Йейтса. Она об отсутствии выстрела, взрыва, прорыва. Искусное описание невозможности искусства. Ведь искусство, по выражению Лотмана, движется взрывами.

Ричард Йейтс умер в 1992-м. Его подзабыли, впрочем, и при жизни он, признанно качественный автор, не пользовался мощной популярностью. Однако будет справедливо заметить, что нулевые годы в американском литпроцессе прошли под знаком Йейтса – его как будто открыли заново. В 2008-м даже появился дорогостоящий фильм «Дорога перемен» с Кейт Уинслет и Леонардо Ди Каприо в главных ролях по одноимённому роману Йейтса, зафиксировавший имя писателя в сознании миллионов.

Интересно, память о каком отечественном писателе надо воскресить, чтобы все согласились: «Да, настоящий и, ах – забытый!»? Вопрос.

^{Ричард Йейтс. Дыхание судьбы. – СПб.: Азбука, 2011.}

Чихачёв владеет оптикой сценариста

Эта книга заявлена как роман. А половина её проходит в разделе «Приложения». Между тем, именно размещённое в «Приложении» представляется мне лучшей, интереснейшей частью.

Книга Чихачёва предназначена любителям лёгкого чтения. Ирония, социальная сатира, современные реалии, весёлый жесткач. Написано бодро и бойко.

Роман «Кунст» о молодом человеке, работающем в небольшой кинокомпании. Вдруг к нему приходят два быковатых и при этом безликих мужчины, оба, как выясняется, Николаи Васильевичи, и предлагают свои сценарии. Сами сценарии (один – бредово-кровавый и короткий, другой – затянутый и связанный с пиратством и дисками, третий детективный) занимают значительное место в романе. В промежутках герой мечется по городу, изнывая от разных распространённых тягот, вполне ловко зафиксированных. В час пик он потеет в метро, он же томится в пробках, краснеющих огнями стоп-сигналов.

«Летом над красной рекой стоит дрожащее марево горячего воздуха. Зимой на красную реку валит снег, превращая в слякотную жижу. Весной и осенью река обливается дождём. Погода меняется. Пробки – нет».

В конце концов, герой попадает в зловещую контору, где работают оба визитёра, и которая называется КУНСТ – Коллегиальное Управление Народной Современной Теократией. Как следует из романа, это «силовая закулиса», тайный центр управления страной. Героя вынуждают стать сотрудником КУНСТа и даже поучаствовать в налёте на помощника депутата, перевозящего неправедные деньги. Всё написано забавно, беда в том, что композиция романа рассыпается, логика истончается, и становится непонятно, зачем были нужны многие главы.

Хотя даже лишние отступления берут за живое неожиданной глубиной. Например, вот о детстве:

«Мысль о том, что умрёте не лично вы, но мама или папа, доведёт вас в тёмной детской тёплой постели до слёз. У вас карличья постель. Маленькая. Смерть наверняка как злобные большие хрипло лающие собаки…»

Как уже было замечено, гораздо удачнее проза, расположенная в книге под грифом «Приложения». Здесь – повесть «Механическая сюита», захватывающая оптикой и реалистичной достоверностью. Чихачёв пишет, как профессиональный сценарист. Мы видим одну трагикомическую историю с разных ракурсов, через судьбы разных участвующих в ней героев. Здесь же забавные рассказы «Климатический фактор» (метеоролог научился благодаря компьютеру включать любую погоду в любой точке земного шара) и «Шурик» (про жизнь обезьяны в деревне).

Фантастичность и, я бы сказал, завиральность сюжета дополняет верно выбранная милая обывательская интонация, украшает авторский уютный стиль. Так что в какой-то момент вспоминаешь похождения бравого солдата Швейка.

^{Сергей Чихачёв. Кунст (Не было кино). – М.: РИПОЛ классик, 2011.}