Там, в глубине…

№ 2011 / 13, 23.02.2015

Дав­но уж я под­ме­тил эту за­ко­но­мер­ность – ха­рак­тер, вну­т­рен­няя суть под­лин­но се­рь­ёз­ных, на­сто­я­щих пи­са­те­лей ча­с­то ска­зы­ва­ют­ся во вну­т­рен­нем об­ли­ке их про­из­ве­де­ний. На­ли­цо ор­га­ни­че­с­кое род­ст­во, пе­ре­те­ка­е­мость друг в дру­га…

Давно уж я подметил эту закономерность – характер, внутренняя суть подлинно серьёзных, настоящих писателей часто сказываются во внутреннем облике их произведений. Налицо органическое родство, перетекаемость друг в друга… Впервые я засёк это, когда познакомился с Василём Быковым. Мы неоднократно виделись, переписывались, и с первой же нашей встречи в Минске, на Танковой улице, где жил Василь, возникло и обожгло меня это ощущение: «Как же он похож на свои повести!» Суховатая и строгая сдержанность, прицельная точность в главном, не позволяющая разбросов, и взыскательная принципиальная требовательность к себе и окружающим.

Эффектом внутреннего родства с автором отмечены и произведения Игоря Блудилина-Аверьяна. Внешне они, как правило, просты, лишены эффектных пассажей и ходов, и в них живёт та внутренняя серьёзность, которая была присуща и их автору. Его вещи, как и он, пристально и вдумчиво вглядываются в мир, в людей, пытаясь постичь основные законы их взаимоотношений, тот путь и судьбу, которые вычерчивает, определяет человеческий характер. Ищется при этом всегда в глубине, за «мусором жизни» (определение самого Блудилина), поскольку найти нужный ответ можно действительно только там – на поверхности он не лежит.

Это проза, не играющая с читателем в поддавки, не подсовывающая ему готовых решений. Они обретаются лишь в работе, в писательском пути, ты, читая, всё время ощущаешь тугой, напряжённый пульс авторской мысли, её поиск и шаг. Ничего с кондачка, ничего заранее; всё – в результате, в итоге.

Подобная проза закономерно вызывает искреннее уважение, поскольку внутренне весома и значительна… Точно такое же впечатление производил, надо сказать, и её автор. От него ощутимо веяло постоянной сосредоточенностью, серьёзностью внутренней работы, и я сразу же почувствовал это, когда принёс он в издательство нетоненькую папку своих работ. Там был цикл, посвящённый Крыму, Керчи (Игорь родом оттуда), были вещи, навеянные современностью. Одну из них, повесть «Человек Парамона», я и выбрал для сборника, который готовил в ту пору. В повести ощущался внимательный, вдумчивый взгляд, вкус к познанию закономерностей и тот подлинный интерес к жизни, который невозможно сымитировать – он либо есть, либо нет, и никакими ухищрениями здесь не спасёшься, не закроешься.

В наше жёсткое время маловато охотников смотреть на человека «единственно с точки зрения сострадания». Так некогда рекомендовал Шопенгауэр, и Блудилин, основательно и системно образованный, уйму прочитавший, часто цитировал его, солидаризуясь с ним и зная, что лишь на этом пути можно обрести сродство с человеком и любовь к нему.

В земном нашем существовании каждый сам выбирает свой путь, и Блудилин прекрасно видел и тех, чьи внутренние ориентиры, цели лишены суеты, разъедающей, как кислота, всё и вся… У него есть такие герои, и владеют они главным богатством, которое трудно переоценить. Они органичны и естественны в потоке жизни, и та щедро отдаёт им свою многоликость, неповторимость. Каждый день тогда со всячинкой, он поворачивается так и эдак, преподносит неожиданные сюрпризы, и главная задача – принять их спокойно и с достоинством, не суетиться и не слабеть духом.

Об этом – «Бытие», рассказ прекрасный, глубокий, естественный, как дыхание… Он неспроста назван столь высоко – речь в нём идёт о высшем смысле человеческого существования, о главной мудрости, сообщающей нашим пёстрым дням веру в себя и подлинное, не показное человеческое достоинство.

Тот же мотив звучит и в романе «Имя змеи», вещи какой-то очень молодой, горячей, невольно напомнившей мне раннего Юрия Трифонова… Фабульный шаг романа прост, почти предсказуем, и эта внутренняя прозрачная ясность – от узнаваемости всеобщего. Роман – про всех нас в молодую нашу пору, и оттого мы смотримся в него, как в собственное и почти забытое отражение – как давно всё это было!..

Потому произведения Игоря Блудилина-Аверьяна более всего напоминают мне зеркало. Твёрдой рукой, не спеша, но и не мешкая, ставит его перед нами автор, и в льдистой, прозрачной ясности, в реалистической глубине письма мы видим то, чем всегда жила и должна жить настоящая и серьёзная литература. Поток и лик повседневности, быстро текущей мимо нас, сквозь нас жизни, настойчиво и постоянно требующей от каждого выбора и поступка. Мы и выбираем…

Игорь ШТОКМАН